Страница 5 из 21
Геннадий Иванович и сам не прочь был. Он живо накинул полушубок. Кадрель так кадрель!
– Айда, Алена, да зови Харитину Михайловну.
За дверью кто-то говорил с часовым, видно провожатый Алены, вот и надышалась она, что ресницы закуржавели.
…Утром гиляки разъезжались.
– А ты тут один хозяин или еще, кроме тебя, есть купцы? – вдруг спросил старый Ездонок у Невельского.
– Тут все купцы. Мы торгуем порознь. Но товар держим вместе, – ответил Невельской.
– А-а! Ну, это хорошо!
Глава третья. Возвращение Чихачева
– Николай Матвеевич приехали, – всплеснув руками, воскликнула на кухне Дуняша. – И Алексей Петрович с ними! И Афоня! Все живы-здоровы!
Екатерина Ивановна кинулась к протаявшему на солнце кружку на окне. Невельской схватил шапку и выскочил на мороз. Вскоре он вернулся с приехавшими.
– Здравствуйте, Екатерина Ивановна… – говорил, энергично поворачиваясь всем корпусом, высокий бородатый худой юноша офицер. Нос у него прямой, немного вверх, от этого выражение лица несколько гордое и заносчивое. Губы детские, пухлые, голову он держит гордо. Приказчик Березин живо скинул доху, а Чихачев не мог.
Дуняша стала помогать Николаю Матвеевичу раздеваться, стаскивала узкие, заиндевевшие, словно приросшие рукава тулупа. Геннадий Иванович отдавал распоряжение унтер-офицеру и приказчику Боурову принять привезенные меха и устроить каюров.
– Простите… Я сам… – сказал Николай Матвеевич, заметив, что Екатерина Ивановна хочет помочь. Не позволяя ей принять тулуп, Николай Матвеевич положил его на руки служанке.
Мичман Николай Матвеевич Чихачев, рослый, пышущий здоровьем, осенью поступил в экспедицию с крейсера «Оливуца». Сейчас он заметно осунулся, лицо обросло густой темной бородой и пожелтело, щеки запали. Его синие, когда-то веселые глаза кажутся больными, куртка на нем висит, как на вешалке. Входя в комнату, он стал неловко расстегивать сумку одеревеневшими от холода руками. Его спутник Алексей Петрович Березин мало переменился. Только лицо в светлой бороде опухло и почернело. Это от морозов или, быть может, от копоти очагов и костров.
– Полтораста штук соболей и шестьдесят четыре лисицы, Геннадий Иванович! – воскликнул приказчик, поглядывая на стол, куда Невельской уже поставил графин. – Но трудно с маньчжурами тягаться! Ничего не скажешь! Я их еще по Кяхте знаю. Они водкой действуют!
Из кухни доносился треск дров в плите, там забулькали, падая в кипяток, мороженые пельмени.
– Вот карты, Геннадий Иванович! – Чихачев вынул пачку бумаг, развернул одну из них на столе. Он стал рассказывать.
Вошел проводник Афанасий, коренастый тунгус с суровым выражением лица и быстрыми глазами.
– Жаль, что я прерываю вас, господа, но теплая вода готова и сейчас будет обед, – выходя из кухни, сказала Невельская, обращаясь к Чихачеву. – И я тоже хочу слышать ваши рассказы, Николай Матвеевич!
Чихачев почтительно склонился, втайне вспыхнув от этих слов. Он даже щелкнул унтами друг о друга, так, словно на них были каблуки.
Екатерина Ивановна поставила две тарелки с тонко нарезанными ломтиками соленой рыбы и холодного мяса.
– Где же вы это ездили? – расспрашивала на кухне Дуняша умывающегося мичмана. – И что это вы так похудели, Николай Матвеевич?
– Были там, Дуняша, куда Макар телят не гонял, – с удовольствием умываясь, ответил Чихачев.
Березин захватил пальцами уголек в плите, закурил трубку и дал закурить Афоне. Когда вернулись в комнату, на столе уже дымилась большая миска с пельменями.
– Не помереть бы нам с непривычки от такого обеда, – заметил Березин. – Как думаешь, Афоня?
Тунгус ел молча, только глаза его сверкали от удовольствия.
Николай Матвеевич был в ударе, рассказывал все со спокойствием и знанием дела. Он объяснил, что достиг селения Кизи на берегу протоки, ведущей из Амура в озеро Кизи, и описал часть озера и протоку.
