Жизнь для вечности

Вот так, диалектически рассматривая все-все случаи, даже мельчайшие детали, я формирую свое мировоззрение. Куда это ведет меня – не знаю. Я записался в библиотеку – и не знаю, что читать. К светской литературе не лежит душа, научную умышленно отталкиваю, военную изучаю лишь по мере надобности.

Я все больше и больше замыкаюсь в самом себе, становлюсь неразговорчивым и нелюдимым, но отнюдь не падаю духом. Я бодро ожидаю того дня, когда надену гражданское платье и смогу пойти по выбранному мною пути. Пока что я его не выбрал, и потому я должен ждать, и не должен желать скорейшего окончания мною военной службы. Должен чаще говорить – да будет воля Твоя. И по отношению к своим начальникам веду себя так же – пусть они сами за меня решают мою судьбу. Если надо, я готов и быть отчисленным, и быть выпущенным лейтенантом – все должно быть к лучшему. А если, как нам кажется, дело идет к худшему, то мы просто не понимаем смысла события. Простую, примитивную, часто легкомысленно истолковывавшуюся пословицу „Нет худа без добра“ я рассматриваю как выражение величайшей Мудрости. Когда-то Гегель сказал: „Все существующее – разумно“. Не знаю, что он хотел сказать этим, но я бы сказал: „Все случающееся есть указание Бога на наши ошибки и достижения, и потому все разумно“. И все существующее существует с целью дать людям возможность изучить Бога, изучить его волю и научиться правильно жить. На этом я сегодня и кончу.

Еще раз – с Новым годом! Коля».

В условиях необычайного напряжения и изнурения для тела, в обстановке полного одиночества для духа и аморальности среды – грубости и эгоизма, Коля находит в себе силу, чтобы говорить: «все это нужно для меня»; «все в мире целесообразно»; «я готов ждать, готов идти, если это нужно, и на фронт – пока не созреет мой дух для новой жизни».

Немного надо было времени, и Коля осознал, что наука не может быть самоцелью, понял ее суетность, и в его глазах рассеялись красивые миражи, в которые верит громадное большинство человечества. Поняв сердцем, что Бог есть действительно наш Отец и не стоит в нашей жизни где-то вдали от нас, он сразу находит закономерности Его отношения к нам. Он пишет: «Наказание следует немедленно – ив той области, в которой мы согрешили» – и приводит ряд примеров из своего опыта и наблюдений жизни окружающих. Понять сердцем этот закон удавалось лишь немногим христианам. И лишь духовно зрелым бывает под силу отказываться в своих делах от человеческой предприимчивости, от суетливости в заботах о себе, от своей инициативы и всецело вверять свою судьбу и свои дела – большие и малые – Промыслу Самого Бога.

Поняв эту истину, Коля начинает смело проводить ее в жизнь. Он пишет: «Когда спрашивают, кто кончил io классов, я молчу… Если решение обо мне придет от Бога, то спросят: „Кто учился в высшей школе?“».

Коля до глубины сердца понял преимущество и мудрость христианского смирения и заповеди – самому занимать лишь последнее место. И Господь на деле показал ему, какое это дает преимущество (случаи, когда Коля не просил у курсантов овощей, но получал их более всех). Пусть христианин держится как можно скромнее, Господь Сам ставит свою «свечу на подсвечнике», чтобы «светила всем в доме» (Мф. 5:15).

25 октября Коля принял военную присягу на верность Родине. Этот день он отметил в своем календарике-дневнике как один из самых знаменательных дней своей жизни. Впоследствии, в Москве, Колюша рассказал нам, что принятие присяги произвело на него очень сильное впечатление. Слова присяги были для него не только словами – это были обеты его души перед лицом Бога, Родины, совести и всего, что было для него святого.

