Роковые таблички

Мужчина был жутко напуган. Он понимал, что ему-то бояться особенно нечего – кричали довольно далеко, и ему вряд ли что-то угрожало. Но ему почему-то вспомнился первый визит к стоматологу. Максиму было около четырёх лет, когда всю детсадовскую группу строем отвели на осмотр к зубному врачу. Максим оказался в очереди одним из последних, и успел пообщаться с приятелями, уже покинувшими кабинет врача. Одни бодро хвастали аккуратными пломбами, а другие, состроив жалобную гримасу, демонстрировали окровавленный тампон и дырку на месте вырванного зуба.

И все сходились во мнении, что нет ничего страшнее в этом мире кошмарной сверлильной машины, одно жужжание которой повергало в панический ужас самых отчаянных смельчаков из старшей группы. В тот день мальчик, зашедший перед Максимом в кабинет, стоило заработать страшной машине, принялся так вопить, что задрожали стёкла в коридоре. Максимка вжался спиной в холодную стену, и принялся искать пути к бегству. На самом деле, его зубы были в полном порядке, и встреча с бор-машиной была отсрочена на несколько лет, но тот страх засел глубоко в подсознании.

И это не был страх перед зубным врачом и жужжащей машиной – нет, то был ужас пред неведомой опасностью, скрытой стеной или большим расстоянием, которая способна заставить другого человека вопить столь ужасным образом. Максим встряхнулся, прогоняя неприятные воспоминания, и попытался уснуть, невзирая на пронзительные вопли вдали.

Человек, как известно, привыкает ко всему, даже к грохоту струй водопада. И Максим, не сразу, но смог уснуть, несмотря на непрекращающиеся стоны, языками чёрного пламени полыхавшие в ночи. На сей раз, усталому путнику несказанно повезло проспать до самого рассвета без сновидений.

Рассвет был до безобразия прекрасен – восток переливался всеми оттенками оранжевого. Свет солнца окончательно вымел с души детские страхи и обрывки кошмаров, после чего Максиму уже не казалась бредовой мысль пойти в ту сторону, откуда ночью доносились жуткие крики. Ведь, чтобы там ни происходило, одно не вызывало сомнений – кричали люди. И если действовать со всей осторожностью, то можно попытаться выведать что-нибудь о дороге в «Новый мир».

А иначе, неизвестно, сколько он будет кружить по сырому лесу, пока окончательно не сгинет в гнилом болоте. Максим набрал флягу воды, и сполоснул лицо в небольшом ручейке, укрытом в корнях деревьев. Потом, прихватив вещи и пахучий смоляной шарик, бросился в выбранном направлении, с чавканьем шагая по топкой низине. Он усмехнулся, когда на ум пришло сравнение с былинным героем, который из всех путей выбрал тот, что обещал встречу со смертью. А впрочем, Максим уже к подобным встречам почти привык, да, и сказочные путевые камни редко предлагали герою заманчивые варианты – всё больше смерть, болезнь, потери.

Хотя, нет – в некоторых сказках, вроде, один из путей, указанных камнем, обещал море удовольствий. Однако, с содроганием вспоминая ночные вопли, на такую щедрость судьбы Максим не считал возможным рассчитывать. Он даже начал мысленно перебирать варианты, способные объяснить пугающие ночные звуки. Пожар? Но почему не было видно зарева? Жестокая стычка? В таких случаях слышны более отрывистые и резкие крики, никак не напоминавшие протяжные ночные стоны.

А, может, это какой-нибудь странный ритуал? А что, мало ли новых сект появилось – можно вспомнить Лесопоклонников, с которыми Максим прожил несколько месяцев. Эта версия могла объяснить всё, что угодно, в том числе и ночной переполох. Но, что Максим никак не мог взять в толк, так это, как можно идти два с лишним часа, с трудом избегая студенистых пятен трясины, и так и не встретить признаков присутствия ночных крикунов.

Максим уже, в шутку, подумал о четвёртой версии, предполагавшей, что орали в темноте самые настоящие привидения, бесследно пропавшие с первыми лучами солнца. Мужчина нервно засмеялся, не пугаясь того, что выглядит сумасшедшим, и принялся грозить небу кулаками, громко плюясь ругательствами. Он орал всё громче, и ожесточённей, страстно желая ударить что-то похожее на человека, чтобы отплатить за все свои неудачи.

