Страница 2 из 45
Далее они ехали в полном молчании.
Хелен шагала рядом с матерью по густо населенному мраморными памятниками кладбищу. Гравий, которым были засыпаны прекрасно ухоженные дорожки, деловито шуршал под их ногами. Мадам Решевски сжимала в кулаке дюжину желтых хризантем, а на её физиономии можно было увидеть выражение нетерпеливого ожидания. А по мере того, как они приближались к могиле, лицо мадам начинало выражать чуть ли не удовольствие.
- Может быть... - к ним подошел бородатый, пожилой мужчина. Мужчина был очень чист и очень розовощек. На нем было черное с головы до ног, религиозное облачение. Он прикоснулся к руке мадам Решевски и спросил: Может быть, вы желаете, леди, что бы я вознес молитву за душу усопшего?
- Убирайтесь! - воскликнула мадам Решевски, сердито отдергивая руку. Авраам Решевски вполне может обойтись без профессиональных молений!
- Для Авраама Решевски я вознесу молитву бесплатно, - с печальным поклоном и очень тихо сказал человек в черном.
Мадам Решевски остановилась и бросила на пожилого мужчину короткий взгляд. В её холодных серых глазах появилось некоторое подобие улыбки.
- Хелен, дай старцу доллар, - сказала она и с царственной снисходительностью прикоснулась к черному рукаву.
Хелен порылась в сумочке и извлекла доллар. Старик отвесил ещё один печальный поклон.
Хелен поспешила вдогонку за удаляющейся матерью.
- Видите? - бормотала мадам Решевски, решительно шагая вперед. Видите? Несмотря на то, что этот человек умер пятнадцать лет тому назад, он все ещё знаменит во всем мире. Держу пари, что старикан лет двадцать пять не предлагал никому бесплатно помолиться. А ты ещё не хотела приходить! бросила она, оборачиваясь к Хелен. Широко шагая дальше, она не переставала бормотать: - Знаменит во всем мире... По всему свету...
- Не так быстро, мама. Твое сердце...
- Пусть мое сердце тебя не волнует, - мадам Решевски резко остановилась, повернулась лицом к дочери и вытянула вперед обе руки, как бы запрещая той идти дальше. - Мы почти на месте. Ты оставайся здесь, а к могиле я пойду одна. - Она произнесла это, не глядя на дочь. Её взор был устремлен на массивный могильный камень из серого гранита, с начертанным на нем именем мужа и уготованном для неё местом под ним. - Отвернись, Хелен, дорогая, - очень тихо сказала она. Я хочу побыть с ним одна. Когда придет время, я тебя позову.
Мадам Решевски медленно направилась к могильному камню. Хризантемы она несла перед собой двумя руками. Цветы походили на большой свадебный букет. Хелен уселась на мраморную скамью, стоящую рядом с памятником человеку по фамилии Аксельрод, и отвернулась.
Мадам Решевски подошла к могиле супруга. На её лице появилось сосредоточенное выражение. Губы её были плотно сжаты, а высоко вздернутый подбородок торчал над воротником прекрасного котикового манто. Изящно приклонив колени, она положила хризантемы на холодную землю у подножия камня. Цветы издали казались желтым ручьем. Мадам Решевски легонько прикоснулась к этому потоку, дабы несколько изменить его направление. Решив, что расположение цветов теперь гораздо больше радует глаз, она поднялась с колен и некоторое время молча смотрела на покрывающую могилу бурую зимнюю траву.
Не отрывая взгляда от пожухлой травы, она очень медленно стянула одну перчатку, затем вторую и с рассеянным видом сунула их в карман манто. У неё были белые, прекрасно ухоженные руки с великолепным маникюром.
Затем она заговорила.
- Авраам! - воскликнула она звенящим голосом. Имя супруга было произнесено ею величественно и в то же время с какой-то свирепой доверительностью. - Авраам! - её хорошо поставленный голос отражался многократным эхом от мраморных памятников и катился по невысоким холмам кладбища. - Выслушай меня, Авраам!
Она набрала полную грудь воздуха и, игнорируя могильный камень, обратилась прямо к земле, под своими ногами:
- Ты должен помочь мне, Авраам. Неприятности, сплошные неприятности... Я старая, я нищая и ты бросил меня одну на целых пятнадцать лет. Театральный тон совсем исчез из её голоса. Она заговорила тихо и чуть нетерпеливо, так как говорят жены, жалуясь своим мужьям. - Во-первых, деньги. Всю свою жизнь ты не зарабатывал меньше полутора тысячь в неделю, а теперь ко мне пристают по поводу квартирной платы. - Губы мадам Решевски презрительно скривились, когда она представила тех ничтожных людей, которые стучат в её двери в первый день каждого месяца. - У тебя был свой выезд, Авраам. И ты всегда содержал не меньше четырех лошадей. Куда бы ты ни направлялся, все говорили: "Это едет Авраам Решевски". Когда ты садился за стол, с тобой вместе садились ещё пятьдесят человек. Ты пил вино за завтраком, обедом и ужином, а полсотни человек всегда пили вместе с тобой. Я подарила тебе пятерых дочерей, и только Богу известно, сколько дочерей принесли тебе другие женщины. И все, все твои дочери, едва начав ходить, получали наряды прямиком из Парижа. Кроме дочерей у тебя были и сыновья числом шесть. Каждый из мальчиков имел частного учителя, приглашенного их Гарварда. Ты ел в самых лучших ресторанах Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Будапешта, Вены, Берлина, Варшавы и Рио-де-Жанейро. Ты поглотил прекрасных яств больше, чем любой другой из живших на земле людей. У тебя одновременно было два зимних пальто, подбитых мехом норки. Ты одарил бриллиантами, рубинами и нитками жемчуга такое число женщин, что из них можно было бы составить целых три балетных труппы! Иногда ты платил за железнодорожные билеты одновременно пятерым дамам, которые тащились следом за тобой через весь континент. Ты ел и пил, и всегда, вплоть до самого дня своей смерти держал на коленях свою очередную маленькую дочурку. Одним словом, всегда ты во всех отношениях жил на земле, как король. - Мадам Решевски осуждающе качнула в сторону могилы головой и продолжила: - А как же я? Как твоя жена? Где плата за её труды?
Мадам Решевски решительно подошла ещё ближе к могиле, и непосредственно обратилась к тому месту, где по её расчетам, должна было находиться лицо супруга.
- Король до последнего дня жизни. Король, окруженный вниманием специально выписанного из Вены специалиста, трех дипломированных медицинских сестер и четырех консультантов. Старик семидесяти семи лет, полностью истощивший себя едой, питьем и любовью. Вы можете спросить, как он был похоронен... Он и похоронен был, как король. Три квартала. Процессия за твоим гробом тянулась по Второй авеню на три квартала. Тысячи взрослых людей - мужчин и женщин - средь бела дня рыдали в свои носовые платки. А как же я? Как же твоя жена? Забыта!! Деньги потрачены, театра больше нет, муж умер. Даже страховка, и о той не позаботились... Мне осталось лишь одно - дети.