Страница 21 из 38
— Я не умею играть в бильярд, — сказал Данвиц.
— Правила игры довольно просты, — ответил Крюгер, — и каждый немец может легко выиграть, если только вообразит, что перед ним не бильярдные шары, а черепа большевиков.
Он взял со стойки кий и резким движением направил отдельно лежащий шар в безукоризненную пирамидку.
Данвиц тоже вооружился кием и нацелился шаром в шар, стремясь загнать один из них в лузу. Не получилось. Шар с разгона ударился о борт стола, подпрыгнул и вывалился на пол.
Крюгер, подняв его, заметил:
— Я считал охотников за черепами более ловкими.
— К черту все это! — зло сказал Данвиц, бросая свой кий на стол. — Мы здесь одни, и если долг товарищества для тебя еще что-то значит, скажи, что ты знаешь о моем вызове?
Крюгер осуждающе покачал головой. Данвиц отвел взгляд в сторону и виновато пробормотал:
— Очевидно, мне не хватает выдержки. Много выпил.
— Надеюсь, не настолько, чтобы перестать соображать? — спросил Крюгер.
— Не настолько, — заверил Данвиц.
— Ты писал письмо фюреру?
Весь хмель моментально вышибло из головы Данвица. Он круто повернулся к Крюгеру и схватил его рукой за борт кителя.
— Фюрер получил его? Прочел? Ты знаешь? Да? Ну, говори же, говори!
Крюгер мягко отвел его руку и снова пристально посмотрел в глаза Данвицу.
— В бильярд ты играть не умеешь, — сказал он с легкой усмешкой. — Не разучился ли ты играть и в другую игру?
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Данвиц.
— Политику.
— Я не занимаюсь политикой, — отрезал Данвиц. — Я был и остаюсь верным солдатом фюрера. В этом — вся моя политика.
— Ты знаешь, Арним, что написано на воротах концлагеря в Бухенвальде? — растягивая слова, произнес Крюгер. — «Каждому — свое». Ты сам выбрал себе место в водовороте нынешних событий. Но, пожалуйста, не воображай себя этаким живым укором тем, кто предпочел руководить войной, вместо того чтобы быть в ней пешкой. Это — первое. А теперь второе. Мне известно, что фюреру твое письмо было переслано. Но прочел ли он его и как реагировал, не знаю. Это все, что я могу ответить на твой вопрос.
— Тогда скажи мне ты, призванный руководить нами, пешками, — с горячностью накинулся Данвиц, — когда мы захватим Петербург? Когда падет Москва? И что будет дальше?
— На первый вопрос, — слегка кривя свои тонкие губы, сказал Крюгер, — ответ должен был бы дать ты. Да, да, не смотри на меня, как теленок, — это ты и твои солдаты топчетесь уже давно у порога Петербурга. Что же касается Москвы… — Крюгер замялся, обернулся в сторону двери, убедился, что она плотно прикрыта, и, понизив голос, продолжал: — Неужели тебе неизвестно, что наступление на Москву выдохлось? Да, выдохлось! — повторил он настойчиво. — К югу от Москвы Гудериан достиг Тулы, но войти в нее так и не сумел! Танки Гота пробились к Волоколамску — это в какой-то сотне километров к западу от Кремля, — но дальше тоже не могут продвинуться. Наступление захлебнулось, можешь ты это понять?!
Данвиц был ошеломлен услышанным.
— Но как же так?.. — растерянно бормотал он. — Ведь я собственными ушами слышал речь фюрера… Я слышал сводки, в них говорилось, что под Москвой мы окружили пять русских армий, что это наступление решит исход войны!.. Выходит, что фюрер…
— Фюрер всегда прав! — категорически оборвал его Крюгер.
Он сделал несколько шагов по комнате, вернулся к оцепеневшему Данвицу и уже обычным своим снисходительно-ироническим тоном продолжал:
— Теперь твой последний вопрос: «Что будет дальше?» Ты знаешь, зачем Бреннеке летит в ставку?
— Я знаю только то, что он летит завтра и прихватит с собой меня, — безразлично ответил Данвиц.
— Это я привез ему приказание явиться в ставку.
Данвиц недоверчиво прищурился:
— Что же, нельзя было вызвать его телеграммой? Или в ОКВ у полковников меньше работы, чем у телеграфистов?
— Не остри. Мне было приказано разобраться в положении дел на вашем фронте. И я занимаюсь этим уже пять дней.
