Страница 26 из 30
Итак, повторяю: да, это желательно. Весь вопрос в том, как этого достигнуть <…> У покойного боярина Бермяты было на этот счет – если верить его биографу Островскому – очень простое средство: "издать приказ". Да, конечно; издать приказ, чтобы преподавание истории внушало ученикам патриотические и верноподданнические чувства. <…> Итак, господа преподаватели, вот вам инструкция; извольте ею руководиться – и результаты не заставят себя ждать.
Да, разумеется; но какие? А вот какие.
1) Карьеризм у преподавателей. От них требуют, чтобы их чувства выливались в определенную форму; несомненно, что это требование куда легче будет исполнить Реганам и Гонерильям, чем Корделиям. <…> Искренняя любовь стыдлива; она возмущается, когда от нее требуют того, что она с радостью готова была исполнить добровольно <…>.
2) Инквизиторство у контролирующей власти. <…> И все-таки худшее еще впереди. Это
3) Недоверие учеников. <…>
Итак, если я отношусь отрицательно к требованию, чтобы преподавание истории внушало ученикам патриотические и гражданские чувства, то не потому, чтобы я считал этот результат нежелательным, – совершенно напротив, – а потому, что я в оценке предлагаемого средства держусь истинной психологии Шекспира и Островского, а не лубочной <…>. Но если это средство не годится, то какое же годится? Как достигнуть того, чтобы преподавание истории внушало ученикам здравые патриотические и гражданские чувства?
Отвечу: никак. От начальства зависит лишь устранение препятствий, которые лишают эмоциональную часть преподавания главного залога ее влияния на умы – добровольности; остальное будет зависеть от личности преподавателя. Требовать от него можно только того, что касается интеллектуальной части его преподавательской работы – а именно, чтобы он держался в преподавании строго научного духа, духа правдивости и справедливости; а затем – сейте семена правды и веруйте, что они дадут урожай добра».
Аналогичные мысли высказывает Зелинский и о литературе (там же, с. 299): «Что же, скажут мне, по вашему, значит, школа должна отказаться от всякого воздействия на учеников в сторону социально-политического благоразумия? Мм. гг., я не менее вас желаю, чтобы этот пагубный период скитания мысли для нашей молодежи окончательно прекратился, и не менее вас убежден, что школа может этому содействовать; но для этого ей следует помнить, что аксиома о прямой линии, как о кратчайшем пути – правильна в геометрии, а не в педагогике. Школа может внушать своим питомцам дух научности и этим предохранять их от скороспелых суждений и от преклонения перед хлесткой фразой; но если она станет навязывать им готовые убеждения, то она достигнет цели, противоположной той, к которой она стремится».
II. Лирическое отступление. О послушании
Если бы культурные условия развития нашей школы были нормальными, книга Зелинского, откуда я сделал столь пространные выдержки, была бы настольной у всех, кто хоть как-то связан с педагогикой. Но до такой нормализации нам еще далеко. В ожидании перемен к лучшему на культурном фронте можно задаться двумя вопросами: 1) насколько актуальны соображения, высказанные Зелинским, в современном культурно-педагогическом контексте, и 2) что изменилось бы, если бы инквизиционный инструментарий, описанный Зелинским, удалось осложнить механизмом серьезных и немедленных последствий – воспитательной симфонией, которую играют непосредственно на коже ученика (этот сочтем чисто риторическим)?
На рубеже XIX–XX столетий молодежь была – массово – нонконформистской. Это протекало именно как болезнь молодого возраста (юные максималисты довольно быстро перековывались в чиновников без особых гражданственных устремлений, чутких лишь к собственному благу), но болезнь носила эпидемический характер. Сейчас с нонконформизмом мы сталкиваемся далеко не так часто – он не то чтобы маргинален, но лицо молодежи не определяет. И падение нонконформизма хронологически связано с настойчивыми попытками государства вернуть школе воспитательные функции. Значит ли это, что Зелинский посрамлен?
