Страница 4 из 13
Значит, история биологии должна ответить – хотя бы с некоторым приближением – отчего создатель системы растений появился в XVIII в. Почему так сплелись две совсем разных истории? Я напомню: одна история – возникновения новой науки, вообще возникновение науки в современном смысле, история Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона. И совсем другая история – итальянских купцов и немецких травников, трудов Чезальпино и Валерия Кордуса, Баугина, Ривинуса, Рэя и Турнефора, накопления коллекций, создания ботанических садов и гербариев, всё новых вариантов систем, пока, наконец, не появился Линней. Если они не связаны, если Линней случайно оказался в XVIII в., после Галилея – об этом следует сказать.
Итак, вопрос. Каким образом формировались современные понятия биологии, понятия системы, таксона, лестницы существ, вида и пр. Как получилось, что ответы, найденные в XVIII в., совпали с теми, что мы даём сейчас – на совершенно иных основаниях (Линней, увы, ничего не знал о ДНК). Случайно ли то, что Линней произвёл своё преобразование биологии – после Галилея, уже во времена нового математического естествознания – хотя подводящая к нему история традиционно рассказывает только о накоплении фактов и всё новых вариантах испробованных систем растений.
Ответить на все вопросы, возникающие в связи с такой постановкой задачи, здесь не удастся, но хотелось бы верить, что ответы на них будут получены. Однако кое-что рассказать можно уже сейчас.
Ещё один пролог: откуда берут новых людей
Современное знание о живой природе, современная наука биологии зарождалась именно на фоне алхимии. Обычно алхимический период в истории науки подается как ничего не значащая ошибка. Ну должны же что-то бредовое думать люди до появления науки – вот они и думали себе. Так полагали во времена, когда существовала «классическая» история науки XIX в.
Однако существует по меньшей мере два аспекта, в которых алхимия чрезвычайно важна для истории современного естествознания. Первый аспект выясняется из соотношения фигуры и фона. Во времена, относящиеся к началу современной науки, весь образ мыслей – в науке, искусстве, образовании – определялся алхимическим фоном. Знания алхимиков были привычными для образованного сообщества, и новые научные концепции были новыми не сами по себе, но только по отношению к этому фону. От него они отличались, отгораживались, и наоборот – если было что-то банальное и общепринятое, то оно было общепринятым только потому, что было созвучно алхимическому фону.
Второй – научное сообщество. Чтобы пояснить значимость этого аспекта, по-хорошему пришлось бы писать отдельный том по историо графии истории науки. Потому что история науки тоже имеет свою историю. Времена, когда говорили о фактах (очевидных), теориях (умственных) и экспериментах (решающих) – давно прошли. Это – состояние на начало ХХ вв. Разговоры о фальсификации теорий и воззрениях Поппера – это давно прошедшее время. Представление Куна о научной революции давно стало классикой и в таковом качестве почитается – и раскритиковано. Это всё уже давние, далёкие времена, это – история истории науки, её древность.
Примерно в конце 70-х и 80-х годах ХХ в. начался социологический период в изучении истории науки. Было признано, что наука является коллективной практикой, что доказательства – это то, что убеждает не абстрактный «ум», а научное сообщество в данное время. Для функционирования и существования науки важнейшими институциями являются университеты и лаборатории, научные степени и научные публикации, а структуру научных дисциплин определяет структура университетских кафедр и научных журналов. Все эти вещи включаются в понятие «научное сообщество». Существует отдельный вопрос: когда же появилось научное сообщество, как оно возникло, как стало устойчивым и какие факторы обеспечивают эту устойчивость науки как социального института.
Важнейшим открытием социологического периода истории науки было описание возникновения научного сообщества (в связи с деятельностью Роберта Бойля в рамках Королевского общества в Лондоне – [Shapin, Schaffer 1989]). Сейчас становится понятным: наука не живёт, пока нет научного сообщества. Могут быть гениальные озарения и частные открытия – но всё это донаучный период деятельности отдельных «мудрецов», современная наука возникает в связи с появлением принципиально иной социальной связности – рождением научного сообщества. Существует даже отдельное направление в современной истории науки – изучение ухода науки из университетов. Утверждается, что университеты были слишком традиционны и придерживались аристотелизма, и нарождающаяся наука создавала новые научные учреждения – академии и научные общества, и только потом был этап возвращения науки в университеты.
И в этом отношении история алхимии тоже оказывается важной. Если смотреть на историю образованного сословия в Европе, то уже с XII–XIII вв. оно чрезвычайно сильно связано с университетами, а университетское сообщество, на тот момент, – это единственная база научного сообщества, с его подразделением по факультетам и связями с профессиональными гильдиями (прежде всего священники, юристы, врачи).
В XV в. происходит очень важное событие: появляется Теофраст Парацельс (Philippus Aureolus Theophrastus Bombast von Hohenheim, 1493–1541). Это совершенно изумительная фигура, сравнивать его с кем-то ещё трудно – да и не надо. Его называют алхимиком, хотя он преобразовал алхимию и был творцом алхимической революции XVI в. Он был врачом, и совершенно изменил современную ему медицину, а заодно преобразовал… Вот тут язык отказывает. Если говорить современным языком, то в это время все области, которые мы рассматриваем как предковые для современной биологии, были связаны с врачеванием. Это была широчайшая область деятельности, включавшая химию, геологию, биологию, психологию (конечно, в том виде, в каком эти области знания могли тогда существовать). В. Пейгель, А. Дебюс и другие рассматривали XVI в. как «химическую революцию» с корнями в парацельсовой магической практике; многие авторы изучали магический и алхимический фон времени образования современной науки [Yates 1964; 2002; Debus 1972a,b; Rossi 1978; 1983; Pagel 1982; 2002].
Современная химия вырастала из практик, общих для изучения живых организмов и минеральных веществ [Klein 2003]. Это и было тем исходным концептуальным уровнем, с которого начиналась химия и медленно разворачивалось представление об экспериментальном анализе чего-либо. Сначала хорошо себе представляли вид растения – и его анатомию. Было понятно, что проанализировать растение – это рассмотреть его листья, цветки, другие органы, описать их форму и количество… Для лечения разных болезней использовались различные части растений. Следовало уметь собрать, выделить и произвести определенные операции (истолочь, нагреть, выварить и пр.) совокупности частей – корней, листьев, цветков, почек. Постепенно такая рецептура становилась тоньше, дифференцированней, аналитика шла всё дальше. Именно из этого представления об анализе возникали прочие практики, изучение компонентов веществ и т. п. Возникала аналитическая морфология – детальное, точное описание и изображение растений. Скажем, гербалист Валерий Кордус славился точностью своих описаний, он описывал растения даже точнее, чем их можно было опознать по рисунку, и точность его описаний стала образцом, к которому стремились ботаники.
Химический анализ был продолжением ботанической анатомии химическими средствами. Анатомия как термин синонимична анализу в иных контекстах. Так, Герман Бургаве [Boerhaave 1741] пишет: экспериментальная история, аналитическая история, химическая история. Химики брали ботаническую таксономию для идентификации растений, подвергаемых химическому анализу, они идентифицировали полученные компоненты в естественноисторической моде, основываясь на их наблюдаемых свойствах. В описание химического вещества они включали, дописывая в ряду других, с современной точки зрения химических, свойств – и их естественное происхождение, из какого растения получены. Традиционная естественноисторическая цель анализа растения – определить, отличаются ли эти компоненты растений от минералов? Являются ли они свойствами жизни? В XVIII в. большинство химиков искали ответ на этот вопрос, пытаясь различить органические и неорганические компоненты.