Страница 3 из 15
Я чувствую, будто кто-то ударил меня в живот, но евнух не останавливается.
— Помнишь ли ты, что пообещал жениться на ней, сделать ее следующей Герцогиней Озера?
Я опускаю голову между коленей, комната начинает кружиться. Мне не хватает воздуха. Что они кладут в виски в том месте? Мне нужно подать жалобу. Мне нужно прикрыть это место. Как я мог такое сделать? Я помню ее улыбку, едва заметный блеск слез в глазах, как у нее перехватило дыхание, когда она сказала: «Правда? О, Гарнет…»
— Но это же просто… типичный я! — кричу я. — Она должна знать это, да? Она не могла поверить, что я на самом деле женюсь на ней.
Люсьен сверлит меня таким проницательным взглядом, что ему даже не нужно говорить — да, она действительно поверила. Затем он поднимает голову. — Это очень напоминает ситуацию с твоей тетей, да?
Только я не Тетя Опал. Я не хочу избавляться от славы, наследства и денег.
Я не влюблен в Циан. Это нелепо. Безрассудно.
Я вынужден еще раз опустить голову между колен.
— Хотя, в отличие от Опал, я представить не могу, что ты на самом деле любишь эту девушку, — продолжает он, словно читая мои мысли. — В том числе и твое намерение сдержать это обещание. По факту, судя по твоему выражению лица и трудностям с дыханием, я могу предположить, что ты даже и не помнишь, что обещал ей все эти вещи.
— Нет, — выдыхаю я. — Не помню.
— Полагаю, тебя должен встревожить тот факт, что ее отец планирует опубликовать ее историю в своей газете, — продолжает Люсьен. Я перестаю дышать. Это скандал, от которого я никогда не отмоюсь. Я потрясен, что моя мать просто не отрубила мне голову, когда увидела меня в вестибюле.
— Так зачем ты здесь? — спрашиваю я, разгибаясь. — Посыпать соль на рану?
Рот Люсьена искривляется в победоносной улыбке. — О нет, Гарнет, — говорит он. — Я здесь, чтобы помочь тебе. При очень большом, очень важном условии.
Представить не могу, чего он от меня хочет, и как я могу ему отказать. — И какое оно?
Люсьен подносит свой тонкий палец к губам. Затем он снимает что-то со связки ключей на поясе. Выглядит, как небольшая серебряная вилка. Он стучит ей по столу между нами, и она поднимается в воздух, слегка вибрируя.
— Что это? — спрашиваю я.
— Кое-что, что поможет нам быть не подслушанными, — говорит он, будто это все объясняет.
— Слушай меня внимательно. Я поговорил с твоей матерью и убедил ее, что скандал никогда не дойдет до газет и даже до любопытных ушей из Банка. Циан никогда больше не заговорит с тобой, как и ее отец.
— Как ты это проделал? — Мне противно, что я так впечатлен.
— Это не важно. Я успокоил твою мать, и она предложила мне весьма порядочную сумму денег в качестве… благодарственного подарка. — Выражение лица Люсьена говорит мне о том, что деньги моей матери — последняя вещь, которая заботит его.
Мать всегда говорит, что самые опасные из людей — это те, кого нельзя купить. Я снова на грани.
— Что же, спасибо, — говорю я. — От нас обоих.
— Мне не нужны твои благодарности, — говорит Люсьен. — Мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь? В чем?
— Твоя мать недавно приобрела суррогата. Я хочу, чтобы ты за ней присматривал, пока она под этой крышей.
Я недоуменно смотрю на него. Он мог попросить о чем угодно, вообще обо всем, а он хочет, чтобы я смотрел за суррогатом?
— Зачем? — тупо спрашиваю я.
— Мне нужно знать о ней. Ты будешь следовать за ней и докладывать мне. Когда она видится с доктором, как с ней обращается твоя мать, позволяют ли ей выходить на улицу, сколько свободы ей предоставлено, кто назначен ей в слуги. — Он хмурится. — Полагаю, это будет Аннабель.
— Но Аннабель — моя слуга, — говорю я, не подумав. То есть формально меня должны обслуживать лакеи, но Аннабель и я знаем друг друга с детства — я помню, когда она родилась, какая маленькая и тихая она была. А потом ее вырвало на мой новый костюм, когда Кора в первый раз дала мне ее подержать. Она знает, что я люблю есть, носить, и она знает, что меня не нужно будить до девяти.
Люсьен игнорирует меня. — Я хочу детальных отчетов раз в неделю. И ни при каких обстоятельствах не говори матери о нашей договоренности. Это обязательно. Или весь город узнает о твоем опрометчивом поступке, и ты быстро превратишься из знати в ничтожество.
Ничтожество. Эта мысль заставляет меня содрогнуться.
— Ты знаешь, что я не могу отказать, — говорю я.
— Верно. Но все равно хочу, чтобы ты дал слово.
Не уверен, чего стоит мое слово — меня никто об этом прежде не просил. Обычно я просто даю людям деньги, покупаю подарки или даю билеты на мероприятия. Но Люсьен, кажется, думает, что слово ценнее, чем все это.
— Хорошо, — говорю я. — Я, эм, даю тебе слово.
— Ты не расскажешь о нашем уговоре ни единой душе?
— Да.
— Особенно матери?
— Верно. — Он, должно быть, сумасшедший, если думает, что я когда-либо скажу Матери об этом всем. Если бы она узнала, что я согласился в тайне смотреть за ее суррогатом, думаю, она отреклась бы от меня, не задумываясь.
— И ты будешь смотреть за суррогатом? И докладывать мне о ее передвижениях?
— Ага. — Я делаю паузу. — Кстати, каким образом я должен тебе докладывать?
Он лезет в карман своего одеяния и вытаскивает еще одну вилку.
— Это называется аркан, — говорит он. — Я сам его создал. Мой соединяется с твоим. Я могу звонить тебе, если это можно так назвать. Держи его при себе постоянно. И не показывай никому, ни под каким предлогом, или наша сделка расторгнута. Понял?
Я киваю и с опаской беру вилку. Она маленькая, легкая и… обыкновенная.
Странный поворот событий. Кажется, за всю свою жизнь я сказал Люсьену шесть слов. Он всегда безмолвно присутствовал на заднем плане всех балов, вечеринок и всего остального. А теперь он передает мне какое-то самодельное устройство, и я полностью в его власти.
Он забирает ту вилку, которая плавала в воздухе, и вешает ее обратно на связку.
— Спасибо, что нашел время для встречи со мной, — говорит он с низким поклоном. — Наслаждайся оставшимся днем.
Затем, взмахнув своим белым платьем, он уходит.