Страница 24 из 60
Еще одного спровадили, - сказал один.
Учат их, учат, а толку, - согласился второй.
Первый толкнул его в бок и показал на окна. Второй дружески
улыбнулся Ушастому, поднял руку вверх, разведя два пальца буквой V и громко стал скандировать:
Грин-пис! Грин-пис!
Должно быть потому, что вагон был международный.
ПРИВЫЧНЫЙ МАРШРУТ
Они уже час сидели напротив. И столько же оставалось до конца пути. Они не были знакомы. Хотя не раз замечали друг друга в электричке. А вот сейчас оказались сидящими напротив.
И они решили обменяться мыслями. Когда еще доведется?
Она рассмотрела его мысль. И увидела: она для него интересна, в чем-то загадочна, умна, держится с достоинством, без кокетства, одевается со вкусом, самостоятельна, возможно с квартирой, но - близорука, хотя и не носит очки, полновата и есть опасность, что после рождения ребенка располнеет еще, обабится, станет ленивой, капризной, начнет пилить из-за тряпок, денег и квартиры, настаивать во всем на своем, обзывать пьяницей, дойти из мести до измены, затем до развода, запретит видеться с ребенком, станет въедливо высчитывать алименты...
И он рассмотрел ее мысль. И увидел: он решителен, но в то же время мягок, опрятен, не развязен, пристален во взглядах, а значит, умен, есть сбережения, но нет квартиры, а потому возможен расчет, корыстный брак с вытекающей отсюда бесчувственностью, частые командировки, чреватые неверностью, скандалами, пьянками с друзьями, покушениями на раздел имущества и квартиры, уклонение от алиментов, настраиваниями ребенка против нее...
Они вернули друг другу мысли, обогатив их полутонами возмущения и разочарования. И долго глядели в одно окно, за которым тащились все те же надоевшие сопки, распадки и редкие полустанки.
Потом она попробовала почитать, а он - уснуть. Не получилось. Темнота туннелей наводила на грустные мысли. И поскольку темнота туннелей для обоих оставалась одинаковой, они теперь глядели в окно с одинаковыми грустными мыслями. И это уже почти была близость. Хотя от такой близости ничего не могло родиться.
Электричка уже вползала на вокзальные пути, надо было выходить, и он вышел и подал ей руку, помогая сойти с высоких вагонных ступеней.
Спешащие пассажиры, провожающие и встречающие обтекали их: женщину и мужчину с сокрушенными ликами. И со стороны могло показаться, что они стоящие близко-близко и вглядывающиеся в лица друг другу - любящие супруги, которые прощаются. Прощаются надолго. Может быть и почему-то - навсегда. Да ведь так оно и было.
ОСЕННЯЯ ЖЕНЩИНА
Нахальный такой дятел, хоть и симпатичный, на лету долбанул клювищем между бревнами и выдрал-таки кусочек пакли! И победно рванул к роще за деревней, замелькал меж голых ветвей, обустраиваться на зиму.
- Я же говорила, что надо сильнее заколачивать, - сказала она снизу.
- Залезла бы сама да заколачивала, - пробормотал я.
- Что?
- Я спрашиваю, - проговорил я громче, - если она идеальная женщина, почему жениться на ней должен я? Я-то не идеальный.
- Разумеется, - мгновенно и с удовольствием согласилась она. - Ты не идеальный. Но, тем не менее, она имеет право на опору.
- На что?
Я с трудом удерживал равновесие на этой хлипкой. как и все в ее хозяйстве, стремянке.
- Ты даже этого не знаешь? - изумилась она. - Так слушай, золотце: мужчина должен быть опорой для женщины.
- То есть? Что я должен делать в этом качестве? Шею подставить? Давай паклю...
- Держи... Ой, в глаз попало! Ветер еще этот дурацкий!.. А ты вот вспомни отца, вспомни...
- Чьего?
- Твоего.
- Да я и не забывал.
- Был он опорой для мамы?
- Я как-то не спрашивал. Только не надо обвинять меня в черствости...
- Ну, помогал он ей вас, детей, растить?
- Да. Для этой цели на дверной ручке в их спальне всегда висел ремень. Широкий такой, помню, офицерский. Однажды...
- Я серьезно. Жалел он мать?
- Как это?
- Деньги приносил?
- Попробовал бы... А черт! По пальцу... Попробовал бы не приносить.
- Вот! Не бил ее?
