Остров Тамбукту

Неожиданно я услышал шорох. Бросив взгляд на скалу, я увидел огромного варана, величиной больше полутора метров, толстого как свинья, с длинным хвостом и острой, как у ящерицы, головой. Он осторожно подвигался на своих длинных ногах и нюхал воздух. Прицелившись, я. метнул в огромную ящерицу копье, но промахнулся. Несмотря на свою неуклюжесть, он быстро исчез между скалами.

К полудню я услышал человеческие голоса. Немного спустя, из лесу вышло человек десять вооруженных туземцев, они остановились по ту сторону речки и молча осматривались вокруг. Когда они убедились, что поблизости никого нет, от группы отделились двое, отнесли к источнику два больших деревянных блюда и поспешно вернулись к своим товарищам. После этого все удалились по тропинке в лес.

Вначале я подумал, что туземцы мне готовят какую-то ловушку и долго не решался выйти из кустарника. Но от дикарей не осталось и следа. Их голоса давно замерли в лесу.

Со всеми предосторожностями я подошел к источнику. На одном из блюд была жареная рыба, а на другом — вареное таро, завернутое в пальмовые листья. Недолго думая, я взял блюда и вернулся в хижину. Первым делом отведал рыбы. Она была еще теплая, но бессольная и безвкусная. Попробовал таро — оно было соленое, а с ним и рыба стала вкуснее. После того, как я хорошо поел, на блюдах осталось еще много еды и на ужин.

Я никак не мог понять, чего ради туземцы мне принесли пищу. В том, что рыба и таро были оставлены для меня, не было никакого сомнения. Но я ничем не заслужил такого внимания. Я вспомнил о туземцах, от которых сбежал. И они хорошо нас кормили, прежде чем бросить в океан. Неужели и эти устраивают мне ловушку? Ну нет, на этот раз я им не дамся. У меня есть копье, я буду драться до последнего издыхания, но живым им не дамся...

Вдруг в голове у меня мелькнула ужасная мысль: «Пища отравлена! Туземцы решили меня отравить, чтобы избавиться!»

Сердце у меня ёкнуло. В ожидании я лег. Через сколько времени наступает смерть, когда человек отравлен? Как? Когда?.. Существуют различные яды. Если яд сильный, он действует моментально, если он слабее — медленно.

Прошло уже более десяти минут с того момента, как я начал есть. Прошло еще десять минут — ничего, еще десять — все еще ничего. Я испытывал сытость и спокойствие. Наконец я совершенно успокоился, когда спустя час или два не почувствовал никаких болей в желудке. Изумленный, я задавал себе вопрос: «Зачем туземцы решили меня кормить? Чем я заслужил такое внимание? Ничем. Я не пахал и не копал их полей. Тогда в чем же дело? Приманить и схватить меня? Но если у них было такое намерение, почему они ушли, как только оставили пищу? Почему они не скрылись в лесу, чтобы меня подкараулить? Нет, я и вправду ничего не понимал...»

На другое утро, оставив пустую посуду у источника, я скрылся в чаще. Мне не пришлось долго ждать. Дикари явились, как и вчера огляделись, оставили два блюда с едой, взяли пустые и ушли.

Это повторялось каждое утро. Я скрывался в кустах над источником и выжидал. Дикари приносили мне еду и уходили. Я уже не навещал их огородов как вор, никого из них не встречал, и они меня не видели.

Но однажды утром мы встретились. Я отнес к источнику пустые блюда, но прежде чем успел скрыться в кустах, туземцы неожиданно вышли из леса. Увидев меня они остановились в изумлении. Остановился и я. Так же, как и дикари из селения на берегу океана, они были вооружены копьями и луками. Нападут они на меня? Один голос шептал мне: «Беги, спасайся! Как только они придут в себя от первоначального страха, они тебя окружат и убьют или запрут в какой-нибудь хижине. Так поступили и дикари с берега океана: сначала они боялись, а потом осмелели. Беги пока не поздно!..» Это был голос страха. Но я слышал и другой голос, шептавший мне: «Если ты побежишь, они поймут, что ты боишься, бросятся за тобой и прикончат тебя копьями. Не беги, а медленно удались и следи за ними. Если они не последуют за тобой, ты спасен». Это был голос разума, и я его послушал. Оставив пустую посуду, я медленно пошел вниз к водопаду... Как только я отошел, двое туземцев отнесли еду к источнику и пошли обратно. Я поманил их рукой, но они поспешно зашлепали босыми ногами через речку и присоединились к своим товарищам. Их страх придал мне смелости — без колебаний я зашагал к туземцам. Я был уверен, что они обратятся в бегство, но дикари не тронулись с места. Уже было поздно остановиться или вернуться. Что теперь будет? Зачем я сам лезу им в лапы?

