Страница 7 из 12
Марина, напротив, влюблялась часто, но на свидания ходила очень редко. Каждый раз, влюбившись в какого-нибудь лабуха из гаражной группы или глубоко женатого профессора, она мечтательно сообщала мне шепотом, что хочет родить ему сына – точную копию его самого. А я молча думала, что личная жизнь у женщины налаживается тогда, когда она хочет, чтобы ее ребенок был похож на нее.
Обо мне в выпускном альбоме кто-то из сокурсников написал, что я самая яркая звездочка курса, а о Марине – что она вещь в себе. На выпускном на вопросы сокурсников о дальнейших планах я заявляла: «Подробности узнаете из газет», а Марина лишь пожимала плечами. И кто тогда мог знать, что через год я буду провинциальной матерью-одиночкой, а Марина – восходящей, но уже вовсю сияющей звездой питерского пиара?
Глава 8. Тайный сын
Наступил четверг, полный сюрпризов. Правда, под сюрпризами я имею в виду не то, что на меня внезапно пролился денежный дождь или что прекрасный незнакомец ждал меня с букетом на углу Хвойной, напротив старой каланчи. Ждала меня на этом месте всего лишь Христина, а внезапно пролиться на меня мог разве что дождь из лейки душа, если хозяева дома после омовения не повернули рычажок, чтоб направить воду обратно в кран. К слову, такое случалось часто, и мне постоянно приходилось делать уборку с мокрой головой и плечами.
Сюрпризы в моей жизни давно уже перестали быть приятными. И сегодняшний день не стал исключением.
Первым в моей программе на четверг был дом аргентинца, который попросил называть его Ермо. Был он совсем, совсем не мачо, а типичный разведенный мужчина, не умеющий толком приготовить себе еду и уж тем более не смыслящий в других отраслях домашнего хозяйства.
Я ходила сюда уже месяц и успела выгрести всю застаревшую грязь, накопленную предыдущей уборщицей, так что теперь прибираться тут было несложно. Но были в этом доме, полном любопытных вещичек из Латинской Америки, и свои подводные камни.
Самым неприятным и муторным тут было то, что кроме уборки требовалось постирать белье, посушить его в сушилке, а потом погладить и разложить не только по виду – отдельно деловые брюки, пижамные брюки, рубашки, футболки с длинным рукавом, футболки с коротким рукавом, спортивная одежда и так далее, но еще и по цветам! И так для каждого из членов семьи! Судя по одежде, в доме жил сам Ермо, маленький ребенок лет четырех и подросток. Белье всегда было пересушено, а набиралось его каждую неделю две-три корзины, так что на сортировку и глажку уходило больше времени, чем на саму уборку двух этажей и подвала. Я почти никогда не справлялась с этой работой вовремя, и Христина ругалась, что ей приходится меня полчаса ждать. Так было и сегодня.
– Я разложила вещи вашего младшего сына в его шкафу, ваши у вас в комнате, а вещи вашего старшего сына я разместила в комоде наверху, – сказала я аргентинцу перед уходом.
– У меня всего один сын. Пабло, маленький, – Ермо показал рукой, какого роста его ребенок.
И зачем ему врать, что у него один сын? Очевидно же, что в доме живет подросток. Или, по крайней мере, жил и успел поносить целую корзину джинсов, футболок, трусов, толстовок и носков. Я решила не настаивать. Мне ли не знать, что у людей бывают самые разные мотивы, чтобы скрывать наличие ребенка. Может, тут замешана какая-то личная драма.
Десять лет назад, сняв свое первое питерское жилье, я хотела забрать Сережку к себе, хоть и понимала, что комната в коммуналке – не лучшее место, чтобы растить сына. Но мама встала на дыбы, заявив, что нечего таскать ребенка по чужим углам. К тому же, без регистрации я не смогла бы пристроить его в садик.
Я стала экономить и копить на квартиру, но много с зарплаты редактора женского журнала откладывать не получалось – разве что на десять-двадцать квадратных сантиметров жилплощади в месяц. Да и эти деньги, как правило, приходилось отсылать родителям, когда Сереже пора было покупать новую одежду.
