Жизнь для вечности

Приступили к голосованию. Принесли урну, запечатали, члены совета опустили туда заполненные бланки. Я не сомневался, что результаты голосования будут положительны. Но после оживленных прений эта томительная процедура, окончившаяся тем, что урну унесли, оставила впечатление, будто с урной унесли и мой костюм.

Перешли к слушанию доклада тов. Ч-вой. Ее доклад сопровождался громадным количеством диаграмм, чертежей и схем. Нет надобности подробнее останавливаться на ее докладе. Скажу только, что бесконечное повторение слов: „бораты“, „дибораты“, „гидробораты“ и пр., бесконечная смена чертежей и диаграмм, скупой научный язык привели к тому, что у меня создалось впечатление, что все ее работы – первоклассно развитая терминология и ничего больше. И потому я стал опасаться, что совет „провалит“….

Доклад закончился, и начались прения. И первый же отзыв перевернул мое мнение по этому вопросу. Оппонент обращал особое внимание на точность работы, кропотливость медленных исследований, выдержку и терпение диссертанта, которая иногда в течение семи месяцев ждала результата своего опыта. Для составления одной из сорока диаграмм требовалось проделать десятки опытов, значит, всего их было проделано больше тысячи. И тут я понял, какое трудолюбие, какую огромную усидчивость надо иметь для исследовательской работы, и я жалел, что не обладаю правом голоса, чтобы голосовать „за“.

Унесли и вторую урну, все ждали результатов голосования. Наконец секретарь попросил тишины и стал читать резолюцию ученого совета Академии наук. Итоги голосования по защите диссертации профессора Пестова были следующие: шестнадцать голосов „за“, четыре „воздержалось“ и два „против“. „Поэтому совет Академии наук считает нужным присвоить профессору Пестову ученое звание доктора химических наук“, – читал секретарь.

Общие аплодисменты, и я уже чувствую на своих плечах шуршание нового костюма. Итоги голосования по защите диссертации тов. Ч-вой: двадцать два голоса „за“, „воздержавшихся“ – нет, „против“ – тоже нет… Последние слова были заглушены вторым взрывом аплодисментов. Толпа сотрудниц подносила героине дня цветы.

Председатель ученого совета Академии наук академик-орденоносец К-в жал папе руку и говорил ему ту самую фразу, которая разбудила меня во сне: „А тему вы выбрали очень удачную“.

О последующем я помню уже очень смутно, у меня в голове были мысли совсем другого порядка. Результаты голосования еще раз поставили передо мной вопрос, что важнее: талант или усердие, гениальность или трудолюбие? Раньше я думал, что гениальным людям присущи особые, выдающиеся способности и природные дарования. Теперь я понял, что это не совсем так. Я вспомнил мнение Оствальда о том, что успехи гения обуславливаются прежде всего напряженным целеустремленным трудом в течение длительного времени. Я вспомнил Дарвина, одиннадцать лет работавшего над „Происхождением видов“; Маркса, сорок лет создававшего „Капитал“; Эдисона, толкнувшего XX век на путь века электричества; Ломоносова, на полтора столетия опередившего научную мысль, – и я согласился с мнением Оствальда, что гением может быть всякий при наличии даже средних способностей и дарований.

И тот день, когда передо мной со всей своей ясностью и серьезностью встал реальный вопрос о необходимости перестроить свою психологию, повернуть принцип работы от „схватывания на лету“ к усидчивости, – этот день я считаю самым памятным днем в моей жизни».

Студенчество

Чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная.

Когда Колюша кончил среднюю школу, то для него не был ясен вопрос о выборе дальнейшего пути. У него тогда не замечалось еще каких-либо определенных склонностей. Ни одна из отраслей науки и техники не была особенно близка его сердцу. В свое время, в старших классах средней школы, он интересовался астрономией и прочел по ней порядочное число книг. Но затем интерес к ней остыл. Будучи юношей, он охотно читал духовную и философскую литературу. В частности, большой интерес он проявлял к «четвертому измерению», читал о нем все, что удавалось достать. Поэтому он заговаривал с нами о философском факультете университета, но соглашался с тем, что при современной постановке преподавания он не найдет там того, что ищет.

