Страница 4 из 8
Во-первых, предки, деды и прадеды советских людей (в массе своей – крещеные) в течение многих поколений принадлежали к византийской православной традиции, причем в ее русском варианте, который отличается именно аскетичностью и жертвенностью. Без аскетического идеала Древней Руси подвиги советского человека были бы просто невозможны! Граждане «первого в мире атеистического государства» часто были практически христианами, если можно так говорить, не зная имени Того, Кто дал им силу, Кто заложил в историю нашей страны и нашего народа этот импульс.
У этой «атеистической праведности» есть свои истоки – какие-то молившиеся бабушки, расстрелянные священники, бывшие чьими-то дедушками или прадедушками, какие-то праведные монахи, затерявшиеся в шестом или седьмом поколениях, но никуда не исчезнувшие, – ни из памяти Бога, ни из нашей крови.
Кому-то, может быть, попался на жизненном пути прекрасный преподаватель вуза, который из хулигана и оболтуса сделал выдающегося ученого. И только поинтересовавшись историей жизни этого гениального преподавателя, воспитавшего великие кадры для науки, мы узнали бы, что он или сам был христианином, или принадлежал к христианской традиции, своей жизнью транслируя веру в души учеников, совершая тем самым свой незаметный подвиг (таким мирским подвижником был, например, профессор Алексей Фёдорович Лосев).
У каждого такого святого явления есть свой «бэкграунд». Мы не можем представить себе такого праведника, например, в ацтекской культуре – там, где пили кровь и наслаждались зрелищем человеческих жертвоприношений. Таких праведников там бы просто не было, потому что сам культурный фон не допускает такой праведности. Наш культурный фон позволял быть такой праведности, потому что это был христианский фон.
Чехов – тоже хороший пример. Ведь, вспомним, у него был очень верующий отец, создавший в своей семье «идеальный образ» воспитания, навязывавший детям веру своим родительским авторитетом. И тем самым поломавший всех своих детей.
Это как раз отрицательный пример христианского воспитания: стоит просто проанализировать письма Чехова, его переписку с братьями, чтобы сделать вывод о том, как нельзя детей воспитывать в верующих семьях. Чехов сам писал, что, видя, как они братьями на три голоса пели в церкви «Да исправится молитва моя», узнавая, что они весь Великий пост постятся по строжайшему монашескому уставу, люди думали, что из этих мальчиков вырастут святые. А ничего святого не выросло, ни из одного. Один стал действительно мировым писателем, и был внимательным, чутким, сердечным человеком, но – потерявшим веру. И кстати, скорбевшим от этого: он же и говорил, что человек должен либо верить, либо искать веру, иначе он пустой человек.
Но то доброе сострадание и милосердие к людям, которые у него были, – не из христианства ли он почерпнул? И это нельзя сбрасывать со счетов.
– Вы хотите сказать, что причина любой «атеистической» праведности так или иначе лежит в религиозных плоскостях, стоит только «копнуть глубже»?
– Сладость плода на дереве напрямую связана со здоровьем корней и с тем, что происходит под землей, – то есть там, где мы не видим. Что-то подобное можно сказать и про атеистов, которых мы можем называть праведниками.
Да, я считаю, что там, в истории, в корнях, есть что-то, обеспечивающее и обусловливающее их временную праведность – временную потому, что она с каждым поколением все больше и больше умаляется и на каком-то этапе совершенно иссякает. Мы можем это видеть в истории нашей страны после 1917 года: уходят поколения энтузиастов революционной поры, героев Великой Отечественной, строителей БАМа, а вместе с ними меркнут идеи жертвенности, подвига, самоотверженного служения другим. На смену героям приходят сыновья, продающие медали своих отцов…
Без постоянной подпитки и подключения к источнику этот «бэкграунд», этот заряд святости выветривается.
