Подарок для злодея

Василиск ушел к большому железному сундуку в углу залы, подманил Юну пальцем, долго возился с замками.

— Мои предки вынесли из корабля очень много интересных механизмов и почти все они неплохо сохранились, но пользоваться мы ими не можем. Они требуют использования совершенно особенной энергии, не магической. Отец пытался воссоздать ее источник, но не успел. Однако кое-какие механизмы мы перенастроили... Вы хотите услышать музыку, которую сыграли больше двух тысячелетий назад, под небом Прародины?

— А такое возможно?

— Как видите, для меня невозможного мало. — он сказал это с неподдельной, задиристой мальчишеской гордостью, Юна даже улыбнулась. Определенно, ему нравилось показывать свои сокровища. Он вытащил из сундука деревянную шкатулочку, с нежностью погладил ее по всем ребрам, неторопливо, смакуя момент, откинул крышку, поднял лежащий в обьятиях шелка и бархата непонятный прямоугольник — размером с Юнин мизинец, серый, со множеством кружков и квадратов. Юна не знала, что это, но послушно рассмотрела прямоугольник со всех сторон. В адмираловых повадках было что-то настолько драконье... Изумруд за целый день умудрялся наворовать под кровать кучу всякого мусора: капустные листы, нитки, конфетный фантик, и особенно он любил потерявшиеся бисеринки, а вечером тащил Юну показывать, и так гордился, что у девушки не хватало духу весь этот хлам выбросить. Возможно, не стоит все время напряженно ждать от василиска подвоха, а просто с благодарностью принять этот самый необычный в жизни праздник?

— Нажми сюда, — адмиралов коготь показывал на кружок. Юна послушно вдавила палец. Кружок поддался вниз. Что-то щелкнуло. Черный квадратик вспыхнул светом.

— А теперь сюда, — указал на кружок рядом, поменьше.

Юна нажала. Раздался какой-то тихий, дрожащий звук. Василиск бережно вынял прямоугольник из ее руки, положил на сундук, потянул Юну за руку.

— Вы обещали мне танец.

Вслед за музыкой зазвучал чей-то голос. Мужской, негромкий, хрипловатый, с непонятной тоской в интонациях. Язык, на котором он пел, был незнаком. Мелодия — непривычна, отличалась от любой музыки, которую Юна слышала раньше — хоть уличной, хоть в домах знатных господ, хоть в опере, где была всего однажды.

Василиск небрежно сбросил заляпанный пиджак на пол, под елку и обнял Юну за талию. Она положила руку ему на плечо, ладонь сквозь прожженную драконенком дыру на рубашке коснулась голой кожи его плеча. Теплая и твердая. Что-то, похожее на чешуйки, под пальцами.

Огонь в камине притих, зарылся в угольки, некоторые свечи успели погаснуть — они вальсировали почти что в темноте. Неизвестный музыкант пел так тихо, что Юна боялась громко стукнуть о пол каблуком, лишь бы не упустить ни звука. Только где-то в противоположном углу залы время от времени пофыркивала кошка — Изумруд дрых в ее шерсти, сжимая в когтях изумрудный кристалл. От василиска остро пахло бурей и пеплом погасшего костра.

Бывают такие минуты — вне времени и пространства, вне прошлого и будущего, вне обьяснимости словами, капли вечности, отпечатавшиеся на хрупком воске человеческой памяти. Юна забывала дышать, вслушиваясь в тихий голос, вглядываясь в желтый огонь адмираловых глаз, с бережностью человека, стоящего на краю обвала переставляя острые каблуки по гулкому мрамору.

И когда пришла тишина, долго не хотела ни говорить, ни шевелиться, удерживая василиска за плечо. Он наклонил голову совсем близко, полоски зрачков то расширялись, становясь почти круглыми, то сжимались в тонкие иглы и наконец он впился в ее губы поцелуем. Чем окончательно лишил способности мыслить. Юна судорожно вцепилась пальцами в его плечо, ткань рубашки затрещала. Позвонки у него были колюче-острыми на ощупь, как гребень.

 

Продолжая целовать, поднял на руки, потащил к выходу из залы, вверх по лестнице. Помрачение сознания проходило медленно. «Куда он меня несет?» — наконец подумала Юна. Попыталась высвободиться:

— Да остановитесь вы!

— Не хочу, — василиск ногой открыл какую-то дверь.

— О чем он пел? Этот, который только что... и две тысячи лет назад?

Удивленный вопросом, ар’Мхари даже выпустил Юну из рук. Он принес девушку в ее спальню.

— О том, что вечер, отьезд, пора расставаться... о разлуке, в общем.

— Какая грустная песня досталась нам от предков.

— Да, нам от них много грустного осталось, но это неважно, — он снова обнял девушку, попытался поцеловать, но Юна уже полностью пришла в себя:

— Не нужно! Господин ар’Мхари!

— Что?

— Отпустите меня!

— Почему?

— Как это — почему?! — возмутилась Юна. — Я же вас едва знаю! Мы едва знакомы, и... Да уберите руки!

— Так что нам мешает познакомиться ближе? Что вы хотите обо мне знать?

— Господин ар’Мхари, если вы думаете, что у дочери башмачника совсем нет понятий о девичьей чести и достоинстве, вы несколько ошибаетесь! Мы с вами договаривались, что я буду нянькой дракона, а не... кем-то еще!

— Мы с вами ни о чем не договаривались, — он удерживал ее за талию вроде бы мягко, но вырваться никак не удавалось.

— Договаривались! Я только поэтому согласилась с вами поехать!

— Только поэтому? А мне показалось, вы рады были сбежать из дому, даже от родных отбивались...

Юна в неожиданной вспышке ярости влепила ему пощечину. Не удержалась, потому что василиск был отчасти прав. Ей хотелось сбежать — и он подвернулся крайне удачно.

— Ну знаете ли, вы последний, с кем я бы уехала добровольно!

— А что, у вас были еще ухажеры? — зашипел. Укусил за плечо. Больно.