Прощай, Ариана Ваэджа!

Равнина, застеленная словно из меха, зеленым пушистым покрывалом, с косогорами да впадинами, все больше и больше обрастала хвойными деревьями. Они поддерживали своими мохнатыми шапками купол бирюзового ясного неба с легкими кучерявыми облаками и словно приветствовали путников. От порывов ветра вечнозеленые шапки гордых красавцев слегка наклонялись, совсем немного, как и положено по статусу — ведь не простолюдины. От леса тянуло не только горьковатой свежестью вечно зеленых веток, но и особой надменностью, присущей не тем деревцам, что посажены человеком, а тем, что испокон веков живут здесь и здравствуют, еще до прихода этого самого человека.

Лес становился все более угрюмым и почти вплотную подступал к повозкам, когда предстали, словно на гигантской ладони, деревянные постройки — избы и бараки, частоколы заборов, местами покосившиеся или щербатые. Хорошо на такие колья вешать чугунки, промыв их от сажи и пригоревшей каши, чтобы прокалились на солнцепеке, а также пуховые подушки, сбившиеся за длинную зиму. И того, и другого в каждой избе было в избытке. Так что не мальчишки оторвали кое-где по дощечке от городьбы... Хотя, где-то, может, и не обошлось без их страсти перевоплощаться в Соловья-Разбойника, или... потихоньку делать потайные лазы, чтобы пробежать напрямки, играя в прятки.

Ныроб стоял на открытом поле, но зажатый хвойным лесом со всех сторон, словно пойманный зверь — такой же необузданный, как сама природа, и для чего-то нужный людям. Он словно держал в себе вековую тайну, которую мог раскрыть только через много лет, другим поколениям, готовым ее принять. Даже в самом названии поселения чувствовалась скорбь, скорее, из-за неоправданной жестокости: так похоже это долгое «ы-ы-ы» на человеческие стоны...

Расположились в одном из свободных бараков, так как было уже не до удобств: передохнуть-перекусить да идти пешим ходом дальше, здесь и всего-то меньше десяти верст, но с лошадьми не получится — маршрут проходит по камням и оврагам. А вот возчие пусть отдыхают, поят-кормят лошадей, да и ночевать им не в чистом поле — есть крыша над головой.

— Ну и угрюмое местечко вы выбрали, Федор Алексеевич! — заметил Скорожитовский, зам Кондратьева, осматривая просторную комнату с обеденным столом, двумя деревянными лавками, табуретками и полатями у печки.

На столе стояло лукошко, от которого исходил аромат лесных ягод. Он щекотал ноздри запахами леса и луговой травы, какими-то экзотическими сортами папоротника, влажного от росы, излучающего прохладу. Запах был ярким, сочным, скорее, зимним, чем летним.

— Ба! Голубика! — воскликнул зам Кондратьева и резко изменил тему. — Небось, дед Тимофей постарался с угощением, по росе набрал...

В лукошке лежали синевато-черные ягоды, покрытые голубовато-сизым налетом, словно сбрызнутые утренней росой. К некоторым из них приклеились закругленные и чуть вытянутые крепкие листочки, насыщая экспозицию особым шармом.

— Угощайтесь, Леонтий Иванович, — добродушно произнес публицист Потапенко. — Так что вы там говорили об угрюмом местечке?

— Говорю, здесь только волки не воют... а так... одна жуть... — произнес тот, положив в рот ягоду.

— Зато ягоды тут водятся! А волки... Ничего, их тоже услышите, — усмехнулся Федор Алексеевич, — есть хорошая поговорка на этот счет...

— Волков бояться — в лес не ходить! — весело вставил Богдан Сиротин, занятый распаковкой багажа.

— А насчет «выбрали» — это не мне было решать, а матушке-природе, — заметил Потапенко. — Именно в этих местах и соорудила она такое двухъярусное великолепие, что, попомните мое слово, на сто веков вперед обеспечен сюда приток не коммивояжёров, а паломников да скитальцев. Много на Урале чудских древностей, много диковинных вещей и явлений, но вот такая гигантская пещера, как здесь — единственная... И уникальна она не только по внешним параметрам... но и богатством, красотой и изяществом внутреннего убранства... Как церковь наша православная...

— Потому и назвали эту пещеру Дивьей? — вопрос Скорожитовского, по всему, был риторическим, поэтому остался без внимания.