- Хм... Меня к рингу не допускали. Но, судя по доносящимся звукам, пограничные конфликты имели место. Слушай, кажется дождь, а?
- Ничего, сейчас прекратится. Он весь день начинается. Вон там еще постучи. Видишь, торчит?
- Вижу, только летать я еще не научился, некогда...
- И не научишься.
- Кто знает. Мне одна девица как-то сказала: потерпи еще лет пять, и я стану красавицей...
- Тьфу!
- Что тьфу?
- На девиц твоих - тьфу! Ты хоть понял, о чем я говорила?
- Насчет опоры? Более-менее. Я не понял: я-то тут при чем?
- Ты, именно ты и должен стать ей опорой. Битый час тебе втолковываю!
- Ладно, не сердись. Но ты же сама сказала, что детей она не хочет, так?
- Ну-у... Нежелательно. Возраст уже...
- Вот. Итак, поддержка в деле воспитания детей исключается. Второй пункт. Женщин я не бью. Так что ей что со мной, что без меня - одно и то же.
- Как это?
- Не перебивай. Остается финансовый вопрос. Она что, не работает?
- Почему? Работает. Но платят мало.
- А что если я ей просто буду выплачивать стипендию? Именную? Имени моего имени? А? Нет, серьезно, мне эта идея нравится. Ты узнай, какая бы сумма ее устроила, я бы подумал... Представляешь, я сохранил для человечества идеальную женщину, помог ей выжить! Все, давай телефон. Как-нибудь позвоню.
- Не как-нибудь, не как-нибудь! Позвонишь сегодня же или завтра. Я ее предупредила.
- Уже!? А если бы я не согласился?
- А то я тебя не знаю.
- Что-о?
- Ничего, ничего. Заканчивай. Пойдем покормлю. А то и с сытым мужиком тяжело говорить, а уж с голодным...
- А ведь я даже не знаю, о чем и как разговаривать с идеальной женщиной!
- Уж во всяком случае, не так, как со мной!
- Слушай, а у нее с чувством юмора как?
- Прекрасно.
- То есть - как у тебя?
- Вот-вот, если будешь разговаривать с ней в таком тоне...
- В каком?
- В глупом, развязном... Пиши - пропало. У вас с ней ничего не получится.
- Значит, придется разговаривать глупо и развязно.
- Не испытывай мое терпение!
- Ну, хорошо. Позвонил. Что дальше?
- Пригласишь куда-нибудь.
- Хорошо. Приглашу.
- Куда? Уже решил?
- Это сейчас надо решать?
- Конечно! Я же должна знать!
- Давай паклю... Домой, конечно.
- Ты с ума сошел! Я же тебе целый день толкую - она не такая... Сходите на выставку, погуляйте...
- А знаешь что? Приглашу-ка я ее к тебе. Вот и будем вместе конопатить. Или картошку копать. Смотри, уже дожди зарядили, погниет все, не управишься...
- Ох-хо-хо... Нет! И вообще, что ты себе думаешь? Женщина тебе кто?
- Товарищ, соратник... в различного рода схватках.
- Картошку копать... Это ты брось. А ты на что?
- Хорошо, если она такая идеальная, то почему не замужем, а? Почему?
- Ты не хуже моего знаешь, как не везет таким женщинам. Ка-та-стро-фи-чески! Вам же все вертихвосток подавай.
- Ты прямо как старенькая страха рассуждаешь. Не рано ли?
- А ты думаешь, мы с тобой молоденькие? Посмотри на себя. Неустроенный, неухоженный. Все порхаешь, а морщины-то уже...
- Ну, спасибо. Только почему бы тебе о себе не позаботиться? А ты - о ней...
- Да что я? Промаялась, привыкла. Дочка уже, слава Богу, большая, в школу ходит... А ей... Ей тяжело. Таким женщинам всегда тяжело, а уж в наше-то время... Она такая... Беззащитная.
Мы уже сидим в продуваемой сквозь щели в бревнах кухне и пьем чай на мяте. В окно видно, как под фонарем в глубине сада сидит ее сумасшедший брат. Он быстро-быстро курит и лихорадочно крутит ручку настройки давно сломанного приемника.
- Ну?
Она смотрит грустно и устало.
- Позвонишь?
- Позвоню. Только я ничего не обещаю.
- Нет, нет, - торопливо успокаивает она. - Если не понравится, никто тебя силком никуда не потащит. А послезавтра я тебе перезвоню. Расскажешь мне все, хорошо?