Страница 4 из 20
Этот выстрел был холостым, и в ответ ему раздался хохот. Второй залп уложил на землю множество людей; всё сразу смешалось. Если бы людей предупредили о том, что пушки заряжены боевыми снарядами, они разошлись бы и без картечи. Один мой хороший знакомый в это время вернулся из дальнего путешествия и, услышав о мятеже, из любопытства, как и многие другие, пошёл на Сенатскую площадь – посмотреть, что там происходит. Он полагал, что это обыкновенный уличный скандал, как это часто случалось в те времена в Париже. Когда же картечь отбросила толпу виновных и невиновных назад, его вместе с другими охватила паника. Он бежал без оглядки через мост, на который были нацелены пушки, на Васильевский остров, затем на одну линию, далее на другую, и при этом постоянно чувствовал, что его кто-то преследует. Моего друга охватывал всё больший страх, и, наконец, он спрятался в каком-то дворе за лошадью. Тут-то и настиг его преследователь, который оказался никем иным, как солдатом, тоже убегающим с площади. Итак, дело было кончено за полчаса. Последствия же его, для тех, кто его задумал, известны – сотни семей оплакивали своих детей и родственников. А император утвердил свою власть, правда, запятнав при этом совесть кровью.
Моё воспитание в Кронштадте было многосторонним и в нравственном отношении строгим. Но мои учителя давали мне превосходное образование, совершенно забывая при этом, что мне предстояло жить в России. Во мне воспитали, с одной стороны, резкое неприятие всего противозаконного, а с другой – искренность, против которой я никогда не мог грешить и из-за которой, при моём вспыльчивом характере, часто попадал в сложные положения. Мои выступления против несправедливости всё время доставляли мне неприятности, ведь на государственной службе в России царит такой произвол, какого в никакой другой стране не сыщешь. Хотя на всё имеются точные законы и предписания, их используют чаще всего для того, чтобы что-то запретить или чему-то воспрепятствовать. Напротив, человеку, которому кто-то покровительствует, предоставляются все мыслимые возможности, причём при этом добавляется фраза «не в пример другим».
Так например, можно навредить замечательному офицеру, награждая его орденами и в то же самое время повышая звание его товарища по службе (из лейтенантов в капитаны, из капитанов в полковники, а из полковников в генералы). Через 10 лет последний становится командиром первого, несмотря на всё его ордена. А можно перевести протеже в гвардию, имеющую преимущество в два ранга перед армией, так что капитан сразу становится полковником, минуя звание майора и старшего лейтенанта. Через несколько лет, когда он достигнет всего, что ему нужно, его вновь возвращают в армию – уже полковником или генералом, когда его прежние товарищи всё ещё сидят в капитанах. А ведь именно армия всегда защищала и защищает страну, именно армия проливает свою кровь, в то время как гвардия чаще всего выступает всего лишь резервом, находящимся далеко от мест сражений.
В России, где общественное положение целиком определяется государственной службой, и где человек, который не служил, не имеет никаких прав, карьера выступает единственно достойной целью. Побыстрее занять более высокую должность стремится каждый, но при этом он часто не руководствуется ни своей совестью, ни принципами справедливости. Единственным действенным побуждением остаётся эгоизм. Поэтому, до тех пор, пока в России существует система рангов, наши офицеры и служащие не смогут подняться до самоотречения и самопожертвования, – качеств, которыми обладают эти сословия в других просвещённых странах.
В конце 1825 года, на Рождество я покинул Кронштадт, чтобы уже никогда туда не возвращаться. В январе 1826 года я поступил в Главное инженерное училище, находящийся в известном Михайловском замке императора Павла I. Это учреждение было основано в виде кадетского корпуса за несколько лет до моего поступления и непосредственно подчинялось Великому князю Николаю. Когда он стал императором, то введение военных дисциплин в учебные заведения стало его идеей fix. Строевая подготовка и особенно марширование вводились тогда даже в гимназии и университеты. Император считал, что эти тактические и физические упражнения сдерживают духовное развитие, но при этом забывал, что подавить дух можно только временно. Примеры многих моих товарищей говорят о том, что люди глупели в учебном заведении от строевой службы, но, покинув его стены и став офицерами, они демонстрировали значительное духовное развитие. Однако так как в школе ничего не делалось для их нравственного воспитания, они, по большей части, вырастали бездельниками. Почти во всех русских военных заведениях отмечали, что у всех одарённых воспитанников было плохо со строевой службой. Да это и понятно, ведь последняя требует только физического, так сказать, телесного развития.