— А приехали мы сюда не для того, чтобы как простые путешественники, смотреть на красоту да восторгаться! Сдается мне, есть какая-то тайна в этих местах, и может быть, разгадка ее кроется именно в этой древней пещере, как в родной жемчужине... Думаю, в вашей университетской библиотеке нашлось место для трудов знаменитого русского исследователя и путешественника Петра Ивановича Рычкова, который еще сто сорок лет назад описал эту пещеру?

— Конечно, конечно, Федор Алексеевич, у нас, как вам известно, очень богатая библиотека! — поторопился вставить свое слово Кондратьев. — Да и вообще... Мне вот, как историку, стыдно было бы не знать об этом...

— А может быть, есть и те, кто побывал еще раньше, — задумчиво продолжал местный краевед, словно пропустив мимо ушей хвастовство руководителя экспедиции, — да не дошли до нас эти письмена. — А если в этой пещере была стоянка древних людей? Или она... является... порталом в... неизведанные миры?

Он оглядел исследователей задумчивым, чуть отрешенным взглядом и, словно неудовлетворенный серостью, обыденностью той жизни, в которой сейчас находился вместе со всеми, тяжело вздохнул.

— Ну уж... Вы... словно начитались... фантастической литературы! — руководитель экспедиции, развязывая веревку на своем вещмешке, от неожиданности выронил ее из рук и присел на краешек табуретки. — Уж не на роман ли Жюля Верна намекаете?

— Если вы имеете в виду «Путешествие к центру Земли», да... Есть там одна пещера... Действительно, чУдная, с гигантскими кристаллами... Скажу по правде, такой диковины в мире не существует! (От автора: первую в мире пещеру с кристаллами, а это был селенит, открыли гораздо позже, только в 1999 году в Мексике.)

— Про весь мир мы можем и не знать, — осторожно вставил Скорожитовский.

— Почему ж «не знать», когда читаем заграничные газеты! — аргумент местного краеведа был действительно веским. — Такую сенсацию я бы не пропустил!

Он замолчал и вышел в сенцы, не закрыв за собой дверь. Слышно было, как отхлебнул из деревянного черпака, что плавал в бадье с чистой водой — буквально перед их приходом дед Тимофей набрал из студеного колодца. Потом вернулся и закончил мысль:

— Кстати, наша пещера совсем другая — карстовая известняковая... Но дело вовсе не в этом... Я говорю не о внешнем сходстве, а о том, что Дивья пещера может быть точкой, связанной как с древним миром, так и с будущим...

Стояла тишина. Каждый был занят своим делом — кто распаковывал багаж, кто перекладывал снаряжение, а кто переобувался. Времени оставалось мало — через полчаса дед Тимофей обещал накормить обедом, после чего нужно отправляться в путь. Наконец, Кондратьев, а он продолжал сидеть на табурете, прыснул от смеха, видно, долго терпел. Хорошо, вовремя достал из нагрудного кармана носовой платок. Арбенин и Сибирцев переглянулись, но не произнесли ни слова. А Скорожитовский, он стоял рядом, тихо одернул руководителя за полу дорожного пиджака из холстины.

— Ладно, я тут рассуждаю вслух, а вы уже... А если говорить серьезно, ожидаю интересного результата с проб грунта, может, посчастливится и безделушку какую найти.

Публицист Потапенко замолчал и уже после паузы добавил:

— Бывал там неоднократно, и каждый раз — как впервые. Так что диво... в Дивьей или нет — вам решать...

***

Курс взяли на север, а точнее, на северо-запад, чтобы попасть на западный склон Северного Урала, в долину реки Колвы. Водный поток широкой лентой перерезал равнину, поросшую лесом и на правах северной владычицы проявлял спокойствие и высокомерие. Река словно понимала, что нет здесь ей равных, разве что царица Вишера, в которую поэтому и не торопилась впадать — чтобы не потерять свою индивидуальность. И текла здесь неторопливо, спокойно созерцая окрестности, огибая возвышенности и болота и кое-где обнажая отложения сланца, известняка и песчаника на небольших обрывах. Однако, правый ее берег поднимался довольно высоко, видимо, чтобы люди разбивали здесь поселения с белокаменными церквями и любовались родными просторами.