Страница 2 из 24
Сама же Фирзина грузила от души, а вот везти никого никуда не хотела. И все её разговоры о работе, и о том, как Марина на этой работе упахивается, на поверку оказались обычным трёпом. Она была ленива, как сонная улитка, и ещё глупее, чем казалась изначально – когда ни Татьяна, ни другие ещё не поняли, что она за человек.
А в то время Демидова лично отвела Марину в магазин своей знакомой, Юли Тяпкиной. Юля Фирзину взяла. Та честно ходила на работу, и, судя по её рассказам, волокла на себе всю торговлю. Татьяна была довольна. И даже начала думать, что Марина сможет позаботиться о сыне после больницы. А через недельку Татьяне пришлось позвонить той самой Юле по личному, дамскому вопросу – хотела прикупить белья, а на ее формы лучше было сделать заказ заранее. Подруга записала все Танины пожелания, а потом сказала:
– Слушай, мне неудобно, конечно… Но ты своей протеже вставь люлей, я её гонять заколебалась! – Тяпкина выражений не выбирала.
– А в чем дело? – ощущая неприятный холодок в груди, спросила Демидова.
– Да не хотят работать, мляди в шоколаде! Как товар таскать, так нам тяжело! А как получку – легко, небось? – кипятилась Юля. – Эта Маринка задницу лишний раз не поднимет, всё делает вид, что в кассе ковыряется, или товар вывешивает! А сама, чуть минута свободная, перед охранником жопой крутит. Вот вчера прихожу – как раз её смена была – а на двери табличка: перерыв пятнадцать минут, тоси-боси… Ладно, думаю. Пошла в кофейню, перекусить. Через полчаса прихожу – табличка висит! Потом Маринка выплывает, со стороны кинозалов – уж не знаю, может, и в кино успела сходить. Ага, а чё бы не развлечься? Это Тяпкина пусть аренду-охрану платит! Зарплату я ей, конечно, за тот день срезала. И вообще, хочу её полностью на сделку перевести. Может, тогда забегает.
– Юль, если честно, я в шоке, – призналась Татьяна. – Слышала бы ты, в каких красках она рассказывает, что плохо живет, денег нет, ребенка накормить нечем… Я её потому и привела к тебе. Думала: надо помочь человеку, любой может в трудную ситуацию попасть…
– Ой, Тань, это такая порода людей: всё ноют, ноют, а сами глазом косят – вдруг кто разжалобится, плюшку бросит!
– Не знаю… – с сомнением сказала Демидова. – У нас в отделении вроде выкладывается она. Работает, коллеги не жалуются.
– Это пока! – тоном пророчицы пообещала Тяпкина. Но, подумав, смягчилась: – Хотя, может быть, ей у меня еще непривычно… Всё новое, поди разберись – я же понимаю. Но отлучки эти… прям выбесили меня!
Скрепя сердце, Демидова всё-таки вызвала Марину на разговор. Но у той, конечно, была своя версия произошедшего. А на следующий день и санитарки с жалобами подошли: работать, говорят, совсем не хочет – только ноет да сплетничает, едва коллектив не рассорила. Демидова даже разбираться не стала – зачем? «Ну, вылетит с работы – её проблемы», – решила Татьяна. В ней уже не было ни капли жалости к Фирзиной, только раздражение с примесью недоумения: она что, вот так из своих проблем выкарабкиваться собирается? А вот Павлик… Чем ближе был день выписки, тем тревожнее становилось Татьяне.
Хорошо, хоть мальчишка окреп у них, отъелся. Ведь кроме больничного пайка – довольно скудного, что там говорить – он поглощал всё, что несли, с аппетитом голодного африканца. А несли ему всё, потому что мальчишку жалели – и полюбили даже. Не только Татьяна. Купченко с Тамарочкой просиживали в его палате часами напролет. Катя Пална забегала. Даже Инесса Львовна пару раз почтила своим присутствием, принося из дома то тающую во рту пастрому из индюшачьей грудки, то шикарнейшие расстегаи – с подушку высотой, никак не меньше.
И конечно же, приходил Залесский.
Вспомнив о нем, Татьяна чуть сникла, обняла себя за плечи – будто тень над ней прошла, окатив холодком. Она не понимала его поведения. Он, вроде бы, общался с ней как всегда – но того тепла, той невесомой, едва ощутимой близости, которая возникла между ними, когда он дождался её в палате с букетом роз, она больше не чувствовала. Наоборот – казалось, что он будто закрывается от неё. Выбрал дистанцию – и тщательно соблюдает. Зачем? «Неужели из-за того, что попросила отсрочить развод? – ломала голову Татьяна. – Но я же всё объяснила… Сказала, что из-за аптек. К тому же, Юра сам советовал мне договориться с мужем о разделе имущества полюбовно, на берегу – и только потом подавать документы в суд».
Её мучила эта неопределенность. И Татьяна ещё больше утверждалась в мысли, что некрасива и неинтересна такому, как Залесский. А розы… Наверное, это был просто дружеский жест.
Но она всё равно хранила одну, сделав ее вечной при помощи глицерина. И она стояла теперь у Татьяны дома – такая же красивая, как в тот день.
– Дурында, поговори с ним! Пригласи куда-нибудь, – учила ее Яна. – Проворонишь – уведут мужика!
– Ян, он не мой, и он мне ничего не обещал.
– Ну и что? Может, стесняется! А может, ревнует к твоему Максу… – у Яны были десятки версий.
А у Татьяны – только сомнения. Да еще по часу-полтора в те дни, когда Юра навещал Павлика.
Остальное время – для одиночества.
Глава 2
Участковый пункт полиции располагался на первом этаже обшарпанной «хрущёвки», только вход был с торца дома. Пройдя мимо переполненной окурками урны и потопав в тамбуре, чтобы стряхнуть с ботинок налипший снег, Залесский открыл железную дверь, выкрашенную серой краской. Осторожно заглянул в большое квадратное помещение, залитое ярким электрическим светом. Участковый – сутулый, длиннорукий, с обширными залысинами – поднял на адвоката уставшие голубые глаза.
– Добрый вечер. Занят? – спросил Залесский.
Олег Симонов, с которым не приятельствовали, но были знакомы на «ты» еще со времён милицейской службы, коротко мотнул головой: заходи. Дородная тётка в сиреневом пуховике, сидевшая напротив участкового, скользнула по Залесскому недовольным взглядом, и загундела Симонову:
– А я вам говорю – самогон они продают! Как вечер – так в подъезде дверь хлоп, да хлоп! У них – хлоп, да хлоп! И всё те же синие рожи туда-обратно ходят. Весь подъезд загадили, и покоя никакого!
– А я вам, Людмила Санна, говорю: напишите заявление. Или подпишите то, что я с ваших слов составлю, – утомлённо закатил глаза участковый. – Как я без заявления работать должен?
– Ага, чтобы они мне дверь подожгли? Или по башке тюкнули? – с негодованием воскликнула тетка. – Олег Васильевич, да зайдите вы к ним просто… Будто проверка у вас. А меня не вмешивайте! Я и так хорошее дело сделала – сообщила вам. Всё, дальше сами!
Она поднялась и с видом «совсем работать не хотят» удалилась из кабинета.
– Вижу, ничего не меняется, – сочувственно сказал Залесский, имея в виду и поведение тетки, и обстановку УПП3: три старых деревянных стола, шкафы с папками, гигантский древний сейф в углу – с широкой ручкой-колесом, как на подлодке. Засиженные мухами кумачовые шторы, запах пыли вперемешку с табачным. Лакированные фанерные панели на стенах и расползшийся по ним бело-зелёный плющ, с толстыми, одеревеневшими уже, побегами. А ведь Залесский сам принес его когда-то коллегам: пожалел малыша, бодро выставившего из горшка тонкую плеть в три листика, не дал Петровне выбросить на помойку…
– Олег, это ж сколько лет прошло?! – ужаснулся Юрий.
Симонов пожал руку адвоката и ответил:
– Ну, не знаю… Двенадцать? Пятнадцать? И да, всё по-прежнему у нас. Только отчётности в разы больше стало, – он что-то черкнул в одном из лежащих на столе журналов и поднял глаза на адвоката. – Каким ветром к нам?..
– По поводу заявления Татьяны Демидовой, – ответил Залесский, устраиваясь на том же месте, где до него сидела тетка в сиреневом. – Об избиении ребенка из семьи Фирзиных, которые в сороковом доме на Еловой проживают. Я тебе привозил недели три назад.
– Помню такое, – кивнул участковый. – Разбирался. Результат хреновый.
3
УПП – участковый пункт полиции