Страница 49 из 115
И киевляне высказали Ольговичам все, что накопилось на сердце за годы княжения Всеволода. II Ольговича. Обвинили, по обыкновению, чиновников «тиоуна… Всеволожа…Ратью» и «тивоуна Вышегородьского… Тоудора».
Святослав и Игорь Ольговичи стали целовать крест к киевлянам, обещая, что впредь насилия не будет. Но стихия народного гнева уже расходилась. Горожане ринулись на «Ратьшинъ дворъ грабить… и на мечникы». В помощь своим Игорь Ольгович выслал Святослава с дружиной «и одва оутиши».
Игорь Ольгович предвидел, что удар его клану киевляне могут нанести в любую минуту, но он не мог быть сокрушительным. Страшили Игоря Мономашевичи. Из Киева в Переяславль выехали послы с требованием к Изяславу II Мстиславовичу подтвердить крестное целование к Игорю. В ответ последовало молчание.
Да и что мог ответить Изяслав, если его хоромы уже осаждали киевляне, подобно тому как в 1113 г. они осаждали его деда Владимира II Мономаха в том же Переяславле с мольбой прийти в столицу. Отовсюду Изяслав слышал: «Поиде кнже к намъ хощемъ тебя».
Изяслав не заставил уговаривать себя долго. Князь сел на коня, подъехал к броду через Днепр, под гору Заруб, и скоро все поросье присягало Мономашевичу, повторяя: «Ты нашь кнзь а Олговичь не хочемъ, а поеди в борзе».
Изяслав II Мстиславович подошел к «Дерновоумоу». Тут под его стяг съехались «вси Клобоуци и Поршане». Пришли жители Белгорода и Василева. Приехали киевляне и сказали князю: «Быти акы в задничи кде оузримъ стягъ твои тоу и мы с тобою готови есмь».
Игорь Ольгович, надеясь удержать Киев, послал к двоюродным братьям Владимиру и Изяславу Давыдовичам, прося помощи. Те запросили много волостей.
Заговор против Игоря Олыовича развивался по классическим канонам. Почувствовав, к чему идет дело, столичные бояре «Оулебъ тысячкой же Иванъ Воитишичь. и Лазорь Саковьскыи а въ Стославли полкоу, Василь Полачанинъ и Мирославъ Хиличь вноукъ» собрали вокруг себя киевлян и стали думать, как «перельстити кнзя своего».
Послали к Изяславу II Мстиславовичу, прося идти к Киеву. При этом Изяслава II заверили, что, как увидят стяги Мономашевичей, покидают собственные стяги и побегут.
В то же время Игорю и Святославу Ольговичам окружающие неустанно твердили, чтобы шли против Изяслава II.
Изяслав II подошел к Киеву и стал у «Надово озеро, оу Шелвова борку». С князем шел сын Мстислав II Изяславович.
Вышли из Киева Игорь и Святослав Ольговичи с полками. Киевляне стали в стороне «особно… въ Олговы могылы».
Киевляне послали к Изяславу II и, взяв у князя тысяцкого, привели к себе. «Берендичи» переехали реку Лыбедь и взяли у ЗолотяВорот Киева товары Игоря Ольговича.
Игорь Ольгович съехался с братом Святославом Ольговичем, племянником Святославом Всеволодовичем, Оулебом тысяцким, Иваном Воитишичем и, сказав: «Как бог рассудит», — распустил их по полкам.
Как только Оулеб и Иван Воитишич приехали к полкам, тотчас повергли стяги и кинулись к «жидовьскымъ воротамъ».
Сражение окончилось, не начавшись, и разыгралась трагедия Ольговичей. Игорь Ольгович въехал на коне в болото «Дорогожичьское» и увяз в трясине. У князя болели ноги, и выбраться из болота он не мог.
Святослав Ольгович помчался к берегу Днепра, переплыл на левую сторону и спас себе жизнь. Святослав Всеволодович въехал в Киев, укрылся в монастыре св. Ирины и там был схвачен.
Гнали дружину Ольговичей до Вышгорода и берега Днепра. Всюду тех дружинников секли и топили.
Глава 12
КИЕВ ПОШАТНУЛСЯ
Изяслав II Мстиславович (1146–1154)
Изяслав II Мстиславович въехал в Киев и сел на столе отца и деда в августе 1146 г. Всю Русь с киевских гор увидеть было нельзя, но она была чудесной. Росшие повсюду города стремились если не уподобиться Киеву, то хотя бы походить на него.