– А до Де-Кастри не удалось?
– Нет, сил не стало, продуктов не хватило!
По сведениям, полученным от туземцев, подтверждается, что озеро Кизи находится очень близко от морского залива Нангмар, который, очевидно, и есть залив Де-Кастри, описанный Лаперузом. Гиляки утверждают, что этот залив освобождается ото льда гораздо раньше, чем залив Счастья, и замерзает на полтора месяца позже его.
От стола с лежащими на нем черновыми картами Невельской перешел к большой карте на стене, куда заносился каждый вновь открытый пункт. Эта карта в большей своей части бела.
Геннадий Иванович снял ее с гвоздей, продетых в ушки, и наложил на письменный стол, стоящий в углу. Карандашом быстро и слабо, как художник, делающий первый эскиз, стал набрасывать протоку и берег озера Кизи, потом изгибы реки и деревни с названиями. Целая цепь их потянулась вниз, – видно, не терпелось скорей заполнить белое пространство. Он умело соблюдал масштаб, так что Чихачев и Березин любовались: верно получалось.
– Одна деревня только не на ту сторону попала, Геннадий Иванович, – заметил приказчик.
Невельской спросил, кого из знакомых встречали и хорошо ли гиляки в тех местах принимали. Березин сказал, что на озере Кизи живут гиляки иного племени и называют себя мангунами, у них почище дома и сами полюбезней.
– А выдавали вы себя за самостоятельного купца?
– Как же, Геннадий Иванович! Николай Матвеевич был особый купец, и у него товар свой, а я сам по себе. И товар держали мы порознь, и друг у друга старались покупателей перебить. Все было, как вы велели. Да с ними иначе и нельзя.
– Проводники не проговорились, что товар казенный или компанейский?
– Ни боже мой! Они были наши приказчики, и я рассказывал гилякам, что у меня товар лучше, хоть и меньше приказчиков, чем у Николая.
Невельской чувствовал, что Березин все его распоряжения исполняет с охотой и даже с энтузиазмом.
– А угощали покупателей?
– Как же! Это уж как принято. Но тут водки много не идет на угощение. Туземцы приучены пить из маленьких чашечек. Маньчжуры напаивают их допьяна и берут меха дешево. Мы водки не давали, но угощали и дарили подарки и норовили продать ситец и железо, сукно, чтобы они поняли разницу нашего товара с маньчжурским. Николай Матвеевич даже в одном месте лепешки пек. Где это было, да не на самом ли Кизи?
– Совершенно верно!
– На это мы не скупились!
– А встречали маньчжуров?
– Как же… Да только, по правде сказать, – хитро прищурился Березин, – купцы из нас, если сравнить с ними, оказались неважнецкие.
– Чем же? – встревожился Невельской.
– Товару маловато! Уж я гиляков удивлял красным сукном! Живо отбил покупателей от маньжуров, и те сами прибежали смотреть, схватились за кусок руками, кричат, мол, отдай.
– Отдали?
– Как же! Но не все! Часть! Остальное – гилякам. Да хватило только на три деревни. Один из маньчжуров крепко обиделся на нас и затаил зло.
– Кто же такой?
– Зовут его Мунька, а правильное имя – мне его товарищ сказал – Чжан Синд или Чжан Син. Настоящий маньчжур, породистый, с рыжими усами. Китайцы черные все, а этот белобрысый. У него резиденция обычно в деревне Вайда, неподалеку от нашего Николаевского поста, но он приезжает из Маньчжурии и ездит далеко. У него работники с собой, и в кабале держит он много должников. Гиляки – народ горячий, чуть что – за ножи, но он умело обходится с ними! Соболя возьмет чуть не даром, но побрякушек даст в подарок и угостит – мол, это сверх цены, и гиляк доволен, про нож забыл и валится пьян. Бывает Мунька и здесь, у него должники на Удде, совсем рядом, и с искайскими он прежде торговал. Но мне сказал: мол, разве вам мало, если вы торгуете на Иски, зачем же пришли торговать сюда? А как увидал, сколько мы товару даем за соболя, так чуть не лопнул от злости.
– А вы?
– Я продал и ему товару. Мне мало важности! А потом он разошелся и стал бузить, так я чуть ему не поднес кулак к носу. Спасибо, Николай Матвеевич вовремя удержал меня. Как же Муньке не серчать, когда ему разорение: так дурить гиляков больше ему не приходится, как прежде.