Кофейный роман

Потолок вмещал ровно девять софитов. Когда каждый из них был тщательнейшим образом изучен черным взглядом Закревского, развалившегося плашмя на диване, зазвонил, в конце концов, будильник. А сам Закревский, наконец, почувствовал себя способным к великим свершениям.

Вечер накануне превратился в итоге в натуральную и самую тривиальную пьянку. Пьянка продолжалась до полуночи. Потом он позвонил сестре, чтобы та забрала его из ресторана. Ума пока хватало за руль не садиться. Зато оказавшись дома, поперся в душ, простоял под едва теплой водой с полчаса. Выбрался и упал на диван, заснул. Часа на три.

Снилась Ника. Сидела напротив него в зале суда. Чуть разведя в сторону колени и наклонившись вперед. Вцепившись одной ладонью в сиденье стула, а другую заведя под юбку, яростно массировала клитор. Но оторвать взгляда он не мог вовсе не от этих первобытных движений. Он смотрел на ее лицо, искаженное подступающим оргазмом. Тот самый запечатленный в чертах миг, когда невозможно отличить наслаждение от страдания. И все пытался разглядеть ее глаза, чтобы понять, какая она на самом деле, эта женщина, которой он не знал.

Проснулся, когда за окном еще не светало. Член налился такой тяжестью, что, казалось, переломится. Чуть тронешь — жахнет. Закревский приспустил трусы и обхватил его ладонью. Несколько движений. Несколько движений, когда он не видел ни глаз ее, ни губ, ни грудей с острыми сосками. Когда не касался ее. Когда готов был отказаться от нее. И в то же время ничего и никого не желал больше, чем ее.

Разрядка наступила резко, почти болезненно. И была только тенью от того шквала, который проносился в нем каждый раз, когда он входил и выходил из Ники.

Потом снова душ. Смена простыни. Никакого похмелья. Последнее странно.

И утро с изучением софитов на потолке.

Когда зазвонил будильник, Закревский точно знал, что не хочет и не может продолжать все это. Это давно перестало быть смешным, затягивая его все сильнее. Надо признать. Он стал похож на наркомана, который каждый раз ждет эту женщину, как новую дозу. И без которой не может провести и суток.

Какой бы тварью ни был Каргин, но сейчас Закревский начинал понимать, что такое патология. Недуг. Болезнь. Ника была болезнью.

Он поднялся, сварил кофе. Пока тот стыл, закурил. Изучил новостную ленту в контакте. Еще несколько минут завис на Зайке Каргиной. Захлопнул ноутбук и дернулся. Звонил телефон.

— Ты совсем больной на голову? Или у тебя головы нет? Хотя нет. Голова есть, мозга нет! — возмущалась трубка. — Я уже однажды предупреждала! В последний раз. В последний! Ты когда звонишь — на время смотришь? А головой думаешь? Ах да, мозга нет. Чем тебе думать? Между прочим, я могу быть занята. Или ты думаешь, что это только ты у нас секс-символ. Другим не по статусу?

— Тааааась, — мягко протянул Закревский. — Не ори, а? Я когда пьяный сначала тебе звоню, а потом только вспоминаю, что еще такси можно вызвать.

— Потрясающе! И мне от этого должно стать легче, — сестра перевела дыхание и чуть сбавила тон. — Нет, ну вот мне просто интересно. А если б я тебе позвонила, пока ты со своими девками кувыркаешься. Вот ты бы приехал, а? На другой конец города…

— Ну прости, что не дал тебе докувыркаться, — устало ответил он. — В следующий раз забей и не бери трубку. И да. Я приехал бы. Хотя бы для того, чтобы высказать тебе все, что о тебе думаю.

— Я типа верю, — еще спокойнее сказала Тася. — Но ты совесть-то включи. Когда родителям последний раз звонил? Мама почти рыдает. Отец негодует, сам можешь представить.

— Могу. Я в отпуск к ним приеду. Правда, Тась. Просто… херово мне, понимаешь?

— Понимаю. Шляться надо по бабам меньше. Еще лучше — женись. И жизнь наладится.

— Спасибо, сестра. Утешила!

— Обращайся! Впрочем, ты и так… Еда есть? Или голодный? Привезти?

— Справлюсь, — ответил он и после некоторой паузы добавил: — Серьезно, Тась… Спасибо.

— Да ладно… Бестолочь ты. Вот скажу маме, чтоб невест тебе подыскала, пока в отпуске будешь. Достал! Будешь жене звонить, чтоб домой тебя кантовала. Ей нужнее будет.