В середине XII в. русские города стали украшаться каменными храмами. Под Смоленском при князе Ростиславе Мстиславовиче возвели каменную четырехстолпную одноглавую церковь Петра и Павла. Храм расположили при княжеской усадьбе. Впоследствии он перешел в веденье городской общины.
В Пскове в первой половине XII в. был выстроен собор Ивановского монастыря. Это был шестистолпный трехглавый храм, следующий традициям новгородского зодчества. Но он был ниже новгородских храмов XII в. и украшен скромнее. А скромность эта вылилась в тонкое своеобразие псковской архитектурной традиции — она несколько асимметрична, но трогательно проста, по-северному строга и одновременно по-русски сердечна.
В Старой Ладоге в середине XII в. выстроили одноглавую шестистолпную церковь Успения Богородицы. При устье Волхова редко видели южнорусских князей, и строительство велось силами горожан и жителей посадов. Храм получился строгим и крепким, как сама природа, окружающая Старую Ладогу — эти ворота в необозримые просторы севера.
Во второй половине XII в. в Старой Ладоге возвели собор св. Георгия. Он во многом походит на храм Успения, но образ его одноглавого силуэта собраннее и строже своего предшественника.
Это храмы русской архитектуры. Византийское влияние претерпело на Руси столь сильное преломление, что ставить в один ряд эти две архитектурные традиции едва ли возможно без серьезных оговорок.
Однако не забывали на Руси и чисто византийских приемов в возведении храмов. Примером того может служить собор Мирожского монастыря в Пскове, строившийся в 1136–1156 гг. Это бесстолпная крестообразная в плане церковь, отвечающая византийской архитектурной традиции. Широкого распространения данная конструкция храмов на Руси не получила.
Русь, несмотря на усобицы князей, в XII в. оставалась в достаточной степени единым государством, объединенным одним славянским этническим типом (хотя и делившимся на отдельные весьма своеобразные союзы), языком, в котором, впрочем, уже намечались местные особенности диалектов, религией, архитектурной традицией в строительстве крепостей, зданий, соборов. Жители Галича, Перемышля или Бреста не воспринимались жителями Пскова, Смоленска или Суздаля как люди нерусские. Напротив, именно Галиция и вышедшие из нее мастера вложили значительную лепту в становление и расцвет архитектурной традиции северовосточной Ростово-Суздальской Руси. Купцы, монахи, воины, путешествуя по Руси, всюду находили благожелательный прием, теплый кров и ласковое слово. Иначе в столь обширной стране было невозможно ни ездить, ни жить. Широта Руси, простор ее полей и подавляющая сознание мощь лесов формировали русский характер — добрый, наполненный теплом ко всякому приходящему, но и диковатый, а подчас буйный и страшный, когда стихия народного выступления, сплотив воедино все вековые обиды рядового человека на власть, запылает подобно пожару в сухой ветренный день и займется багровым заревом на полнебосклона.
Прелесть русских городов можно ощутить, пройдя несколько десятков верст густыми лесами, полями, оврагами и заросшими кустарником пустошами и выйдя наконец к широкой речной долине, где-нибудь в бассейне Оки, в центре России, в сгущающихся сумерках увидеть далекие огоньки стоящего на возвышении, над рекой, города. Сколько тепла, красоты и широты в этой картине. Русское сердце дрогнет, и на глазах выступят слезы при виде широкой панорамы, где поля, леса и небеса сливаются в единое полотно, посреди которого теплятся огоньки какого-нибудь ныне забытого города Оболенска или Дедославля. Это поэзия русского мира — неброская в деталях, но величественная и покоряющая сердце в целом.
Но вернемся в Киев 1146 г., к князю Изяславу II Мстиславовичу. Время его правления изобиловало походами, войнами, и каждый год при подробном рассмотрении мог бы составить целый роман о Руси, ее быте, радостях и горе.
Первым делом Изяслав II велел позвать Святослава Всеволодовича, сына покойного Всеволода II Ольговича. Князья были «сестричи», ибо супруга Всеволода II доводилась родной теткой Изяславу II.
Новый великий князь худого Святославу не сделал, но далеко от себя не отпускал.