Страница 15 из 35
Савинков об эмиграции в письме от 7 июля 1923-го: «Не знаю, чего хочет Россия – республики или монархии, но знаю, что огромное большинство монархистов – люди конченые, без воли, без разума, способные только на отрицательную работу мелкого калибра: подсиживать, ловчиться, подуськивать, клевать и т. д.»
22 ноября того же года: «Бьюсь в стенку лбом. Занятие, вызывающее в Париже презрительную усмешку: “Разве можно что-либо сделать?” А я по опыту знаю, что стенки лбом прошибаются, и именно непременно лбом…»
21 декабря Савинков – Амфитеатрову: «Здесь тишь да гладь. Гурки (Владимир Гурко, политический деятель из Госсовета. – Ю.Б.) громят больше большевиков, Милюковы талейранствуют. Собираюсь уезжать. Ищу денег… Ведь работаем на нищенские гроши подписными листами в России и клянчим здесь. Клянчишь, клянчишь, ну и выклянчишь франков тысячу, да и то едва ли не с матерщиной: “Какая же теперь борьба? Теперь надо ждать”. И ждут – в кабаках. А в этих кабаках русские женщины на ролях хористок или, как говорил Г. И. Успенский, “артисток”. “Катька, очень весело вчера было?” И иногда оторопь берет: неужели работаю вот для этих всех сволочей?..»
Амфитеатров – Савинкову из Леванто, 29 февраля 1924 года: «…Плюньте Вы с высокого, но зеленого дуба на Зинаиду, Авсентьева и пр., выдающих Вам диплом на “авантюриста”, что, по-видимому, Вас огорчает и раздражает. Охота же! По-моему, попрекать русского политического деятеля авантюризмом в переживаемое время значит выдавать расписку в собственной глупости и тупости. Было бы побольше “авантюристов”, так Троцкий не командовал бы Красной армией, Каменев и пр. не сидел бы в Кремле…»
Легко можно предположить, как задели эти слова Амфитеатрова Бориса Савинкова: действительно, командует Троцкий, а мог бы и я, а Каменев верховодит в Кремле, а почему не я? Не повезло. Обыграли. Амбиции и честолюбие в душе Савинкова вскипали, как вулкан. Нет, надо скорее в Россию, без всякого «покедова». Говорят, что антисоветские силы собрались в достаточном количестве и им нужен настоящий лидер. Вполне допускаю, что именно эти мысли будоражили автора апокалипсических коней – Бледного и Вороного.
В переписке Амфитеатрова – Савинкова все более сгущалась мысль о необходимости ехать в Россию и спасать ее, – уж больно хотелось: «Да, хорошо бы съехаться и нам с вами, да еще несколько человек, которые знают, что ни великие князья, ни Керенские, ни Черновы, ни меньшевики “не дадут нам избавленья”, и, съехавшись, подумать вкупе и влюбе, что же нам делать, как же быть, чем же горю пособить. Вон Бурцев то же самое пишет. И сын из Праги. И гельсинфорцы. Но нищие мы. На том все срывается…»
Если исключить деньги, то в этих рассуждениях видится что-то маниловское, от Гоголя…
10 июля, Савинков – Амфитеатрову: «…Однако мечты все остаются мечтами… Трудное это дело, Александр Валентинович, каким “рыцарем подполья” ни будь…»
29 июля Амфитеатров спрашивает в письме Савинкова: «Далеко ли едете? Желаю Вам счастливого пути и скорого возвращения… До свидания. Живы будем, так увидимся. А надо бы как-нибудь ухитриться выжить. Желаю Вам всего хорошего. Ваш Ал. А-в».
Куда направился Савинков? Конечно, в Россию. Накануне он долго беседовал со старым партийцем Владимиром Бурцевым (тот самый, кто после февраля 1917 года утверждал, что «в русской жизни нет в настоящее время большего зла и опасности, чем большевизм Ленина и его товарищей». И составил список 12 наиболее вредных лиц: Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Коллонтай, Стеклов, Рязанов, Козловский, Луначарский, Рошаль, Раковский, Максим Горький. Примечательно: Сталина в бурцевском списке нет). Бурцеву Савинков признался, что едет в советскую Россию, тот отговаривал его от поездки и предупреждал об опасности провокации. Савинков Бурцева не послушал…
В августе 1924 года Савинков нелегально приехал в Советский Союз и был арестован. Советские историки говорят, что это был четкий чекистский план: заманить Савинкова на родину и обезвредить. Заманивали подбрасыванием информации, что в СССР крепнет антибольшевистское подполье и все только и ждут возвращения Савинкова. И он клюнул. Поверил в то, чего ему очень хотелось. Приехать в Россию на коне и погарцевать на нем.