По склонности пофилософствовать он иногда писал афоризмы в записные книжки своих товарищей. Вот один из них: «Мысль и мышление – это явление, при котором природа изучает и познает сама себя».

Он выбрал наконец специальность «автоматика и телемеханика» в Энергетическом институте. Это было близко к его склонностям в детстве. Но ни он, ни мы, его родители, не чувствовали, чтобы это было его призванием. В институт он был принят без экзамена как круглый отличник. Пробыв лето на даче с семьей, с начала осени он стал усердно заниматься в МЭИ.

Сохранилось одно из его неотправленных писем первого периода его занятий в МЭИ. Колюша пишет своей однокласснице Лиде Ч.:

«Я учусь с 1 сентября в Энергетическом институте. И очень доволен. Работы – по горло, и все одна математика. Кроме нее, марксизма-ленинизма и английского языка – ничего. Один раз в восемь дней дежурю в пожарной команде.

Очень плохо вот что: всякое отсутствие коллектива в институте; все живут в разных районах города, никого нет рядом. То ли дело было в школе, когда все жили в небольшом радиусе около школы. И потому жизнь сейчас кажется особенно скучной, когда нет так называемой личной жизни. Я ни с кем не встречался и не желаю…»

Следует заметить, однако, что в МЭИ Колюша занимался с увлечением только первое время. Было заметно, что не того искал он в жизни и что он не мог отдать своего сердца техническим наукам, как могли это делать другие.

Война помешала занятиям. В начале войны, когда мы не знали, где нам придется зимовать, Коле приходилось перетаскивать тюки с шубами, валенками и другими вещами в деревню, из деревни – на дачу под Москвой и затем опять в Москву. «Я теперь знаю, что такое война, – шутил Коля. – Это значит все время таскать вещи с одного места на другое». Но он никогда не горевал.

Коля в начале войны

Немцы быстро продвигались вглубь страны и приближались к Москве. Жизнь выходила из колеи. Началась сплошная эвакуация учреждений, заводов и вузов. МЭИ был вывезен в Среднюю Азию, а Колюша остался с семьей в Москве. Так как все учреждения эвакуировались, то в семье все остались без работы. Чтобы хоть что-нибудь заработать, всей семьей стали плести веревочные сумки – «авоськи». Но это давало мизерный заработок и право лишь на одну рабочую карточку для всей семьи. «Колюша, комендант нашего дома предлагает тебе быть в нашем доме истопником. Мы получили бы вторую рабочую карточку, и ты помог бы семье». И Колюша сразу и кротко послушался и, будучи уже студентом, стал выполнять грязную и утомительную работу. Следует заметить при этом, что работа истопником в то время была более изнурительна, чем обычно. Топлива было мало, и топили всем, что только можно было жечь. Долгое время Колюше приходилось жечь горы старой бумаги, которую сваливали в кочегарку эвакуированные из Москвы учреждения. Топка от бумаги очень быстро засорялась, а при шуровке из нее вылетали тучи пыли из бумажной золы и обуглившихся листочков. Поэтому Колюша возвращался всегда с работы крайне изнуренным, с черным от угольной пыли лицом и утомленными от бессонных ночей глазами. Но он никогда не роптал. В это тяжелое для семьи время Колюша помогал нам и тем, что ходил разгружать автомобили с картофелем у продовольственных магазинов: за это ему отпускали картофель вне очереди и в увеличенной норме.

При окончании средней школы Колюше суждено было пережить первое юношеское увлечение в отношении к одной из своих одноклассниц – Лиде Ч. Впрочем, оно было и последним; глубокая душа Колюши нелегко меняла свои привязанности. Это чувство нельзя назвать очень сильным, оно коснулось его души, но не захватило всей его натуры, как захватывает у некоторых. Вместе с тем оно было скорее односторонним и проявлялось более длительно и сильно со стороны Колюши. Зарождение чувства произошло на выпускном вечере средней школы. Затем тотчас же Колюша уехал к семье на дачу, за сто километров от Москвы. Наступила война, и Лида Ч. эвакуировалась с семьей из Москвы. После этого он виделся с нею лишь несколько раз непосредственно перед отправкой на фронт, а ранее изредка обменивался письмами.