Страница 2 из 60
Что же одинокого в самих крохотках, в художественном их веществе? Голоса делают в них действие открытым, по сути драматическим, но лирическое слияние чувств все превращает в поэзию, тогда-то и делая прозу мимолетной, как стих.
То, что случается в этой прозе как событие реальной жизни, - есть чувственное воплощение жизни прошлой, воплощение уже бывшей утраты. Они не могли быть описанными, как в очерке, после того, "как случились". Впечатления от чего-то только что случившегося мельче, грубее той печали, из которой является весь образ этой прозы. Точно так и п р и р о д а существует в ней как что-то органическое, являясь не снимком мимолетным с натуры, а я в л я я с ь от неискусственности всего живого, сущего. Все живое, иначе сказать, оказывается в этой прозе столь же естественным, что и природа, как если бы это изображалась не человеческая жизнь, а жизнь природы. События же описываемые стремятся к тому, чтоб сказаться скорее нереальными, чем реальными - не жизнью, а притчей или, напротив, анекдотом, превращающим нереальное в реальное и наоборот. Бесенок - не страшный, а потешный - то и дело сует свой любопытный нос в людскую жизнь. Не страшен он, оттого что это не черт, искушающий, науськивающий грешить, а будто б домовой. Завелся в душе, но такой же какой-то малый да грешный. Пошебаршит, как мышь под полом, - и утихомирится... Таков уж мир, ни на что не похожий мир этой светлой одинокой прозы - "почти уже высохших слез".
Олег Павлов
РАССКАЗЫ
1. По дороге на Сахалин
ПОВЕРЬТЕ - ГДЕ-ТО ЕСТЬ ТАЙГА
Полуночный хмельной спор в студенческом общежитии вынес нам приговор: отправляться в тайгу. Шел 1982-й год, мы еще не напечатали ни строки, энергия била ключом... Кто?! Мы в походы не хаживали?! И мы с Б-ским сказали: запросто. Мы сказали: подумаешь. Как нечего делать. Туда и обратно. Без проблем. Словно к таксистам ночью за водкой.
Утром о сказанном сгоряча вспоминалось с некоторым сожалением. Но отступать было некуда. И мы принялись закупать снаряжение для экспедиции и разрабатывать маршрут. Б-ский сказал, что знает одно вполне подходящее местечко на Северном Урале. Б-ский сказал, что уже проходил этот маршрут третьей категории сложности. Но, сказал Б-ский, дело было зимой. И шла их тогда целая толпа народу. На лыжах. Б-ский еще много чего говорил. Благо дело было в Москве.
На дворе стоял август. Дождливый. И мы решили махнуть из Свердловской области в Пермскую через Урал, воспользовавшись на втором отрезке пути плотом.
Вот так мы поднялись в вагон поезда "Москва-Свердловск", растворились среди других пассажиров и на время утратили свои имена и фамилии. Чем дальше уводил путь от дома, тем бесхитростней становились вагоны, вокзалы, автобусы.
х х х
Водитель лесовоза, недавно вышедший из зоны на поселение, рулил лихо. Рядом сидела женщина. Не очень молодая и не очень красивая. Но женщина. И водитель, облокотясь левой рукой на дверцу, посвистывая, рулил правой и до отказу жал на газ. Женщина вскрикивала от испуга, хорошела и молодела. Машину немилосердно швыряло на залитых водой рытвинах. Женщина то и дело оборачивалась к окну заднего вида.
Сзади, бешено вцепившись в передний борт и балансируя на открытой раме, трое отчаянно пытались удержать ногами скачущие мешки и рюкзаки. И все трое старались не смотреть вниз, на смертоносное мельтешенье под колесами.
Наконец водитель сжалился. То ли над машиной, то ли над женщиной. Один из тех трех был ее мужем.
Благо и небольшой подъемчик подвернулся. Лесовоз натужно взвыл и замедлил безумный полет. А через сотню метров резко тормознул у невысокого деревянного навеса, вкопанного на двух столбах при дороге.
- Сотый участок, - сплюнул водитель. - Десант за борт.
Мы спрыгнули с рамы лесовоза. И теперь с наслаждением ощущали устойчивость земли и ее окрестностей. Но пальцы все еще судорожно сжимались в поисках опоры.
