Узник

Было девять часов солнечного утра, и я стояла на старом кладбище, которое располагалось примерно в двухстах метрах к югу от нашего дома. Слушая переливы птичьих голосов в лесу, на краю которого разместилась свежая могила, я думала о том, что благодаря отсутствию соседей с южной стороны, из окна комнаты умершей можно будет видеть её надгробие.

Кладбище было заброшено – на нем давно не хоронили местных жителей. Беспризорные и искаженные временем надгробия сильно обветшали. От дождей и ветра их защищали лишь многослойные покрытия мха и опавших листьев. Я никогда не приходила сюда, хотя мой дом находился в непосредственной близости от этого места, поэтому изучить резные надписи на древних надгробиях мне еще только предстояло – я собиралась часто посещать могилу умершей, чего, очевидно, не думала делать её дочь. Осмотревшись, я насчитала около двадцати могил, не учитывая тех, которые остались без надгробий. Идя сюда сегодня утром, я спросила у Элизабет о том, как ей удалось договориться с городскими властями о похоронах на заброшенном кладбище. Оказалось, что здесь похоронена вся ветвь рода Таммов, не считая оставшихся в живых её и меня, поэтому договориться о захоронении на родовом кладбище было несложно. Меня зацепила эта информация. Не понимая, почему тётка не рассказала мне о том, что у моего семейства есть родовое кладбище, я спросила у единственной, кто мог утолить моё любопытство, но в ответ я услышала лишь краткое «не знаю», которое не могло меня не разочаровать.

В детстве моя опекунша запрещала ходить на это кладбище, что было вполне логично – мне и самой не хотелось гулять в подобном месте. Хоть кладбище и не было ограждено никаким, даже анахроническим забором, я всегда неосознанно обходила его стороной. И не только я. Ни разу за всю свою жизнь в этом городе я не увидела ни единой живой души, посетившей хотя бы единожды одну из могил.

Возвратившись домой, я застала пожилую чету ожидающей меня на пороге. Их ровная осанка была настолько идеальна, что казалась даже неестественной. Только сейчас, подходя к дому и смотря на этих людей, я поняла, что всё в них какое-то искусственное, будто они были выплавлены из пластмасса. Если раньше я не до конца понимала, что именно меня в них отталкивает, то сейчас, осознав, что причиной является их искусственность, мне стало откровенно не по себе. Поэтому, когда я узнала, что они собираются уехать прямо сейчас, я с облегчением выдохнула, так как понимала, что еще одна ночь под одной крышей с неприятной для меня парой далась бы мне с большим трудом. Однако я всё же удивилась, хотя и не подала вид, тому, что они уезжают так быстро – до этого мне почему-то казалось, что эта странная чета пробудет в городе минимум еще одну ночь.

Когда я сказала о том, что в этом году я не собираюсь поступать в университет и остаюсь в городе, мне на мгновение показалось, что на лицах пожилых людей появилось облегчение. Позже, в разговоре, в котором участвовала только я и Элизабет, выяснилось, что дом, который, как я думала, что она захочет продать, двоюродная сестра решила оставить мне. Я смогла объяснить это себе только тем, что пара достаточно обеспечена и не нуждается в тех копейках, которых стоил этот ветхий сарай. Да и кто захочет покупать трухлявый дом на краю забытого всеми хутора? Так пара избавилась от лишних хлопот, связанных с этим городом, в то же время сделав мне большую услугу, позволяя бесплатно продолжать жить в никому не нужном, кроме меня, жилище.

Закрыв за собой дверь, я еще с минуту наблюдала через витражные окна прихожей, как два серебристых рено уезжают в неизвестном мне направлении. Прошедшие сутки и вправду стали для меня тем самым разрушительным вихрем, после которого нужно заново учиться жить. Еще вчера я надеялась на то, что смогу приезжать сюда на каникулы, проводить здесь каждое лето и наслаждаться тополиным пухом, и вчера же я потеряла последнюю нить, которая могла бы оправдать моё возвращение в этот город. Закопав эту нить в двухстах метрах от дома, я окончательно решила остаться в этом городе, чтобы больше не искать причин для своего возвращения сюда. Не то чтобы я была привязана к городу – я просто любила местность, в которой он располагался. Вековой лес, крутые овраги, извивающиеся реки, глубокие озёра, мощные ливни, густые туманы, золотые рассветы, алые закаты – я хотела прожить среди всего этого всю свою жизнь, даже если в её конце меня похоронит неизвестный мне человек, на давно заброшенном родовом кладбище.