В Россию поехали втроем: Савинков, Александр Дикгоф-Деренталь и его молодая жена Любовь. Дикгоф-Деренталь был моложе Савинкова на шесть лет, боевик с конца 1905 года, принял участие в казни Гапона, человек весьма решительный.
Деренталь в Париже женился на Любови Броуд, дочери одесского частного поверенного, проигравшего в Монте-Карло казенные деньги. «Бедную девочку» и пригрел Александр Андреевич, она стала его женой, а потом сделалась возлюбленной Бориса Викторовича, а позднее и женой. Дикгоф-Деренталь не проявил ревности, а попросту уступил жену Савинкову. Образовалась дружеская боевая троица.
В истории было несколько таких троиц: Мережковский – Зинаида Гиппиус – Дмитрий Философов; Александр Блок – Любовь Дмитриевна – Андрей Белый; Маяковский – Лиля Брик и Осип Брик. Внутри треугольника клокотали свои страсти, но в данном (Савинков – Люба – Деренталь) главным была подпольная антибольшевистская работа.
Но, судя по дальнейшим событиям, две стороны треугольника большевики перетянули на свою сторону (или подкупили, ведь ставкою была жизнь), и Деренталь и, возможно, Люба сдали Савинкова. Любовь Ефимовна немного времени прожила в камере с Савинковым, как законная жена, а потом ее отпустили на волю. Больше никаких преследований и репрессий. Одно время работала в «Женском журнале», потом следы ее потерялись. Умерла Любовь Ефимовна в середине 70-х годов.
Что касается Дикгоф-Деренталя, то он совсем немного посидел в тюрьме. На процессе Савинкова его имени нет ни в обвинительном заключении, ни в показаниях подсудимого, – невиновен и чист, как белая овечка. После гибели Савинкова он полностью на свободе и преспокойно устроился на работу в БОКС – в общество по работе с иностранцами, разъезжал с ними по стране и полностью развернул свой талант литератора: писал пьесы для клубной сцены и для Московского театра оперетты тексты для реприз (работал вместе со знаменитым Григорием Яроном) – положительный Яшка-артиллерист из «Свадьбы в Малиновке»!.. И лишь в мае 1937 года Дикгоф-Деренталя замели: арестовали, отправили на Колыму, а потом и расстреляли. Вторая часть жизни получилась у него совершенно не героической: бывший боевик – и тексты для оперетток!..
Но это все потом, а пока… В ночь на 16 августа 1924 года три человека (Савинков, Деренталь и Люба) спокойно, без всяких препятствий пересекли польско-русскую границу, и их встретил провокатор из ГПУ Федоров (он же Мухин) с группой чекистов, которые изображали членов подпольной антисоветской организации. Все двинулись в сторону Минска. Савинков радовался, что приближается к исполнению своих мечтаний, радовался русским полям, перелескам, деревням. «И опьяняющий воздух. А в голове одна мысль: поля – Россия, леса – Россия, деревни – тоже Россия. Мы счастливы – мы у себя дома».
В Минске, в одном из конспиративных домов на Советской улице, в комнату, где завтракал со своими «единомышленниками» Савинков, ворвалась группа, точнее толпа, чекистов с пистолетами, маузерами и карабинами. И крик: «Ни с места! Вы арестованы!» Савинков не повел и бровью: он все понял и с грустью подумал: сделано чисто, профессионально. И спокойно сказал вооруженным людям: «Разрешите докончить завтрак».
А дальше все пошло по заготовленному сценарию: Москва, внутренняя тюрьма ОГПУ на Лубянке, вопросы, «всемирно-показательный процесс», как написал большевистский публицист Емельян Ярославский. А другой – Карл Радек – с удовольствием живописал: «Как картежный игрок, потерявший все, с мутной головой, смотрящий на восходящее солнце, встал этот человек, десятки раз рисковавший своею жизнью, встал, вызывая к себе отвращение и жалость…»
Большевики любили унижать противников и поливать их грязью (пример подавал сам Ленин), а Радек (настоящая фамилия Собельсон) отличался особенно бойко-гнусным пером. Через 12 лет после гибели Савинкова и Радека постигла кара: в 1937 году он был осужден и погиб в тюрьме.