Автору этих строк в свое время доводилось участвовать в нескольких Конкурсах школьной прессы в качестве эксперта. Один год такой работы (2005) пришелся на военный юбилей. Соответственно у меня была уникальная возможность увидеть (на достаточно представительном материале), каким образом старшие формулировали свои призывы и молодежь откликалась на них. Впечатления поучительны; ими стоит поделиться.
1. Молодежь наша очень послушна. Она с жаром восприняла все эти призывы и бросилась как расспрашивать ветеранов, так и сама создавать военно-патриотические тексты.
2. Результаты расспросов, как правило, не давали никаких сведений не только о самой войне, но и о ее мифологии. Исследовательская их ценность, за несколькими очень немногочисленными исключениями, – ноль.
3. Тексты о войне были выдержаны в самом «высоком» риторическом регистре, какому только учили в школе, – т. е. представляли собой чистую и неумелую трескотню (для того чтобы сказать «подчеркнуто неумелую», все же нет оснований).
Иногда – с элементами непонимания пишущим того, что он пишет:
И, наконец, 4. Вывод. Никакого личного участия во всем этом не было. Последняя война для молодежи – на эмоциональном уровне – значит лишь чуть больше, чем победы царя Гороха над объединенной армией мышей и лягушек. Все воспитательные усилия ушли в песок. Просто они были нейтрализованы конформистской техникой, куда более изощренной, нежели дореволюционная нонконформистская (возродившаяся было в перестроечную эпоху). В основе же поведения лежит то, что и прежде, – желание устроиться в жизни и добиться личного и семейного благополучия. Просто оно проявляется раньше, чем у дореволюционных сверстников. Акселерация, что поделать. У Зелинского есть все основания смеяться с высоких небес над своими сегодняшними оппонентами.
III. И все-таки школа воспитывает. Что именно?
Но – вопреки Зелинскому – механизмы школьного воспитания можно попробовать описать. Хотя бы потому, что школа воспитывает не своим сознательным инструментарием – он чрезвычайно скуден и неэффективен, – а самим фактом воздействия на личность. Она воздействует не одна, воздействует разнопланово, – поскольку в школе много разных людей, и ничье влияние в конечном итоге не равно нулю, – но никак нельзя сказать, что в нравственном смысле пребывание в ее стенах проходит для ученика бесплодно.
И здесь уместно напомнить еще об одной мысли Зелинского – талантливо отстаивая классическую гимназию, он не выступал противником ни одной другой образовательной модели – кроме единой общеобразовательной школы. Будучи максимально неэффективна как транслятор знаний, она хуже других справляется и с воспитательными проблемами.
Нам уже приходилось писать на страницах РЖ («Сумерки всеобуча. Статья первая») о вреде культурной однородности. Любая специализированная школа (кадетский корпус, благородный пансион, духовная семинария) транслирует культурные установки и жизненный уклад своей среды. Она в состоянии это делать эффективно – во-первых, ее влияние более сосредоточенно, во-вторых, она будет это делать в согласии с семьей. В некоторых современных школах налажена передача младшему поколению жизненных установок научного сообщества – в этом тоже нет ничего невозможного. Но та культурная модель, какую призвана воспроизводить общеобразовательная школа, в природе не существует и является химерой – фантазией социалистических и прогрессистских кругов XIX в.; ее разрушительное значение было велико, и ее жертвами действительно стали все жизненные уклады, которые воспроизводились в сословно-корпоративных школах; но поставить на их место что-то ценное и самостоятельное она была, конечно же, не в состоянии.[27]
26
Впрочем, в скобках, такое непонимание – явление довольно обычное. Не так давно на зубок ехидного интернет-сообщества попал юноша, употребивший словосочетание «десница ока», а в дореволюционном педагогическом журнале мы столкнулись и с «денницей ока» (URL: http://philtrius.livejournal.com/493802.html).
27
Сознательно оставляю без рассмотрения вопрос о возможном воспитательном конфликте между школой и семьей. Конечно, приоритет семьи, для меня несомненный, ограничивается педагогической беспомощностью многих семей и даже их желанием, чтоб школа брала на себя – за отсутствием у семьи такой возможности и таких умений – воспитательное бремя. И тем не менее подрывать родительский авторитет школе не следует почти ни в каком случае.