Наличие ребенка я не афишировала. Во-первых, неизвестно, как отнеслось бы начальство к тому, что у претендентки на должность с ненормированным рабочим днем есть ребенок, а во-вторых, редакционные кумушки наверняка бы постоянно действовали мне на нервы, сочувствуя, что я редко вижу сына. Так что мне было приятнее иметь имидж не обремененной семьей амбициозной девушки, а не увядающей в тоске по своему малышу мамашки, которую поматросил и бросил его отец.
Да и, что греха таить, клеймо матери-одиночки, скинувшей чадо на бабку с дедом, отпугивало бы от меня мужчин, а уж этого мне хотелось меньше всего. Романы у меня случались регулярно, но все они заканчивались с завершением букетно-конфетного периода – как только отношения переставали приносить мне радость и становились обузой.
Пару раз доходило до предложения руки и сердца. В этих случаях я участливо спрашивала потенциального супруга, что он хочет получить от этого брака и каковы будут мои и его обязанности. Все как один начинали рассказывать, что я должна их холить и лелеять, ублажать в спальне, вкусно кормить, поддерживать в доме чистоту и уют, а они меня за это будут любить. Сама я хотела ровно наоборот, поэтому ничье предложение не приняла, и предъявлять сына мне ни одному из поклонников так и не пришлось.
Глава 9. Именем Господа
После аргентинца мы поехали на разовый заказ – венгерская старушка лет девяноста пяти хотела, чтобы специально обученный человек осторожно помыл ее десять антикварных ваз из богемского стекла, три хрустальные люстры, сто двадцать старинных шкатулочек, серебряные подсвечники, да и всю квартиру заодно.
– Там у нее сиделка живет, так что квартиру часто убирают, особо возиться не придется, – убеждала меня Христина.
Однако я уже была научена горьким опытом и понимала, что наверняка по углам в квартире полно пыли и паутины, а сантехника вся в налете и мыльном камне. И знание жизни меня не подвело.
Когда Христина ушла, сиделка, африканка с дредами, то ли на сносях, то ли просто любительница фаст-фуда, лениво спросила меня:
– Ты откуда?
– Из России.
– А… не знаю, где это. Я из Либерии. Знаешь такую страну?
– Знаю. Я училась в школе, – съязвила я, но либерийка не восприняла эту издевку на свой счет и спокойно отправилась в спальню смотреть телевизор. Старушка, отдыхавшая в другой комнате, попросила ее убавить звук, но та лишь ругнулась в ответ.
Обрадовавшись, что никто не путается под ногами, я решила в первую очередь вымыть антиквариат. Но вот незадача – на кухне вся раковина и столешница были заставлены грязной посудой: ковш с пригоревшей кашей, кастрюля с отбитым дном, тарелки с трещинами и бесконечные чашки с серым налетом. Сиделка явно относилась к своим хозяйственным обязанностям спустя рукава.
Перемыв посуду, я принялась за живых свидетелей былых эпох. На некоторых вещи даже дышать было страшно, не то что мыть, настолько они были хрупкими. Высокие вазы из стекла толщиной, наверное, с десятую часть миллиметра, я мыла изнутри и снаружи, нервно сглатывая. Еще тревожнее мне было только нести их обратно на место на каминной полке: на ковровое покрытие был положен большой ковер, а на него – еще с десяток маленьких толстых половичков то там, то тут, так что пол был мягким, как матрас, и походка на нем становилась нетвердой.
Закончив с этими реликвиями, я приступила к обычной уборке – вымыла кухню, а в гостиной вытерла пыль и помыла люстру. Пока я там же пылесосила ковер, либерийка на кухне кормила старушку какими-то жутко вонючими коричневыми консервами, подозрительно похожими на собачьи.
Старой венгерке угощение явно не пришлось по вкусу, и она тихо бурчала на свою недобросовестную сиделку. Но та знала, как заткнуть этот фонтан стенаний.
– Это грех – так говорить о ближнем, как вы обо мне. Если вы меня уволите, то причините мне вред, и простит ли вас за это Господь? У вас скоро операция на сердце, вот умрете, и будете перед ним отвечать за то, что меня обижали! – увещевала африканка.