Гала и Элюар

– Вы похожи на Пьеро, – сказала она и скорчила гримаску.

– Хотите сказать, я такой же нелепый, – хмыкнул он.

Она снова рассмеялась.

– Вы милый, очень милый. Только щеки совсем побелели, а нос, наоборот, красный, как клюква. Хотите, погрею?

Она подышала на свою ладонь и протянула к нему руку. Эжен перехватил ее и крепко сжал. У него возникло ощущение, что она поделилась с ним своей силой.

– Мы обязательно еще раз придем сюда, ладно? Днем и когда потеплеет, – предложила она. – А сейчас нам надо возвращаться. А то я тоже превращусь в грустную куклу.

Обогнув скамейку, они пошли назад. Даже когда дорожка сузилась в узкую тропинку, им не захотелось расцеплять рук, и они двигались одинаково медленно, стараясь не ступать в рыхлость придорожного снега.

Постепенно Галя заставила его разговориться. Не стесняясь, она задавала прямые вопросы, а его попытки уклониться, отделаться уклончивыми фразами пресекала. Он рассказал ей, что значит быть единственным сыном, рассказал о своем одиночестве. Он не хотел ни разжалобить ее, ни произвести романтического впечатления. Ему казалось, что за бесцеремонностью ее вопросов – некое особое знание, умение удивлять и даже шокировать. С другой стороны, он чувствовал ее неподдельный интерес. Его подкупала ее уверенность в себе, которая происходила из веры в собственную исключительность, что для нее было важнее, чем красота. Он говорил, она слушала со спокойным, задумчивым лицом.

– Гала, вы мне нравитесь, – решился он на признание.

– Вы тоже мне интересны. Немножко. – Галя лукаво улыбнулась и толкнула его плечом.

– Русские девушки все такие?

– Какие?

Смеясь, Галя закружилась, вытянув руки, точно парящая птица, и понеслась вперед мелкими, танцующими шажками. Вдруг она присела на корточки; и снежное ядро, выпущенное из ее рук, сделав дугу, разбилось о ствол дерева, прямо у него над головой, осыпав его холодными осколками.

– Ах так! Ну, держись, – крикнул он и побежал к ней навстречу. Вместо того чтобы убегать, она с визгом прыгнула на него и, вцепившись в его плечи, уронила на снег. Тут же, сама упав в сугроб поодаль, она повернулась на спину и раскинула руки, словно желая обнять ночное звездное небо у нее над головой. Эжен наклонился над ней. Бархатные щеки, топкие трепещущие ноздри, чуть приоткрытый рот и яркие, отражающие свет луны глаза.

– Малышка-девчушка, я тебя узнал, – прошептал он. – Ты приходила ко мне во сне.

Ее взгляд угас за занавесом ресниц. Он дотронулся пальцем до ее щеки – она была теплой, – очертил скулу, спустился к подбородку. Заметив, как дрогнули ее губы, он коснулся их подушечкой указательного пальца. Холод ее губ удивил его. Им неожиданно овладел страх, как перед закрытой дверью. Одно движение – дверь отворится, перед ним явится нечто новое, и он не сможет остаться прежним. Эта русская девушка уже завладела его мыслями, кружит его в эротических грезах, превращается в фантом его снов. Что станет с ним, поддайся он ее влиянию наяву? Тревога окутывала его, как едкий дым, мешалась с бессильным возбуждением. Ему захотелось вцепиться зубами в эти холодные, таящие скрытую угрозу губы, почувствовать вкус их крови. Распахнуть бы полы ее манто, разодрать в клочки ткань ее платья, окунуть руки в тепло ее бедер… В ту секунду, как он представил ее вытянутое обнаженное тело на снегу, он понял, что не осмелится даже поцеловать ее.

Эжен поднялся. Какое-то мгновение Галя недоуменно смотрела на него снизу вверх. Он нагнулся к ней и, протянув руку, помог встать. Когда она очутилась рядом с ним, Эжен, пряча лицо, согнулся пополам и начал суетливо стряхивать снег с полы своего пальто.

– Ну-ка, окунись еще разок.

Она снова толкнула его в снег, рассмеявшись, побежала вперед. Эжен внезапно ощутил чувство абсолютной свободы, как будто только что избежал грозящей его жизни опасности. Он смотрел на ее исчезающий вдали силуэт, слышал, как стихает ее смех, и улыбался, чувствуя, как поток радости нахлынул на него. И в то же время – он не мог не отдавать себе в том отчета – к этой радости примешивалась пустота разочарования и снисходительная жалость к себе.

