Страница 10 из 24
– Мам, я тебя чем-то обидела? – растеряно спросила она.
– Ты же знаешь, я не люблю идиотские разговоры, – буркнула Елена Степановна.
Это прозвучало, как отговорка. Повисла тишина. Мать смотрела в тёмный экран телевизора, явно давала понять, что разговор окончен.
– А эта женщина со мной… занималась, играла? – снова попыталась Таня. И осторожно добавила. – Мне кажется, я её помню.
– Нет, она не могла с тобой играть, – это прозвучало так, будто матери стало за что-то стыдно. Елена Степановна скривилась, будто от затаённых переживаний. Помолчав, добавила: – И вообще – ты была совсем маленькой, когда мы уехали. Ты не можешь её помнить.
– Мама, пожалуйста, расскажи мне о ней! – взмолилась Татьяна.
– Нечего рассказывать! – отрезала мать. – И вообще… Мне убираться надо!
Татьяна скользнула взглядом по комнате: ни пылинки, все вещи на своих местах – впрочем, у матери всегда было так. Врёт она. Просто хочет её выпроводить.
– А отец дома? – спросила Татьяна. – Почему он трубку не берёт? Я звонила…
– Уехал твой папаша. К другу в Пермь, – сквозь зубы ответила мать. – Но если ты хочешь у него спросить про эту Пандору, пустой номер: он ничего нового тебе не скажет.
– У меня такое ощущение, будто вы что-то скрываете! – взорвалась Таня.
– Не ори! – подняла голову мать. – И скрывать тут нечего. Была у меня подруга… точнее, знакомая… точнее, ммм… ну, не важно! И всё, нет её!
– Умерла?
– Ну, можно и так сказать, – вздохнула мать. И спросила с подозрением: – А ты чего вообще к ней прицепилась?
Татьяна замерла. Рассказать ей?.. Нет, мать и без того к ней вечно придирается, а если узнает о приступах, тут же запишет в сумасшедшие: безоговорочно и прочно. А Таня всё же надеялась, что когда-нибудь, каким-то чудом, они найдут с матерью общий язык. Пусть сейчас у них непростой период, но всё-таки… Когда-нибудь…
– Ладно, некогда мне… – Елена Степановна поднялась с кресла. – Пойдём, я за тобой дверь закрою.
Татьяна молча вышла в прихожую, принялась обуваться. Мать стояла над ней, ждала. И вдруг спросила:
– Как здоровье у тебя?
– Нормально, – буркнула Таня.
– А с мужем что?
– Разводимся.
– Понятно, – пробормотала мать. И сказала – уже громче. – Рада, что у тебя все налаживается. И ты… Извини меня, за то, что не сдержалась тогда, в палате.
Таня потрясенно выдохнула. Мать не извинялась раньше. Никогда. Демидова выпрямилась, взглянув ей в глаза. Но та отвела взгляд, и сказала, открывая дверь:
– Ты хоть звони, не пропадай.
– Мам, я тебя простила, – невпопад ответила она. Елена Степановна кивнула, глядя в сторону, и Татьяна покорно шагнула за порог.
Вниз она сошла медленно, будто во сне. Добрела до машины, плюхнулась за руль. И не понимала, что поразило её больше: то, что Пандора оказалась реальным человеком, или извинение матери.
А потом ещё одна мысль вспыхнула молнией: «Если Пандора – обычная женщина, у меня точно нет никакого психического заболевания! Это что-то другое, как Янка и говорила. Я должна вспомнить. Иначе никогда не починю свою жизнь».
И, достав телефон, набрала номер психоаналитика.
– Хорошо, Татьяна, – выслушав её, сказала Жанна Нестерова. – Сможете приехать в мой кабинет завтра в одиннадцать? Запишите адрес: Москва, первая Дубровская…
Глава 7
Тигр, подобравшись, напряг мускулы и смотрел с натяжного потолка недобро – будто готовился к броску. Под этой громадной тварью Василенко казался придурковатым карликом-толстосумом, безвкусно украсившим своё жилище: попытка стилизовать комнату под Африку вылилась в сумасшедше-полосатые стены, сторожившую вход семью черномазых губастых идолов, да небольшое стадо эбеновых слонов на журнальном столике. Сейчас слоны тупо уставились в чёрную пасть лежавшего рядом с ними серебристого кейса – сюда, будто с неба, шлепались туго перевязанные пачки банкнот.