VI

Двадцать девятое сентября. Я проснулась в девять утра, когда солнце за окном уже прогнало с газона отбрасываемую домом тень. Прошло почти три месяца с того дня, когда я окончательно решила остаться в этом городе, в этом доме, в этой комнате. Первые две недели я целиком провела в лесу, возвращаясь домой только на ночь. Лето и весь сентябрь выдались на редкость солнечными – редкие грибные дожди быстро заканчивались, что позволяло мне полностью отдаться природе, не испытывая дискомфорта.

Возможно, я провела бы в полном уединении еще много дней, если бы однажды не наткнулась на пустоту в холодильнике. Последние запасы в виде консервов и сухарей закончились.

Однажды, пересчитав деньги на продукты, которые всегда лежали в жестяной банке на кухне, я отправилась в город, чтобы вновь забить холодильник до отвала и днями пропадать в лесу. Собирая осенние, лесные ягоды, дикие яблоки и беря с собой рюкзак со скромными закусками, я никогда не оставалась голодна. Приходя домой, я обжаривала найденные днем грибы, которыми в это время года был полон лес. В этом году в лесу грибов было так много, что я просто проходила мимо грибниц, не желая перегружать свой рюкзак.

Уже возвращаясь домой из супермаркета, я встретила мальчишку-почтальона, который этим летом прибежал к моему крыльцу, чтобы сообщить о фатальном обмороке моей тётки. Он также ходил за покупками и, заметив меня, предложил погрузить мои сумки в корзину, которая располагалась на руле его велосипеда. Я приняла предложение с условием, что велосипед буду катить сама.

Разместив пакеты с покупками равномерно по всему велосипеду – все наши запасы не вместились в одну корзину – мы отправились в сторону нашей улицы. Мальчик рассказывал о школе и о престарелой матери, заболевшей еще весной, но уже идущей на поправку, за которой он всё это время присматривал, когда я вдруг услышала странное скуление. Остановившись, я начала прислушиваться, и мальчишка замер вместе со мной. Возле забора старого здания бывшего магазина завывал мокрый, рыжий, с белой грудкой и лапками, кот. По его жалкому виду было заметно, что он беспризорный – тощий как доска, он застрял правой лапой в искореженной консервной банке и не мог из нее выбраться, из-за чего насквозь промок под недавно прошедшим грибным дождём. Я высвободила бедное животное, забрала его с собой и в этот же день отправилась к ветеринару. Рана кота оказалась незначительной, и я узнала, что спасла годовалую особь мужского пола породы Рагамаффин, которая в дословном переводе весьма символично звучит как «оборванец». Думаю, не стоит обсуждать мою фантазию, ведь кличка кота сама вертелась на языке – я назвала его Маффин и окончательно решила оставить его себе.

Появившееся рядом живое существо вначале внесло некое разнообразие в мою жизнь отшельника, но вскоре всё снова встало на свои места – я пропадала в лесу, а кот опять был предоставлен самому себе. Мы встречались только вечером на пороге дома и утром на кухне. Откормленный, вымытый, вычесанный, пушистый, с красующимся на шее тонким ошейником от блох, он оказался очень внушительным. Спустя месяц со дня нашей встречи, он выглядел по-настоящему царственно. В голове не укладывалось, как такой породистый, красивый кот вдруг стал никому не нужным и оказался на задворках всеми забытого городка. Не смотря на особенности своей породы, Маффин всё же стал замечательным охотником на мышей, которые начали заводиться в полупустом доме. Возможно, именно благодаря вовремя развившимся охотничьим инстинктам, он и смог выжить до встречи со мной.