Страница 8 из 11
Ведь что такое Евангелие? Это история встреч: Христа с Нафанаилом[36], с самарянкой[37], с Никодимом[38], с другими. Это постоянные встречи Христа с кем-то. А твоя Встреча состоялась? Если она состоялась, то наверняка опыт радости, о которой мы говорим, тебе знаком. И потом ты можешь возвращаться к ней, останавливая поток суеты, в котором находишься: «Подожди, стой! Тут у тебя деловые бумаги, стройка, деньги, путешествия, радиопередачи, какой-то сбор средств, книги… Ты вообще для кого это делаешь? Ты помнишь первую твою любовь?» В Апокалипсисе Иоанна Богослова звучат эти слова: «Знаю твои дела, и то, что в тебе хорошо… но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою»[39].
Когда ты узнал Божию любовь, ты удивлялся тому, что вдруг все люди стали для тебя святыми и все вокруг – хорошим. Вот и следует в дальнейшем возвращаться к этой первой любви.
Глава 2
Аскетика для современных мирян
Человек, начинающий входить в жизнь Церкви, читать духовную литературу, рано или поздно сталкивается с определенными аскетическими требованиями к себе: с постом (причем не только Великим), молитвенными правилами, продолжительным, от двух до четырех часов, богослужением в храме, на котором он обязан быть. Почему Церковь настаивает на необходимости этих правил? Что они дают душе? Нужна ли аскеза мирянину или это исключительно монашеское дело? И как найти свою меру поста и молитвы?
Аскеза – это упражнения. Существуют некие упражнения, которые насилуют грехолюбивую природу ради чего-то большего. Это как работа гончара над глиной: сначала он бьет ее кулаками и ребром ладони, а потом уже что-то делает из нее. Аскетизм – упражнение, требующее времени, энергозатрат, терпения, преодоления боли и неудач. Это некое универсальное явление.
Однако нужно различать аскетизм религиозный и аскетизм в принципе, то есть просто усилия. Например, вот будущий скрипач одну и ту же гамму играет невообразимое количество раз, он трудится, страшно напрягается ежедневно и при этом непонятно для чего. Нет никакой уверенности, что из него получится новый Паганини. Но то, что он делает, – аскетизм. Или, к примеру, Иммануил Кант[40]. Он, сам того не желая, был затворником. Философ жил в Кёнигсберге и только по слухам знал, что город находится на море, потому что почти не покидал своей комнаты. Может быть, он и выходил ночью на балкон, чтобы посмотреть на звездное небо, по ближайшим улицам прохаживался, но по факту он находился в затворе. Он этого не хотел, специально не стремился к этому, просто ученый был поглощен своими трудами, его затворничество – плод увлечения работой. Можно ли создать какую-то серьезную философскую систему, сделать важное научное открытие, не думая об этом годами, не трудясь и не ограничивая себя ни в чем? Очевидно, что практически невозможно. Александр Васильевич Суворов – аскет ради военных побед и славы государства, славы русского оружия. Художник Винсент Ван Гог – тоже аскет. Хотя его аскетизм привел к самоубийству, то есть был аскетизмом с отрицательным знаком: он «сжег» себя ради живописи и ничего больше, кроме живописи, по сути, не знал.
Аскетизм как религиозная практика встречается в любой великой культуре
А христианский аскетизм – духовная практика. Аскетизм как религиозную практику мы встречаем в любой великой культуре. Он есть в религии евреев Ветхого Завета, он был до нее и параллельно с ней в Древнем мире. Все люди знали, что есть некие затворники, молчальники, постники – аскеты, одним словом. Люди знали пользу поста, чувствовали, что ограничение в пище утончает восприятие мира, умиротворяет страсти, обостряет и улучшает интеллектуальные способности и духовные качества человека. Это известно было и в Индии, и в Египте, и в Древнем Риме. Людей, которые отрекались от мира – кто уходил в пещеру или в пустыню, кто взбирался на столп, кто надевал на себя вериги ради высших целей, – всегда считали солью земли в том обществе, в котором религиозный закон признавался за истину и соблюдался большинством.
