Страница 9 из 35
Вскоре выяснилось, что политические рычаги власти взять легче, чем наладить экономическую жизнь. А тут еще летом
1921 года разразился голод на Украине и в центральных областях России. Срочно был создан Комитет помощи голодающим (Помгол), во главе которого встали либералы из Временного правительства – Прокопович, Кишкин, Кускова. Комитет обратился к американцам (не впервой просить Америку!), и те спасли от голода не менее 7 миллионов российских граждан. Как только угроза голода отодвинулась, большевики тут же расправились с руководителями Помгола… Как всегда – черная неблагодарность. А еще, как всегда, неумеренный оптимизм и шапкозакидательство. На X съезде РКП(б) Троцкий пообещал, что «революционную Европу будет кормить хлебом советская Россия». Фанфары и утопия – фирменный большевистский стиль.
Экономический хаос и неразбериха привели к тому, что срочно пришлось принимать нэп – это произошло на X съезде партии, состоявшемся 8-16 марта 1921 года. Новая экономическая политика (послабление частной инициативе и капиталу) позволила в краткие сроки вдохнуть жизнь в умирающую экономику. Появились товары, все закипело, заработало. Но, увы, не всерьез и не надолго, как обещал Ленин. Большевики органически ненавидели предприимчивых и независимых людей. Как сообщали «Известия», в начале 1925 года органами ОГПУ было арестовано около тысячи нэпманов – биржевых дельцов, владельцев магазинов, ресторанов и игорных домов, все они «подвергнуты административной ссылке с отобранием имущества, их квартиры со всей обстановкой отданы в пользование пролетариата».
Отобрать. Поделить. Вот и все коммунистическое умение. Такая же печальная история произошла и в деревне. В апреле 1925-го Николай Бухарин выступил с заявлением: «Крестьянству, всем крестьянам мы должны сказать: “Обогащайтесь!”» То есть работайте и пользуйтесь плодами своего труда. Не тут-то было! Крестьян взяли в шоры – ни пикнуть, ни вздохнуть. Жесткая, несправедливая политика в отношении крестьянства дала о себе знать в 1929 году, когда произошел возврат к карточной системе распределения продуктов в городах. Коммунистическая власть пришла в ярость: ах, не хотите работать?! Заставим! Собьем в колхозное стадо, а недовольных вырежем! Именно такова была суть заявления Сталина от 27 октября 1929 года о начале сплошной коллективизации сельского хозяйства и переходе к политике «ликвидации кулачества как класса».
Так строилась советская республика – на принуждении, на насилии. Пропагандистская машина работала вовсю, и находились сотни тысяч энтузиастов, наивно поверивших в «зарю нового времени».
1 сентября 1928 года был принят 1-й пятилетний план развития народного хозяйства СССР, а уже в декабре появился почин: «Пятилетку – в четыре года!»
Страна сотрясалась от споров, дискуссий, ожесточенной борьбы. Достаточно пробежать по заголовкам статей в «Комсомольской правде» 20-х годов: «Броня – дело политической важности», «Политика измены продолжается», «Продуманно, тактично и упорно – в наступление на религию», «Борьба за дешевый радиоприемник», «Балалайку – в руки комсомольцу!», «Пролетарский молодняк – в советский аппарат!», «Организовать бедноту к перевыборам!».
Внутри партийной верхушки шла борьба за власть. Болезнь Ленина лишь усилила грызню между его возможными преемниками. Ничего не решило завещание Ленина, которое скрыли от рядовых членов партии. Сталин продолжил уверенное восхождение к вершине власти. Правые уклоны, левые уклоны, объединенная оппозиция, троцкистско-зиновьевский блок – все это политические страсти 20-х годов. В январе 1929-го Троцкого изгоняют из страны, и приходит черед расправы с остальными соперниками «кремлевского горца». С 21 декабря 1929 года, пятидесятилетия Сталина, начинается отсчет времени культа одной личности. Революция масс закончилась диктатурой.
В 1926 году, согласно первой переписи населения, в стране насчитывалось 147 миллионов человек. 82 процента населения проживало на селе, и лишь 18 – в городах. Другими словами, Советский Союз оставался сельской страной.
Сельская страна оставалась, однако, страной великой культуры, хотя целая когорта блестящих ее представителей эмигрировала из России – Бунин, Куприн, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, Бальмонт, Ремизов, Шмелев, Шаляпин, Добужинский, Бердяев… Все они разгадали в новой власти того «грядущего хама», приход которого предрекал несколькими годами раньше Дмитрий Мережковский.
Умер Блок, его так и не выпустили на лечение за границу. Через две недели, 24 августа 1921 года, расстреляли Николая Гумилева. В декабре 1925-го повесился Сергей Есенин.
Конечно, панорама неполная, сжатая, спрессованная, и многое в ней не вместилось, но она необходима, прежде чем начать рассказывать о судьбе отдельных людей, в основном творческих профессий, поэтов и писателей: кто из них уехал, а кто решил остаться и даже не допускал мысли о том, чтобы покинуть родину.
О первой волне русской эмиграции после революции и первых советских лет рассказано в книге «Отечество. Дым. Эмиграция».
А далее некоторое дополнение и продолжение.
Мадам Кускова, осмеянная Владимиром Маяковским
Кускова Екатерина Дмитриевна (урожденная Есипова, 1869, Уфа – 22 декабря 1968, Женева). Общественный и политический деятель, публицист, одна из немногих женщин, боровшихся за счастье народа, вовлеченная в вихрь революции со своим мужем Сергеем Прокоповичем. (Любопытно противопоставить пары Ленин – Инесса Арманд, Горький – Мария Андреева с Кусковой – Прокоповичем.) Владимир Маяковский высмеял Кускову в своей октябрьской поэме «Хорошо» за ее политическое пристрастие к Александру Керенскому. Некто в образе пушкинской няни разговаривает с Кусковой в образе Татьяны. Привожу пассаж поэта без его лесенки:
Старушка? В 1917 году Кусковой было 48 лет. Возраст, полный сил и революционного рвения. Екатерина Дмитриевна сделала немало полезного для народа России. А что сделал великий поэт? Если отбросить его раннее прекрасное творчество, то затем, после 17-го, он занимался, по существу, пропагандистским восхвалением режима и хотел быть первым из первых в ряду поэтов.
В трехтомном энциклопедическом словаре середины 50-х годов Кусковой нет. Подмосковная усадьба Кусково (бывшее имение Шереметевых) есть, а Екатерины Кусковой нет – не было такой, только наличествует в поэме «Хорошо». А посему пусть не знающие о ней прочтут хотя бы немного.
Родители: отец – учитель гимназии, затем акцизный чиновник. В 15 лет, учась в последнем классе саратовской женской гимназии, осталась без родителей (отец застрелился, мать – малограмотная, едва владевшая русским языком татарка, – умерла от туберкулеза). Чтобы обеспечить существование себе и младшей сестре, Катя заняла место матери по заведованию богадельней. Девушка была не только с характером, но и с принципами, что проявилось, по мнению наставников гимназии, в «возмутительном характере» сочинения на тему пушкинского стихотворения «Поэт и чернь». Девушка чрезмерно восхищалась словами поэта: