Страница 5 из 26
Тот одобрительно заржал было, но, получив удар локтем в район селезенки, закашлялся.
Мужик лихорадочно задвигался. Видимо сообразил, как нелепо и некрасиво он выглядит. Практика показывает, что надевать на себя брюки, сидя в тесном салоне малолитражки гораздо труднее, чем снимать их.
– Вы бы вышли, – доброжелательно-строгим, почти отеческим тоном посоветовал Вадим страдальцу. – Тут бы вам удобнее было.
Мужик, однако, на предложение никак не отреагировал, видимо из-за природной стеснительности, только усерднее стал брыкать ногами, пытаясь уловить перекрученную штанину. Его подруга даже не пыталась одеться, видимо понимая тщетность этих потуг, и только все натягивала на себя какой-то то ли плед, то ли чехол – в темноте было не разглядеть.
Макс и Вадим стояли рядом и, скрестив руки, с выражением сокрушенной добродетели на лицах в упор разглядывали сцену падения нравов.
Ситуация противостояния порока и добродетели разрешилась мирно и вполне предсказуемо. Незадачливый Дон-Жуан, экипировавшись, наконец, достаточно для продолжения переговоров, вылез из машины и теребя в руках права, которые, впрочем, не спешил отдавать, тоном жалобщика в приемной у прокурора, произнес:
– Может, не надо, а?.. Может так, а?..
Добровольные блюстители порядка на общественных началах сурово молчали, как бы не понимая делаемых им нехороших намеков. Их выдержке позавидовал бы любой лейтенант ГИБДД.
– Я же понимаю, – продолжал делать пассы в их сторону герой-любовник, – я же не отказываюсь. Ну, я же заплачу в конце концов! – перешел он на открытый текст, устав от твердолобости стражей общественной нравственности.
Вадим изобразил на своем лице ироническую усмешку.
– Вот даже как? И сколько же?
Мужик, обрадованный тем, что разговор, наконец, свернул на деловые рельсы, засунул права в карман, а вместо них извлек на свет божий бумажник.
– Вот, все!.. Все, что есть с собой. – замахал он зажатой в руке пачкой денег.
– Все не надо, – усмехнулся Вадим, забирая наличность. – Мелочь оставьте себе. На трамвай.
– Ну, так что, ладно?.. Все? Я поехал?
Вадим милостиво махнул рукой.
Потом, когда машина, завывая на первой передаче, шарахнулась на проселок, ведущий к шоссе, приятели при свете фонарика сосчитали полученный выкуп. Бумажек было много, но все они в основном были мелкого достоинства и вся выручка не дотянула даже до пятисот рублей.
– Вот, блин, зараза!.. Гнида паскудная, – отругал укатившего ловеласа Макс. – Все, гады, на халяву норовят! Ну, кто же с такими деньгами…
– Ладно, – перебил его Вадим. – Не гоношись. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
– Слушай, ну ты дай их мне, а?.. – заканючил Макс. – Мне бы как раз, а?.. А то, может, больше никто и не подвернется.
– На, заткнись. – Вадим сунул Максу пачку в руку. – Не гунди только. А то других спугнем.
6
Благими намерениями известно, куда дорога вымощена. Ведь предупреждали же добрые люди капитана Хватова: не лезь к ней, не надо. Да и сам он ведь честно собирался домой, к семейному уюту и телевизору. Как же: "Хороший дом. Хорошая жена!".. И что?..
А то, что вот она, сидит рядом, сверкая коленками в темноте салона, а его правая рука как бы сама собой, непроизвольно, не сказавшись левой, так и кочует с рукоятки рычага переключения передач на эти самые коленки. Потом обратно. А потом снова туда же…
А она, сучка, не возражает.
На окончание отчета Хватову, как он и предполагал, потребовался час. И он уже встал из-за стола, довольно потирая руки и разгибая согбенную спину – все, баста! На свободу с чистой совестью. Оставалось только убрать все бумаги и запереть их в сейф во избежание происков вражеской разведки, но тут его незапирающаяся дверь отворилась и в комнату ворвался сержант Махаев или Махно, как тут его все звали за чересчур веселый нрав и склонность к вольному толкованию священных строк УПК.
– Аркадий Валентиныч! Вот хорошо, что вы еще не ушли. Загляните на минутку в пятнадцатый. Шмелев просит.
И черт понес его в пятнадцатый, где кроме Шмелева сидело еще человек пять, в том числе и эта, стажерка, Наташа с такими приятными на ощупь коленками. Там, в пятнадцатом, его встретили как родного и попросили помочь в процедуре опознания. То есть его просили побыть подсадным. Конечно, это не принято, но нужно сейчас, срочно, а где еще они найдут такого подходящего типажа, подходящего и одеждой, и ростом и статью.
Чувствуя себя идиотом, Хватов сел на пустой стул у стены, рядом с двумя похожими на него мужиками, мрачно смотревшими по сторонам.
Ввели потерпевшую, высокую, полную, загорелую бабу лет тридцати с длинным хвостиком – явно рыночную торговку. Шмелев, ласково приобняв бабу за плечи, пошептал ей на ушко, объясняя процедуру, дал расписаться и, сияя как именинник в предвкушении эффектного конца, предъявил ей всех троих.
Наверное не надо было Хватову так нагло пялиться на потерпевшую. Слишком пристальный взгляд раздражает человека и привлекает к себе его внимание. Короче, баба эта, пристально осмотрев всех троих, скорчила злобную рожу и, сделав шаг в их сторону и протянув указующий перст в сторону головы Хватова, возопила:
– Вот он! Вот этот, товарищ милиционер! Он это! Я его, гада, хорошо запомнила. Это он у меня сережки вырывал.
Левой рукой она схватила себя за ухо, видимо до сих пор болевшее после упомянутой процедуры. И хорошо, что Шмелев догадался подойти к ней поближе и придержать за талию, потому что следующее ее движение с головой выдавало желание вцепиться в его, Хватова, волосы. Вероятно в качестве симметричного ответа на разорванное ухо.
Да-а! Если и попадал Хватов когда-нибудь в более идиотское положение, то сейчас он этого не помнил. Он продолжал сидеть, дурак-дураком, переводя растерянный взгляд с разъяренной бабы на Шмелева и обратно. Парни, сидевшие рядом, разом поднялись, как по команде и шарахнулись от него как от оголенного провода.
– Куда, куда?.. – залопотал расстроенный Шмелев. – Махаев, никого не отпускать до моего распоряжения.
– Как же, гражданин начальник, – обиженно забасил один из опознаваемых. Она ж меня не признала, могу идти!
– Сидеть! – заорал Шмелев.
Оба, обиженно бубня, снова заняли свои места рядом с Хватовым.
И вдруг в этом бардаке раздался звонкий и искренне веселый смех. Это та самая стажерка, Наташа, единственная из всех присутствующих, сумела по достоинству оценить юмор ситуации.
– Послушайте, гражданочка, как вас… Елена Васильевна, – начал вносить ясность Шмелев. – Вот этот, которого вы сейчас опознали как бандита, ограбившего вас в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа, это наш сотрудник. Капитан милиции.
– Ну и что?! – обиженно вскинулась потерпевшая. – Как будто уж…
– А то, что в эту ночь опознанный вами гражданин находился на дежурстве. Понимаете? – заорал он, выплескивая на дуру-потерпевшую вполне понятную досаду и не менее объяснимое разочарование. – Он всю ночь тут был. На рабочем месте. Есть соответствующая запись в журнале и свидетели.
– Ну, я не знаю, – пошла та на попятную. – Вам, конечно, виднее. А похож… – с сожалением добавила она. – И пиджак вот тоже…
– Ладно, посмотрите еще раз. Повнимательнее. Нету – ли – тут – Шмелев говорил громко, будто разговаривая с глухой и ударением выделял каждое слово, – кого – ни будь – кого – вы – видели!?
– Нет уж! – не менее громким голосом сказала Елена Васильевна. – Хватит. Вы тут будете надо мной издеваться!..
В воздухе явственно запахло приближающейся грозой, слезами и истерикой.
– О, господи! – с тоской подумал Хватов. – Ну что б мне кончить этот долбаный отчет на пять минут раньше? Ну, в крайнем случае, завтра бы закончил.
Потом, полчаса спустя, когда страсти улеглись и все посторонние были отпущены по домам, Шмелев счел необходимым загладить свой промах и выставил бутылку "Губернаторской". Махно принес откуда-то соленых огурцов, потом его еще сгоняли в гастроном за хлебом, колбасой и банкой рыбных консервов, а Наташа очень красиво сервировала все это на аккуратно постеленной свежей газете.