Я поступил в третий класс училища, помещение которого размещалось рядом с покоем, в котором когда-то распрощался с жизнью Павел I. Это была угловая комната, с окном, выходившим в Летний сад и на Марсово поле. Дверь, которая соединяла наш класс со спальней несчастного императора, была замурована. Ходили слухи, что там до сих пор стоит пустая кровать. В противоположном же конце замка находились башенные часы, которые пробили и остановились в то самое мгновенье, когда произошла трагедия.
Ещё за день до того ужасного события можно было заметить некоторые признаки готовящегося заговора. И обеспокоенный этим император поведал генерал-губернатору Петербурга, графу Палену о своих подозрениях. Но тот успокоил государя, заверив его, что всё в порядке, что заговорщиков можно арестовывать хоть сию секунду, но лучше подождать немного, дабы никто из них не ускользнул из расставленной сети. Это удовлетворило императора, который, однако же, рассказал о произошедшем разговоре своему фавориту, графу Кутайсову. Но граф Пален не медлил более, и в тот самый день он тайно передал своим сообщникам, что убийство должно состояться сей же ночью, иначе всё будет потеряно.
Вечером, когда немного стемнело, заговорщики провели преданный им гвардейский батальон в летний сад, желая на всякий случай иметь войска под рукой. Такое необычайно многолюдное сборище вспугнуло гнездившихся в парке ворон, и они подняли невообразимый шум. Будучи в замке, император услышал громкое карканье и спросил о его причине. Офицер ответил, что это, верно, собаки забежали в сад и побеспокоили птиц. Государь успокоился.
Обычно каждый вечер граф Кутайсов, живший этажом ниже в Михайловском замке, укладывал императора спать и потом, когда тот засыпал, проходил по всем комнатам, проверял замки, запирал двери, осматривал несущий вахту караул и только затем шёл в свою комнату. Но в этот раз за пару часов до отхода ко сну ему доложили о прибытии его любовницы, госпожи Шевалье, и поэтому он расстался с императором раньше.
Когда он раздевался в своих покоях из его сапога выпала бумажка, которую подложил туда камердинер, описавший в ней весь план заговора. Однако Кутайсов отложил сложенный листочек и сказал слуге: «Хорошо, оставь это у меня на письменном столе», – а потом спокойно отправился к госпоже Шевалье.
Часом спустя заговорщики подошли к двери императора. Дежурный адъютант не хотел открывать, но угрозы заставили его отступить. Государь, услышав шаги, спросил: «Кто там?» Ему ответили, что если дверь не отопрут, они её выломают. Тут император понял, что находится в серьёзной опасности, и стал пытаться открыть тайный проход в полу, чтобы скрыться от преследователей на нижних этажах замка. Но он забыл точное положение рычага, и нужная пружина отказала. Павел в страхе стал искать убежища в камине. В это мгновение в покой вошли инсургенты и, найдя кровать и комнату пустой, немало перепугались. Всё происходящее видел и описал впоследствии слуга, спрятавшийся тогда за гардинами. Генерал Бенигсен захлопнул дверь, а граф Пален встал на стражу у входа. Вскоре заговорщики обнаружили императора в камине и, вытащив его оттуда, принудили подписать отречение от престола. Но, когда они уже уходили, граф Орлов сказал: «Этому малому нельзя доверять», – и инсургенты вернулись. Зубов ударил Павла серебряной табакеркой прямо в висок, затем остальные бросились на несчастного монарха и задушили его одеялом. Прямо по-турецки или по-персидски!