— Смилуйся! У меня не может быть приличной жены. Нормальная баба удерет через пару месяцев! — рассмеялся Закревский.

Но удрал в итоге сам.

Приехал в офис. Забрел в свой кабинет. Следом влетела Санька с торопливым отчетом о звонке Самородовой.

— Машка сказала, что попробует ее уломать, Ярослав Сергеевич, — торжественно объявила она. — И если получится, то… по-моему, мы сможем прийти к какому-то консенсусу.

— Каргиной не нужен консенсус, — негромко бросил Закревский, расправив усы, и добавил еще тише: — Ей нужны деньги, хороший секс и чтобы ее не провожали.

— Что вы сказали? — глаза Саньки полезли на лоб.

— Ничего, Саш. Как что-то выясните у Самородовой, позвоните Каргину.

— Как скажете, шеф! — сверкнула ямочками Санька и оставила его одного.

Он подтянул стул к столу, придвинул к себе папку с делом Каргиных, открыл ее и улыбнулся. С яркой фотографии на него смотрела Ника. Взгляд был равнодушный, холодноватый, немного скованный. Совсем не такой, как в жизни. В жизни люди выглядят иначе, чем на фотографиях.

Закревский коротко хохотнул и устало прикрыл глаза.

Надо признать. Влюбился, как мальчишка. Знал, что нельзя, и влюбился. И ненавидел себя за это.

Такое любить нельзя.

Такого он навидался уже, пока делал карьеру. Из такого его карьера и складывалась.

А потом встретил ее и забыл все, что знал.

Слишком сентиментально для безнадежного циника. Он ведь всегда гордился трезвостью разума. Оказалось, достаточно пары ее глаз, чтобы выбить из него почти весь цинизм — в том, что касается ее. Все, чего он хотел — понять, что в ней что-то большее, чем умная и красивая стерва. Нет… Только секс. Но, справедливости ради, надо признать — ей он доставляет удовольствие. Если бы у нее был регулярный секс с ним и деньги бывшего мужа, она, пожалуй, даже некоторое время оставалась бы в зоне досягаемости для него. До тех пор, пока он не начал бы ее провожать.

Закревский негромко вздохнул. К черту все! К черту.

Всего иметь нельзя. Давно пора усвоить. Оба не дети.

Он захлопнул папку и направился в приемную. Навстречу ему поднялась молоденькая девочка — новенькая. Светлячок все-таки оставил своего любимого шефа. Светлячок размножался.

— Привет, ты кто? — спросил Слава, глядя на девушку с блокнотом за столом секретаря.

— Новый помощник Максима Олеговича, — пролепетала девочка. — Анастасия.

— Отлично, Настя. Босс у себя?

— Уехал обедать.

— Это хуже. Передадите ему, что Ярослав Сергеевич просит освободить его от развода Каргиных. Ярослав Сергеевич — это я. Закревский.

— Как отказываетесь? — удивилась Настя. — А Максим Олегович же… Дождитесь его, пожалуйста, а?

— Я уезжаю завтра. По личным обстоятельствам. Когда вернусь, возьму любое дело Максима Олеговича, если он меня не уволит, — невесело пошутил он. — Но с Каргиными хватит.

— Может, вы лично ему сообщите? — осторожно спросила девушка, глядя на него своими круглыми глазами.

— У меня нет времени, — отрезал Закревский. — Совсем нет.

С этими словами он покинул приемную. Теперь хоть к черту на рога или в ближайший бар. Главное — не звонить Тасе. Такси. Такси. Такси.

Он спустился вниз на лифте. Прошел по огромному холлу бизнес-центра. Задержался почему-то у витрины с сувенирами, рассматривая какое-то разноцветное барахло, но толком ничего не видя. Потом вышел на улицу и вдохнул условно свежий воздух. Ему всегда казалось, что февраль по-особенному пахнет. Уже не зимой, еще не весной. И киевскими пробками и кофе от пикапов.

Закревский, на ходу застегивая пальто, шел к машине. Обошел ее к стороне водителя. Открыл дверцу и замер. Мир остановился. Прежде чем сесть, он мимолетно обернулся к кофейне напротив. В висках отчаянно запульсировало. Он сглотнул подступивший к горлу ком. И захлопнул дверцу. Пикнул ключом. И больше ни секунды не сомневаясь, направился к окну на той стороне улицы, где за столиком, его любимым столиком, кофе пила Ника.