Максим был не в силах справиться с этим приступом необъяснимой ярости. Он задыхался от бессильной злобы, но продолжал что есть мочи, на разрыв горла, выкрикивать проклятия, постепенно начинавшие напоминать нечленораздельный рык первобытного охотника. Внезапно, его взгляд остановился на дереве, верхушка которого была будто срезана огромными ножницами.

Максим, спотыкаясь в жирной грязи, побежал к этому сухому стволу, испытывая почти радость от нелепой возможности стравить своё бешенство на куске сухой древесины. Ведь, для него это бревно, неожиданно, обрело черты всех самых мерзких людей, встреченных на опустевших дорогах Подмосковья. Этот болотный идол на глазах менял внешность, как глина в руках талантливого, но безумного скульптора. Топор, мародёры, пытавшиеся его убить в старой школе, старый людоед Аркадий Ильич, бандиты в балахонах и без них – лица всех, кто желал зла Максу, по очереди проступали из-под замшелой коры мёртвого дерева.

Максим с яростным воплем принялся пинать корягу, потом начал с силой всаживать кулаки в призрачные лица, в кровь раздирая кожу на мозолистых костяшках. Удар, ещё, выдох, удар… Сгнившие корни не удержали дерево, и ствол шумно рухнул на вязкий грунт, плеснув чёрной жижей в лицо обезумевшего мужчины. Максим, тяжело дыша, стёр рукавом прохладную грязь с лица, и, казалось, вместе с ней сошло на нет странное наваждение.

Обливаясь потом, Максим сел на поваленную корягу, и сдавил виски в ладонях, будто желая выдавить из головы последние капли безумия, как лишнюю воду из постиранного белья. Было уже довольно жарко, и Максим, забыв о правилах гигиены, зачерпнул из-под ног прохладной торфяной жижи, и приложил ко лбу. Стало немного легче. Даже вернулась способность мыслить. И Максим тут же применил её, придумав пятую причину для ночных криков. Незамысловатая идея заключалась в том, что эти вопли были ни чем иным, как галлюцинациями, порождёнными усталым сознанием, измученного одиночеством, путника.

Максим был почти в отчаянии. Ведь, если ночной переполох ему лишь почудился, то он по-прежнему бродит вдали от людей, и сколько так будет ходить – можно лишь гадать. А последнюю банку консервов он опустошил этой ночью. Зверь и птица имеются, но, почти всегда, в виде полусгнившей, зловонной падали. Положение отчаянное. Но, если сидеть на месте и жалеть себя – лучше точно не станет.

Максим выпил воды из фляги, немного плеснул в лицо, чтобы стереть с него грязь, и решительно встал. И куда теперь идти? Кругом мёртвое болото с редкими бородавками кочек, щетинками ползучих кустов и хилыми деревцами. Но, что это? Вдали, над шершавой трясиной едва заметно торчал красноватый хребет. Максим приставил ладонь козырьком ко лбу, закрывая глаза от солнца, и попытался рассмотреть странное возвышение, протянувшееся через всё болото, и пропадавшее в редкой рощице из корявых осин.

Максим пошёл к этой глинистой гряде, с каждым шагом утверждаясь в своём предположении – он нашёл дорогу. Дорогу! Хлипкий просёлок, заброшенная тропка – неважно. Если дорога есть, она приведёт его к людям. Мужчина стал осторожно пробираться к выбранной цели, стараясь не увязнуть обеими ногами в глубокой трясине. Но, с какого-то момента, выдерживать ровный ритм движений стало невыносимо, и Максим сначала перешёл на ускоренный шаг, а потом просто побежал.

Несколько раз, споткнувшись, он плашмя, вышибая дух из груди, падал в грязь лицом, но сразу же поднимался, и утираясь бежал дальше. Он просто боялся, что дорога окажется иллюзией, как ночные голоса, и пропадёт, стоит выпустить её из виду хоть на мгновение. Задыхаясь в изнеможении, Максим вскарабкался на невысокий откос, и опустился дрожащими коленями на влажный песок неровного просёлка.

Нет, это не мираж, и не галлюцинация, вызванная тепловым ударом – настоящая грунтовка. Размытая, взрезанная трещинами ручейков, и, похоже, давно не используемая по назначению, дорога пересекала заболоченное поле из конца в конец.