Василенко с усмешкой наблюдал за Максом, полулежа в пухлом кресле, обтянутом бежевой кожей. Держал в вытянутых пальцах тонкую чёрную сигарету, и щурился, прогибаясь – кресло было массажным и еле слышно жужжало, вминая железные кулачки в спину Олега. Демидов зло покосился на него. «Я б тебя тоже помял, расплющил, а потом надул через соломинку», – думал он, продолжая вынимать из портфеля деньги.
– Два семьсот, два восемьсот, два девятьсот… Три миллиона, – считал Макс, с затаённой горечью швыряя пачки тысячных купюр в кейс Василенко. Нашарил на дне своего кожаного портфеля оставшиеся банкноты и бросил, не глядя. – Еще семьдесят… Всё, в расчете!
– Что ты так волнуешься, партнёр? – томно сказал Василенко, прикрывая глаза от удовольствия. – Не везет в картах – повезет в любви!
«Козёл, ещё и издевается, – Макс отвернулся – не хотелось видеть эту торжествующую рожу. – Повезет в любви, как же! Три ляма сдуру слил, а ведь бабла и так было в обрез… Как теперь к Алёне ехать? Зря ей тот дом показал, его уже не купить. Лохом меня посчитает… А ведь это из-за неё я вчера сел за покер!»
Он действительно пошёл на риск из-за этой женщины – своей, впившейся в сердце, беды. Хотел сорвать большой куш перед возвращением в Самару – чтобы привязать Алёну как можно крепче. И когда Василенко сказал, что будет игра по-крупному, согласился сразу. Ему везло в первых партиях, он выиграл почти семь миллионов… А потом спустил весь выигрыш, и, в запале, ещё три своих ляма. «Ч-черт! Ч-черт!!! – он едва не застонал, вспомнив об этом. – Вот где я теперь возьму бабла?»
– Пойду я, – Макс хмуро глянул на Василенко, вставшего с кресла, чтобы закрыть кейс.
– Давай, – кивнул тот. – Привет супруге. Она еще не выперла тебя с работы?
– И не собиралась, – огрызнулся Макс. – Сама предложила, чтобы я покупателя на аптеки нашёл, хочет бабло поровну поделить.
Здесь он, конечно, приврал – не было сил терпеть издёвки Олега, пусть думает, что Максим Вячеславович Демидов по-прежнему в шоколаде.
– Высокие отношения! – делано восхитился Василенко, и крикнул вслед выходящему из его квартиры Максу: – А почём прачечная?
– Лямов за тридцать отдам, – Демидов остановился у порога, глянул на собеседника: правда хочет купить, или так, язык почесать не обо что?
– Хорошо в твоих аптеках бабосики отмываются. Может, приобрести?.. – вслух размышлял Василенко. На его крысином лице проступила жадность. – За двадцатку возьму, не больше.
– Подают у церкви, – напомнил Макс. Желания продолжать разговор у него не было: какой смысл, ведь Танька так и не оформила на него генеральную доверенность на продажу сети. Говорила, сама проведет сделку – а он, как шавка, должен был носиться в поисках покупателя. Но за двадцать лямов она продавать не захочет, это едва ли половина от реальной стоимости аптек.
– А ведь перед продажей аудит нужен, да? – с невинным видом спросил Василенко. – Это ведь будут складские остатки считать… которых по бухгалтерии в разы больше, чем в реале. Документацию проверять… Задавать неудобные вопросы… Ай-яй-яй, как печально! И, кстати, я от хорошего человека слышал, что налоговики какую-то проверку затевают. Как назло, по медучреждениям – знаешь, все эти стоматологи частные, глазники… И аптеки, говорят, тоже.
Макс почувствовал, как немеет под левой лопаткой. Страх пополз по телу, как омерзительная сороконожка – холодная, царапающая, готовая впрыснуть яд. И ощущение бессилия захлестнуло его. Так и знал, что не надо было связываться с обналичкой! Теперь он замаран, и в крысоловке – загнали-таки в угол, чтобы отжать бизнес за бесценок. Твари!
– Да я тебя не тороплю! – со лживой заботой сказал Олег. И добавил своё любимое: – Подумай… до завтра.
Демидов со всей силы грохнул за собой дверью, надеясь, что какой-нибудь из африканских идолов рухнет на Василенко и вонзит ему в жопу копьё. Выскочил из подъезда, рывком открыл дверцу своей машины и полез в бардачок – там лежала плоская фляжка с виски. Сделал жадный глоток: похрен, что за рулём, хуже не будет – некуда… Его приперли к стенке, не отдаст аптеки добром – посадят, а бизнес всё равно отожмут. И не будет у него ни бабла, ни Алёны, ни даже Таньки – чтобы в тюрьму передачки носить. Эх, Танька! Как, как получить у нее доверенность?..