— Зачем? — тупо спросил Данвиц.
Крюгер ответил не сразу. Наконец, присев на угол бильярдного стола, сказал:
— Ты все же странный человек, Арним. Совсем недавно я был уверен, что тебе обеспечена блестящая карьера. И это было бы справедливо. Ведь это твоя война, ты ее начал!
— Я? — воззрился на него Данвиц, убежденный, что только алкоголь мешает ему понять Крюгера.
— Ну конечно же ты! — со смешком подтвердил Крюгер. — Ведь вторая мировая война началась с Польши. А Польша началась с Глейвица. А Глейвиц начался с того, что ты…
— Я дал торжественную клятву фюреру и Германии никогда и ни при каких обстоятельствах не вспоминать об этом. Я все забыл. Понял? — почти прошипел Данвиц и уже спокойно, даже как бы извиняясь за свою резкость, добавил: — Насколько мне известно, ты тоже давал такую клятву. Все те… Словом, все!
— Отлично… При чем тут Глейвиц? Я не произносил этого слова, ты его не слышал. Мне просто хотелось дать тебе совет: воспользуйся своим пребыванием в «Вольфшанце», чтобы занять старое место, и никогда не возвращайся сюда.
— В «Вольфшанце»? — опять не понял его Данвиц. — Раньше ты называл Растенбург…
— Ну да, черт побери! «Вольфшанце» и Растенбург — для меня одно и то же. Ставка фюрера находится близ Растенбурга в лесу, и я не вижу смысла скрывать это от человека, который завтра или послезавтра будет там.
— Но чем вызван твой совет? — тяжко выдохнул Данвиц. — Я пробыл на фронте самое горячее время. Почему ты хочешь, чтобы я оказался в тылу накануне победы?
— А ты уверен, что она лежит в твоем кармане, как маршальский жезл в ранце того воображаемого солдата?
— Крюгер, мне не нравится твой тон, — еще более нахмурившись, сказал Данвиц. — Пока ты сидел в Берлине или в этом… как его… Растенбурге, я проливал кровь.
— Не сомневаюсь. Много крови пролил.
— Я говорю сейчас не о вражеской крови, а о своей. Я горел в танке. Я был ранен под Лугой. И в конце концов мой полк ближе всех подошел к цели, которую фюрер объявил в начале войны целью номер один. Словом, твое нынешнее превосходство в чине еще не дает тебе права разговаривать со мной, как…
— Прости, Данвиц, — неожиданно мягко прервал его Крюгер. — Я просто любовался твоей горячностью и молодостью.
— Ты ненамного старше меня.
— Верно. Но если на фронте год службы засчитывается за два, то там, где нахожусь я, душа еще быстрее стареет, хоть это и не засчитывается.
— Зачем ты приехал сюда? — снова спросил Данвиц. Разговаривая с Крюгером, он все время продолжал размышлять о своем письме.
— Ты уже задавал мне такой вопрос, и я тебе ответил, — сказал Крюгер.
— Значит, ты приехал разбираться в положении на фронте? — Данвиц сверлил его взглядом. — Или… просто решил заработать награду за пребывание под огнем противника? Так рыцарский крест у тебя уже есть. Что же ты хочешь теперь? Дубовые листья? На нашем фронте их не получишь… Впрочем, это твое дело. Самое главное из твоих разъяснений я понял: от штурма Петербурга решено отказаться. Мы обречены леденеть в снегах и болотах.
— Ты задал мне три вопроса, а я успел ответить тебе лишь на два, — как бы не слыша Данвица, продолжал Крюгер. — Вспомни, ты спросил о Петербурге, и я тебе ответил. Ты задал вопрос о Москве, и я тебе тоже ответил со всей откровенностью. Но у тебя был еще один вопрос: «Что будет дальше?»
— Этот вопрос я задам фюреру, если он удостоит меня личной встречи! — запальчиво возразил Данвиц. — Он один знает, что будет! Только он может приказать…
— Арним, Арним, — с сожалением произнес Крюгер, — ты одной ногой стоишь по колено в русских снегах, а другой все еще ощущаешь паркет имперской канцелярии… Неужели собственный опыт еще не убедил тебя, что на этой войне не все зависит от приказов? Был приказ взять Петербург еще в августе, но мы вот не в петербургской «Астории», а торчим с тобой в Пскове. Ты забыл о русских. О том, что они сопротивляются, хотя это и не было предусмотрено планом «Барбаросса»…