IV

Жанна-Мария Грендель стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение. Утренний свет, льющийся из прорехи неплотно задернутых занавесей, мягкой ретушью прошелся по ее лицу, сгладив неровности кожи, затушевав морщины – следы нужды, тревоги и прожитых лет. Из окна доносился радостный гомон птиц, радующихся весеннему бесснежному дню. Она открыла шкатулку, немного поразмышляв, выбрала золотую брошь в виде розы.

– Мама, вы разве не остаетесь? – окликнул ее сын. Он стоял в глубине комнаты, и она не различала его взгляда. – Я предупредил вас, что не нуждаюсь в вашем сопровождении.

Сын вышел из тени и остановился около нее. Она повернулась к нему, поправила и без того лежавший безупречно воротник его рубашки, коснулась щеки. Щека была гладкой и пахла мятой. Ее мальчик уже брился…

– Мама, вы мне так и не ответили. Чем вы намерены сегодня заняться? – Требовательный взгляд сына окинул всю ее фигуру, от добротных кожаных туфлей на низком каблуке до однобортного жакета с брошью на лацкане.

– Жежен, я тоже с удовольствием прогуляюсь, – мягко сказала она. – Ты же собрался в Давос? Хочешь пройтись по магазинам? Мне тоже нужно прикупить бумагу, конверты для писем. Пожалуй, я составлю тебе компанию.

– Я принесу вам все что угодно, – оборвал он ее.

Спрятав обиду за излишней серьезностью, она сказала:

– В последнее время ты очень изменился, Эжен. И не в лучшую сторону. Ты болен, и помимо моей воли мне часто приходится идти тебе на уступки. Но мое терпение не безгранично.

– Я не понимаю вас, мама. О каких уступках вы ведете речь?

– Все ты понимаешь, дорогой. Сначала я согласилась пересесть за «русский» стол, потом я поддалась на твою затею с костюмами. Я даже не предполагала, что эта русская осмелится выйти на люди в мужском платье.

– Мама, то был карнавальный костюм. Цезарь и Клеопатра, султан и невольница, Пьеро и Пьеретта – это ж банально. Другое дело, когда сразу два Пьеро. Согласись, мы с Гала были не как все. Даже тебе потребовалось время, чтоб понять, где она, где я. Я прав, да?

Мадам Грендель отвела взгляд. Когда в празднично разукрашенный зал вошли два Пьеро, она действительно растерялась. Обсыпанные белой мукой лица-маски, глаза обведены траурными линиями, островерхие колпаки, скрывающие волосы. И юноша, и девушка в белых костюмах казались трогательными и хрупкими, как фигурки из дрезденского фарфора – толкни локтем, и разобьются в мельчайшие осколки.

– Девушка в штанах – это ж просто неприлично, – уже не так уверенно продолжила она. – Нет, я никак не одобряю твою дружбу с этой русской, – покачала она головой.

– Мама, неужели нельзя запомнить, девушку зовут Гала, – с нажимом сказал Эжен, и мать заметила, как напряглись все черты его лица. – Галья, Гала.

– Ни одна порядочная девушка не носит такого имени, – не отступалась мадам Грендель. – И вообще эта русская мне не нравится. Девушке не пристало быть такой развязной. Думаешь, я не вижу, как она флиртует с тобой, записочки пишет. Ты молод и не знаешь, на какие ухищрения может пойти женщина, чтобы завлечь мужчину. Какие капканы она может расставить, чтобы поймать себе мужа.

– И какие? Просветите меня, пожалуйста, мадам. У вас, вероятно, в том богатый опыт.

Мадам Грендель вспыхнула, но удержалась от проявления гнева. Она не скрывала от сына своего прошлого. С малых лет она была вынуждена зарабатывать себе на жизнь. Мало того, оставшись без родителей, ей пришлось содержать младшую сестру и брата, заботиться о бабушке. Ее жизненный путь отнюдь не был устлан ковровой дорожкой. Естественно, она мечтала о счастливом замужестве, о безбедной, комфортной жизни, и ее знакомство с Клеманом Гренделем было ступенькой в восхождении по социальной лестнице. Ее муж, который начинал как конторский служащий, уже в двадцать восемь лет вел свое дело, позволившее им вырваться из нужды.