Какой авторитет и уважение приобрел Коля среди товарищей, видно и из следующего письма:

«Сегодня у нас произошел очень печальный случай. В целях осушки во дворе казармы мы рыли канаву (меня сняли с этой работы и послали в помощь редакции стенгазеты, я описываю все со слов очевидцев). Один паренек (спит против меня на нарах) выкопал металлический футлярчик, очевидно, минный запал, и решил сделать из него зажигалку – „Катюшу стал ножом выковыривать толуол. Ему говорили: „Брось“, – предупреждали его. Он не слушался и, к своему счастью, успел выковырять почти весь толуол, когда запал взорвался у него в руке – он дошел до капсюля. Ему оторвало по два пальца на руках, сорвало кожу с других пальцев, местах в десяти поранило лицо, глаза чудом остались невредимы. Пусть Сережа сделает отсюда вывод. В окрестностях Москвы много такой дряни, ребята завозят ее и в Москву.

В связи с этим происшествием появилась необходимость выбрать товарищеский суд. Выбрали пятерых, в том числе и меня. Из 69-ти человек против меня голосовали только 4 человека, против других – 10–15. Я теперь убедился в том, какое доверие ко мне со стороны курсантов. Меня знает вся рота, все ко мне обращаются с просьбами объяснить непонятное, дать листочек бумаги, карандаш на время, ручку и чернила».

В юности часто не умеют понимать значение семьи, не ценят заботливость родителей, их нежность и ласку. Не понимается значение любви – как самого могучего фактора жизни, как света души, того, на чем единственно держится жизнь и чем скрашивается вся ее горечь и тяжесть. Если достаточно глубокого понимания этого ранее не было у Колюши, то теперь оно появилось в полной силе. Вот письмо (от 9 ноября 1942 года), которое Коля пишет сестре, – идущее у него от самого сердца.

«Моя милая, дорогая сестра.

Я вчера прочел твое искреннее, простое письмо; оно так пришлось мне по сердцу, что я прочел его несколько раз без малейшего желания раскритиковать его или придраться к чему-либо. Твои переживания мне были так близки и понятны, так сходны с моими собственными, что и у меня на глаза навернулись слезы.

Бывают такие минуты, когда хочется почувствовать себя в другом мире, вспомнить свою семью, убедиться в том, что где-то с нетерпением ждут твоих писем, беспокоятся о тебе, переживают вместе с тобой все твои невзгоды. Тогда я достаю пачку писем и перечитываю их все, от первого, от 25 сентября, до сегодняшнего. И в простых словах, которые обычно представляют для меня семейную хронику, я чувствую вашу любовь, вашу заботливость, ваши молитвы, я чувствую, что я для кого-то дорог, меня с нетерпением ждут. Тогда мне ужасно хочется попасть в Москву, но это невозможно. Я сажусь и пишу письмо, иногда два, а то и три. Я вижу мою семейку, сидящую вокруг стола (почему-то при свете керосиновой лампы): маму, распечатывающую фиолетовый конвертик или белый треугольник; папу с задумчивым и печальным лицом, облокотившегося на стол; тебя, моя сестричка, мой Тяпик, стоящую коленками на стуле; Сережу, бросившего рисовать миниатюрные танки и слушающего письмо; бабушку, прислонившуюся к двери и стоящую в темноте; я сам нахожусь где-то рядом и слышу ваши голоса. Это похоже на сон, да и во сне я часто вижу то же.

Когда я вспоминаю свою семью, нашу квартиру и прежнюю жизнь, я жалею о потерянном времени и лишних знаниях, которые придется позабыть.

Когда я вернусь домой, я буду совсем другим – дельным, серьезным, очень, очень ценящим любовь и заботливость своей матери и своей сестры.

До свидания. Коля».

В первых числах ноября Коля писал нам:

«Здравствуйте, мои дорогие! Поздравляю вас с наступлением зимы.

Вчера мы, как и всегда, через 3 минуты после „подъема“ в одних рубашках были на дворе. За ночь сильно похолодало, был мороз градусов 5. Мы 15 минут занимались физ. зарядкой, потом, как сумасшедшие, помчались в помещение. Через полчаса мы уже были одеты и с винтовками пошли на строевые занятия. Мы все время были в движении, бегали, терли руки, и кроме рук ничего не мерзло, но руки мерзли ужасно, главным образом от холодного прикосновения ложа винтовки и стального затыльника приклада. И как я ни старался натянуть рукав шинели на пальцы, я их сильно поморозил, и у меня до самой ночи сильно ломило в суставах при движении пальцев.