Муж той женщины даже не махнул рукой нам на прощание. Он и на секунду боялся расстаться с такой прочной, в занозах, бортовой доской. Этой паре физиков еще предстоял долгий путь на север. Все вот так же, на перекладных, с кучей аппаратуры. Жуткие последствия романтики...
Лесовоз прыгнул прямо с места, оставив на мгновение в воздухе фонтан грязи, зелень штормовки и белизну тесемки от очков на затылке сроднившегося с бортом физика. А потом и эта картина исчезла. Шел нудный мелкий дождь. Под дождем в тайге на северном Урале стояли два студента Литинститута. Словно вышли покурить в перерыве между лекциями.
х х х
Первые сказанные посреди тайги слова прозвучали примерно так:
- Десяток километров... Какой-то паршивый десяток километров... Лучше бы мы пешком прошли, чем на этом гребаном лесовозе...
Так-то мы оценили возможность проехать бесплатно десять километров по тайге. Впрочем, нам можно было понять. Двухнедельный маршрут только начинался. И мы еще не могли понять, что пошли не по грибы.
К тому же под навесом, на лавочке, лежала газета. Недельной давности, распухшая от сырости. Словно забытая в парке.
Мы, не спеша, переодевались. В чуть влажную одежду, слежавшуюся в рюкзаках за три автобусно-поездных дня. Наматывали портянки, натягивали сапоги, утеплялись свитерами.
Из первого пакета достали первые сухарики. Сухарики, приготовленные на подсолнечном масле, чтобы не закаменели. Сухарики с добавлением соли.
И всласть курили, не помышляя пока об экономии.
А затем тщательно запаковывали и зашнуровывали рюкзаки, еще не испытывая отвращения от последующей каждодневной монотонности этой процедуры.
Разложив на лавочке карту, сориентировали ее с помощью компаса. Карта, еще без единой пометки, лежала перед нами ничего не говорящей и манящей, как разбросанные по ней таинственные названия.
х х х
Тайга нас сразу приметила. Горожан она отличала мгновенно. Наверное по некой развязности, за которой таилось постоянное тревожное напряжение. Зачем мы тут объявились, Тайга не знала. Слишком много тайн у нее насчитывалось. Поди, догадайся, которая из них привлекла именно нас. Но Тайга не сомневалась, что рано или поздно она узнает о нашей цели. Или цель вообще окажется недостижимой. Никогда. Такое тоже случалось.
Но Ей сразу же захотелось испытать нас. Так сказать, проверить на вшивость. И Она отыскала километрах в двух от нас медведицу с медвежонком.
Медвежонок, словно увлеченный новой игрой, шустро заковылял к дороге. Медведица, недовольно ворча, двинулась следом.
Мы шагали бодро. Первый день маршрута еще не подорвал силенки. Мазь от комаров быстро смывалась потом и дождем. Но мы уже начинали жить законами Тайги, потихоньку осознавая необходимость экономить. Да и комары под дождем предпочитали отсиживаться на взлетных полосах.
Медвежонок, улучив момент, мигом прошмыгнул через дорогу. Мать не успела его остановить и последовала за ним, уже учуяв чужих.
Дождь прекратился, а вскоре и солнце стало изредка проглядывать сквозь низкие облака. И торчащие из черных болот обломки берез и осин уже не выглядели метками над бесследно канувшими.
И тут мы первый раз обратили внимание на следы. Совершенно свеженькие. В вязкой жирной грязи четко просматривались отпечатки широких лап с кривыми и острыми лунками от длинных когтей. Но отпечатки ничего нам не сказали. Мы лишь посмотрели на них.
А медвежонок вновь кинулся к дороге. Но на этот раз медведица решительно воспротивилась воле Тайги. И для медвежонка попытка бегства закончилась увесистой оплеухой. Медвежонок ничего не понял в этих играх и просто завопил.
Медвежонок завопил. Мы услыхали и теперь другими глазами увидели следы.
х х х
- Так-перетак! Медведица с медвежонком.
- О, черт! Доставай быстрей!
- А толку...
- Может на дерево залезть?
- С ума сошел? От медведя на дерево?
- А что же делать?
- Идти, как шли.
- Достань, все-таки. Как-то спокойнее.
- Да пожалуйста. Только бессмысленно.