Страница 4 из 24
Никандров молча вдавил окурок в пепельницу. Но по тому, как сникли его плечи, Залесскому стало ясно: струхнул, хоть и вида не подает. Юрий поднялся со стула и пошел к выходу из квартиры, считая разговор законченным. Но не успел он взяться за ручку, как дверь открылась. И в квартиру, хлюпнув покрасневшим от холода носом, шагнула Марина. Застыла на пороге, переводя испуганный взгляд с адвоката на сожителя. Два больших пакета оттягивали её руки, и Фирзина чуть наклонилась, опуская их на пол.
– Добрый вечер, Марина, – учтиво поклонился Залесский. – Вам помочь?
– Спасибо, сама управлюсь, – настороженно ответила она.
– А я зашел Вячеслава к завтрашнему дню подготовить, – объяснил адвокат. – Напомнил ему на всякий случай, что детей и женщин бить нельзя. Вы уж следите, чтобы он не забывал эту простую истину.
Марина зыркнула виновато, но – с благодарностью. Замялась, и вдруг предложила:
– А хотите Павликову комнату посмотреть? Мы ему диван новый купили!
Юрий знал, что «мы» в данном случае означало «Таня». Но от предложения отказываться не стал. Всё-таки снял ботинки и прошёл за Мариной к дальней двери, скрывавшейся в самом конце узкого коридора.
К его удивлению, комната мальчика оказалась чисто вымытой, убранной – в отличие от той же кухни, где был бардак. На стареньком письменном столе возле окна аккуратными стопками лежали тетради и учебники, а посреди красовался открытый, но не включенный ноутбук. Колченогий шкаф с подложенным под угол толстым бруском – для равновесия – вмещал в себя игрушки и одежду: Марина охотно продемонстрировала их, открыв скрипнувшую дверцу. Потертый палас был вычищен – не пылинки. Ярко-синий диван, украшенный принтом из мультфильма «Тачки», казался здесь чужеродным пятном – был слишком модным для этой комнаты, слишком нарядным. А над ним висел лист ватмана, с наклеенной на нем фотографией, вырезанной в форме сердца. С фотографии улыбался Павлик и обнимавшая его за плечи Марина. А рядом виднелись крупные буквы: «Павлуша, с выздоровлением!»
И Залесский вдруг ощутил облегчение: наверное, не всё так плохо в этой семье, раз вот так подготовилась к встрече сына его бестолковая, но искренне любящая своего ребенка, мать.
– Всё очень здорово, Марина, – искренне похвалил он. И женщина просияла, даже гордость появилась во взгляде – обычно смущенном и приниженном.
Юрий вернулся к входной двери, поискал глазами обувную ложку – и, не увидев, наклонился, чтобы надеть ботинки. Его взгляд случайно упал на один из пакетов, брошенных Мариной в прихожей. Банка огурцов, пакет с замороженными котлетами, хлеб… а ещё большая бутылка недешёвой водки, и двухлитровка пива.
Адвокат покосился на Марину. Та, смутившись, сказала:
– Вот, набрала с зарплаты, – она явно пыталась оправдаться. И предложила: – Может, поужинате с нами?
– Спасибо, я сыт, – сухо сказал он. Попрощался и вышел за дверь.
Глава 3
Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его ещё раз, нажал на крышку – и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та, громыхнув по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отёкшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щёки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! – ругал себя Демидов. – Вообще просыхать перестал с тех пор, как Танька выгнала».
Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию – полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Ещё рубашку погладить нужно… «Ч-чёрт, я же не вытащил их из стиралки!» – вспомнил он, и на душе стало ещё гаже. Макс недовольно вздохнул: дома-то Танька хозяйством занималась, а на съемной квартире помнить обо всей этой хрени нужно было самому.
«Заведи себе бабу – будет стирать, убирать, готовить. Только домашнюю клушу выбирай, а не фифу какую-нибудь», – всплыли в памяти наставления многоопытного старшего брата, сказанные ещё тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться – правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила – это да, Макс даже начал забывать свои размеры. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» – радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы – и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятернёй в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал её крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька – но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.
Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. Пропущенные щетинки, порезы – а чего ещё ждать, когда руки дрожат, как у старика? «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, – недовольно подумал он. – Третий день забываю… И рубашку куплю, да там же переоденусь».
Вытирая щёки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он всё же потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках, и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол – надо перестирывать. «Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей», – отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.
«Не будь идиотом! – сказал он себе с показной бравадой. – В Самару возвращайся, а не к ней. Это же мечта, мужик, ты так долго к ней шёл!» И сожаление почти прошло – но внутри ворочался червяк, грыз, не давая успокоиться. Демидов, не глядя, бросил полотенце на вешалку, пнул влажный ком белья, и вышел из ванной.
Съемная хата была студией – большим пространством, объединяющим кухню и комнату. Когда хозяин показывал ее, Максу нравилось всё: и брутальные стены под крашенный известкой кирпич, и кожаный диван, горбившийся посреди комнаты черным монстром, и огромный телевизор напротив, и холодный блеск хромированной барной стойки с перевёрнутыми над ней коньячными бокалами. Но теперь понял, что, обжитым, это пространство потеряло свой шик. Здесь некуда было сложить вещи, и они расползлись по комнате неопрятными кучками. А диван в разложенном виде оказался почти непригодным для сна: глубокая впадина между сиденьем и спинкой заставляла ютиться на краю, а бельё соскальзывало с гладкой кожаной поверхности. Так что Макс постоянно просыпался злой: снизу было жарко и липко, потому что голая спина потела без простыни, а сверху – холодно, ведь за ночь одеяло оказывалось на полу.
А у Таньки в доме были только удобные вещи – он оценил это сразу же, как вселился. Да и сама она была удобной, порядочной: вот и сейчас предложила отдать часть аптечной сети – это, кстати, справедливо, ведь он пахал там, как бобик. А ещё пошла навстречу, согласившись отсрочить развод. «До сих пор мне верит, – удивленно подумал он. – Лохня она, конечно, как и все порядочные… Так и не поняла, что деньги увожу налево, а продать аптеки можно хоть сейчас. Только перед сделкой нужен аудит, а это мне не с руки».
Демидов вынул из валявшейся возле дивана раззявленной сумки новое белье, содрал упаковку, оделся. Встряхнув, натянул брюки. Под пиджак пришлось надеть тонкий джемпер, а галстук сунуть в карман.
До ближайшего торгового центра было пять минут езды. Макс специально подбирал квартиру так, чтобы до ресторанов и магазинов было рукой подать. Это Таньке всегда нравилось жить в лесу, а он – человек из каменных джунглей, ему нужна движуха, драйв, развлечения. Да, разные они с женой – не будь этого, может, и забыл бы Алёну…