К тому же, человеческое сердце таково, что человек сам о себе всего не знает. Есть те родники, которыми он питается, не понимая, чем он питается, собственно. Сердце и голова ведь могут жить отдельной жизнью. Сердце может питаться практическим добром, искать Бога или чувствовать Его, а голова, воспитанная в атеистической идеологии, может резко отвергать все связанное с Небом. Человек сложен по факту.
О телегах, подвозящих хлеб страждущему человечеству
– Не ставим ли мы верующего выше только потому, что он верующий? Опять же, человек, еще не пришедший к вере, в этом непременно увидит…
– Дискриминацию.
– Да, дискриминацию, граничащую с оскорблением: «Как вы можете меня жалеть, как вы можете меня ставить ниже себя? Вы не имеете на это права!»
– Если мы видим человека, не разделяющего нашу веру, но делающего наши дела, – мы признаем в нем нашего брата, неизвестно по каким мотивам к нам присоединившегося. И мы можем лишь снять шляпу перед тем, что мир сложнее, чем нам кажется. Далеко не все мы можем понять и объяснить. Но мы должны называть белое белым, а черное – черным. У нас есть такая заповедь, и горе нам, если мы поступим наоборот!
Но вспомните слова «гнусного Лебедева» из «Идиота» Достоевского. «Слышите, стук телег, подвозящих хлеб страждущему человечеству?» – говорил там один деятель. А Лебедев отвечал: «Дайте мне нравственные основания для вашей деятельности. Я, гнусный Лебедев, не верю в стук телег, подвозящих хлеб страждущему человечеству!» Почему? Потому, что без твердого нравственного основания эти благодетели могут прелегчайшим образом исключить из числа питаемых хлебом значительную часть человечества. По собственному произволу.
На эмоциях нельзя долго «ехать», нужно «ехать» на твердом нравственном основании.
Один человек без твердых нравственных оснований, например, идет кормить людей в ночлежку или приносит беженцам горячий борщ, а другой – без твердых нравственных оснований кормит котов и собак и куска хлеба не даст человеку, потому что он разочаровался в людях и считает, что кошки лучше. Если мы представим себе двух этих людей, на одной лишь интуиции из сострадания кормящих кого-то живого, то мы должны понимать, что, как только мы им дадим это твердое нравственное основание, – тот, кто кормил людей, поймет, что он занимался тем, чем надо; тот, кто кормил кошек, начнет задумываться: «Слушай, подожди, кошки – потом, сначала – люди!»
На эмоциях долго не продержишься.
– А твердое нравственное основание – где оно, откуда его взять?
– Раз уж нам Бог позволил рассуждать, мы продолжаем рассуждать. Мы ищем, где же можно найти эти твердые нравственные основания для разумной нравственной деятельности. И находим, что на сегодняшний день, при всех достижениях науки и техники, при сегодняшнем избытке и перепроизводстве, голодных и нуждающихся быть не должно. Уже хватает всего! Уже можно было бы слышать не только стук телег, но рев турбин самолетов, привозящих сухое молоко детям Ганы или ЮАР. Но… ничего не слышно, ничего не летает. Бомбы летают, самолеты с сухим молоком – нет…
Почему? Очевидно, не хватает твердого нравственного основания, но существуют другие основания – безнравственные – для наличия умирающих от СПИДа, пленников наркоманских сетей, торговцев органами и «живым товаром», для локальных и глобальных военных конфликтов, для существования бедных и сверхбедных стран. Значит, не хватает именно нравственности. А она вытекает из религиозного мировоззрения – тут никуда не денешься, это логическая неизбежность, против которой невозможно спорить.
В том-то и дело, что дар рассуждения очень быстро возвращает нас к истине и здравому смыслу. Только бы мы им действительно воспользовались.
Вера бретонской крестьянки
– Мы говорили о ценности дара рассуждения. Но вот Блез Паскаль, о котором мы неоднократно вспоминали и который этим даром пользовался как нельзя лучше, однажды сказал, что его вера далека от веры простой бретонской крестьянки… Действительно ли простая, нерассуждающая вера имеет преимущество перед верой «ученой»?