Я остановился всего шагах в трех от них. Они пристально на меня смотрели и следили за каждым моим движением. Почему-то мне пришло в голову сесть. Может быть, этим я хотел подчеркнуть, что не боюсь их? Или убедить их в том, что у меня не было плохих намерений? Не знаю. Знаю только, что я раскаялся в моем необдуманном поступке, но уже было поздно. Я был целиком во власти туземцев, и они могли меня убить, если пожелают, или запереть, как это сделали их собратья с берега.

Нас разделяла небольшая речка. Тут она была совсем узкая — не более двух метров. Как только я сел, мне пришла новая мысль — вымыть ноги в холодной воде. Пока я развязывал шнурки на ботинках, пока снимал носки, я посматривал на дикарей. Их лица выражали огромное любопытство, смешанное с удивлением. Несомненно они в первый раз видели обувь и носки. Они были босы. Их ноги с потрескавшимися и сплющенными пятками были исцарапаны колючим кустарником. Они никогда не одевали обуви или лаптей.

Вымыв ноги, я обулся и встал. Подойдя к источнику и забрав миски с едой, я вернулся к себе в хижину.

После этой первой встречи, каждый день я видел дикарей. Я поджидал их утром у источника и подходил к ним. Они разглядывали меня, но как только глаза наши встречались, они отворачивали головы. Почему они избегали моего взгляда — от страха или по какой-нибудь другой причине?

III

Постепенно дикари свыклись со мной, и я свыкся с ними. После нескольких встреч, они начали оставлять копья и луки на берегу реки и подходили к источнику безоружные. Кое-кто из них даже пытался разговаривать со мной, но я ничего не понимал на их языке, так же, как они не понимали ни слова из того, что я им говорил по-болгарски. Почти все жевали какие-то зеленые листья и часто сплевывали. Лица у них не были вымазаны в черную краску, как у приморских туземцев, но волосы — такие же черные и густые. Пожилые носили бороды и усы, но большинство были бритые. Чем они бреются? На копьях и стрелах не было железных наконечников. Это свидетельствовало о том, что им неизвестно железо, а тем более острые инструменты как бритвы, ножницы и ножи. Вспомнив о перочинном ноже капитана Стерна, я вынул его из кармана и начал обстругивать палочку. Цветнокожие засвистели от удивления. Они явно никогда не видели ножей. Я протянул его одному из туземцев. Он пощипывал короткую курчавую бородку, как будто обдумывая что-то, потом отошел и отказался взять ножик.

Дикарь с курчавой бородкой отличался от других более высоким ростом и многочисленными украшениями. Это был довольно упитанный мужчина лет сорока. В его черных курчавых волосах торчало два бамбуковых гребня — один над лбом, другой на затылке. В волосы было воткнуто несколько птичьих перьев — черных, зеленых, белых, желтых и красных. На обеих руках, над локтями имелось нечто вроде браслетов, сплетенных из лыка или сухой травы. Его пояс, немного шире, чем у других, также сплетенный из лыка, был украшен разноцветными раковинами. Он кротко смотрел на меня своими темно-карими глазами и добродушно улыбался. Ничего враждебного не было в его взгляде. Его широкие плечи и мускулистое тело говорили о силе и здоровье. По всему было видно, что он вождь племени.

Как и приморские туземцы, новые мои знакомцы носили пояса без украшений. У всех были плетеные браслеты, у некоторых и на руках, и па ногах, у всех на шее висели мешочки. В мешочках хранились различные раковины и сухие листья, из которых они скручивали цигарки. Курильщики всегда носили с собой горящие головни, чтобы зажигать свои сигареты.