Христианская цивилизация аскетизм восприняла из древности. И этот аскетизм – не просто долгое, кропотливое упражнение, нужное всюду, где ожидаются большие результаты, как в науке или профессиональной культуре. В религиозных практиках, которые формировали великие культуры и цивилизации, стремление к Богу однозначно означало ограничение себя в чем-то. Человек должен был чем-то пожертвовать, чаще всего – лично собою. В изуверских практиках это могло выражаться даже в оскоплении, в человеческих жертвоприношениях, нанесении увечий самому себе. Здесь правильные идеи подчас неправильно действовали.
Ведь все изуверства вырастают из здорового зерна, получающего неправильное развитие. Такие «аскеты» жертвуют собой ради божества своего, что может выражаться, в частности, в отрезании языка или выкалывании глаз. Индию и Китай этим не удивишь. В Индии таких аскетов очень много: дающих обет питаться пометом, никогда не мыться, поднять правую руку и никогда ее не опускать. Но в сравнении с нашей общей расхлябанностью, когда мы ничем ни для кого жертвовать не хотим (как Лермонтов писал: «И ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви»[41]), там хотя бы есть понимание жертвы. И это универсальное явление, из которого вырастает как великая святость, так и великие заблуждения.
Принесение себя в жертву – универсально правильная идея, из которой при неправильном пользовании может вырасти какая-нибудь дикость. Мы знаем, что на определенном этапе своей истории евреи дошли до того, что приносили жертву Молоху. И наверняка находился какой-то человек, который оправдывал это, может быть, даже и историей Авраама[42], говоря, что Бог может такого захотеть. А Господь между тем говорит: «А Мне и на сердце такое не восходило»[43].
Жертва собой – это жертва самым дорогим. Допустим, человек отрекается от супружества. Одно дело, если он идет в монахи, потому что не ищет себе пару – половая, психоэмоциональная, психофизическая сферы в нем придавлены, потребности приглушены. Тогда для него монашеское отречение от брака – не подвиг, ему лучше быть в одиночестве или в коллективе себе подобных, каждый из которых в жизни для себя больше ничего не ищет. А другое дело, когда у человека есть сильные желания и чувства. В таком случае очень сложно отречься от них – палец себе отрубить легче.
Правильная идея аскетизма – это принесение в жертву себя, а не частей своего тела. Изувер скажет: «Возьми мой язык!» – и отрежет язык. А Роман Сладкопевец[44]говорит: «Возьми мой язык!» – и поет этим языком. То же – и псалмопевец Давид. А вот другой изувер скажет: «Я отдаю тебе мои глаза!» – и выкалывает их. А художник-христианин скажет то же самое и будет писать что-то доброе, смотреть в нужную сторону.
Христианская жертва состоит в том, что мы отдаем Богу себя и подчас имеем нечто великое в результате. Серафим Саровский когда-то сказал: «Отдаю Тебе себя!» – и до сих пор его святость сияет. Или в древнем Константинополе в VI веке Иустин и Феодора[45] построили храм Святой Софии. Они тоже сказали: «Твоя от Твоих Тебе приносят[46]Иустин и Феодора». Другими словами, «вот Тебе храм, прими, Господи!». И каков результат? Миллионы людей уверовали благодаря этому храму, потому что он настолько красив, что, увидев его, нельзя не верить в Бога. Мы, русские, в частности, уверовали посредством Иустина и Феодоры. Если бы наши послы не присутствовали на литургии в Софии Царьградской, неизвестно, как бы история сложилась. Они были на литургии там и сказали: «Мы видели, как греки молятся Богу, больше ничего не хотим!»
36
См.: Ин. 1: 47–51.
37
См.: Ин. 4: 5-42.
38
См.: Ин. 3: 1-21.
39
См.: Откр. 2:1–4.
40
Иммануил Кант (1724–1804) – немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии.
41
Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Дума».
42
См.: Быт. 22:9-14.
43
См.: Иер. 7:31.
44
Роман Сладкопевец (V–VI вв.) – христианский святой, известный как создатель песнопений, называемых кондаками. Некоторые из них до сих пор используются в богослужении Православной Церкви.
45
Император Иустиниан (Иустин) Великий (527–565) почти сорок лет правил Византийской Империей вместе со своей супругой Феодорой. Оставил после себя два величайших памятника – храм Святой Софии в Константинополе и монастырь святой Екатерины на горе Синай.
46
«Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся» – громко возглашаемые священником слова из молитвы на литургии св. Иоанна Златоуста.