Страница 6 из 20
Во время лагерного сбора Шемякин находился как раз в отпуске в то именно время, как штаб-офицер Генерального штаба при штабе корпуса полковник Михаэлис отбывал ценз при артиллерии. Всем штабом ведал зазнавшийся капитан Генерального штаба Бабкин, который, пользуясь тем, что Смирнов жил в Икскюле на казенной даче, тоже постоянно отсутствовал и довел дело до того, что даже экстренные бумаги докладывались Смирнову через несколько дней. Таким образом, он как-то раз жестоко подвел Смирнова, за что последний обиделся, считая, что его ни во что не ставят. Одним словом, штаб был ленивый, глупый и сумбурный. Всего не перескажешь.
Переход дивизии на зимние квартиры
12 июля на Двинском полигоне происходила боевая стрельба 2-го дивизиона 29-й артиллерийской бригады с полком пехоты. Я был назначен председателем комиссии, организовавшей эту стрельбу, и поэтому находился в Двинске с 10 июля. 13 июля в 6 часов утра я вернулся из Двинска в Куртенгофский лагерь[15], и при входе в квартиру мне передали телеграмму, полученную час тому назад, в которой командующий войсками приказывал немедленно перевести дивизию на зимние квартиры. Безотлагательно были собраны в штаб дивизии командиры частей, и полки еще до полудня, давши обед людям, выступили по домам, исключая Старорусского полка, которому для переезда в Либаву поезд был подан в 3 часа дня. Новоторжский полк в один переход дошел до Митавы. Командирам полков я приказал тотчас по прибытии хорошо ознакомить всех чинов с мобилизационным планом и подготовить все, что возможно для скорейшей мобилизации. Штаб дивизии также в тот же день перешел в Ригу, а я переехал на следующий день и остановился в меблированной комнате на углу Алекс[андровской] улицы против Окружного суда, но здесь пробыл только три дня, после чего переселился окончательно в штаб дивизии, где имелось достаточно помещения. Оставаться в это время на частной квартире в немецком доме было опасно, ввиду наличия разных секретных бумаг, докладов, телефонограмм и пр. Тем временем все пошло своим чередом и даже продолжались состязания на 2-й Всероссийской олимпиаде[16], где я был старшим судьей на состязаниях из ружей. Как раз во время голубиных садок[17] в Петровском лесу я получил уведомление, что меня приглашает командир корпуса. Явившись в штаб корпуса (кажется, 16 июля), я застал там, кроме генерала Смирнова и чинов штаба, еще командира Отдельной кавалерийской бригады Свиты Его Величества генерал-майора Орановского. Шли бестолковые разговоры, и меня никто не ориентировал ни в чем, но сейчас же стало понятно, что ожидается мобилизация и что нужно сделать для того предварительные распоряжения. Так как у меня таковые уже давно выполнялись, то я принял это к сведению. Из разговоров, во время которых присутствовал тут же лифляндский вице-губернатор князь Крапоткин, я видел, что никто не верит в войну. Мобилизация, думали, должна только попугать. Генерал Орановский, которому надлежало через несколько часов по объявлении мобилизации двинуться через Шавли[18] на Тауроген и произвести вдоль границы разведку широким фронтом, пренаивно спрашивал, нужно ли это выполнять, если будет объявлена мобилизация, и генерал Смирнов, будучи, вероятно, сам под каким-то гипнозом, ничего утвердительно ему на это не отвечал. Вследствие этого у меня невольно сорвалось восклицание, что шутки при мобилизации не допускаются. Из дальнейших происходивших тут споров, как в этот самый день, так и в последующие, когда приходилось заходить в штаб корпуса, я убедился, что здесь только одно лицо имеет значение и хлопочет, и суетится за всех и вся – это именно Генштаба полковник Михаэлис. Видимо, все нити и все распоряжения были в его руках, а генерал Шемякин был безучастен и совсем не ориентирован. Жалко, что полковник Михаэлис был суетлив и непоследователен, иначе было бы больше пользы.
Объявление мобилизации
Все были предупреждены об ожидавшейся мобилизации, и даже по секрету мне было сказано (кажется, 16-го), что таковую надо ожидать через сутки. Относительно войны ничего не было известно, даже не знали, кто кроме нас, примет участие. Около 7 часов вечера, кажется, 17 июля была получена телеграмма, что объявлена общая мобилизация и что война объявлена Австрии, первый день мобилизации 18 июля. Известие тотчас было сообщено командирам бригад и чинам штаба, которые все собрались в штаб дивизии, помещавшийся в это время в грязном одноэтажном доме на углу Школьной и Рыцарской улиц, где к тому же производился еще ремонт. По вскрытии красных пакетов выяснилось, что дивизия через 21 день должна была быть перевезена в Люблин на Австрийский фронт[19], а до тех пор, то есть до сформирования в районе Риги нового (кажется, 23-го) корпуса, должна была первой бригадой с дивизионом артиллерии расположиться в Шавлях под начальством генерал-майора Орла и при капитане Бучинском в качестве начальника штаба и укрепить здесь позицию; 2 батальона Малоярославского полка должны были стать гарнизоном в крепости Усть-Двинск; один батальон этого же полка оборонять побережье от Усть-Двинска до Туккума; две роты от него же в Виндаву[20]. От каждого полка по одной роте – для охраны железных дорог; один батальон Вяземского полка – для охраны побережья от устья реки Лифляндской Аа[21] до крепости Усть-Двинск, и остальные 3 батальона этого полка – в Риге, как единственный резерв всего Риго-Шавельского участка. Относительно командировки генерала Гандурина в Брест-Литовск[22] вопрос оказался невыясненным, и поэтому он просил отправить его в Шавли вместо генерала Орла, чтобы быть вместе со своей бригадой, что и было разрешено. Пока же он отправился в Либаву[23], чтобы быть на своем месте при мобилизации Старорусского полка. До глубокой ночи сидел я в кабинете начальника штаба дивизии и разбирался во всех этих сведениях. Весь следующий день посвятил изучению Шавельского района и Рижского побережья. В штабе дивизии работа кипела, и я имел возможность каждую минуту лично справляться, что делается, и разъяснять недоразумения.
Формирование полусотни конных разведчиков
Одною из первых моих забот было сформировать полусотню конных разведчиков наподобие того, как таковые были при некоторых Сибирских стрелковых полках во время Маньчжурской кампании и принесли, как известно, огромную пользу. Для этого были выбраны 70 лошадей верхового типа из числа поставленных по военно-конской повинности[24] – по 10 голов от полка и артиллерийской бригады и 20 от разных учреждений дивизии. Люди были поставлены от полков из числа бывших конных ординарцев, из пеших разведчиков, умеющих ездить верхом, из попавших кавалеристов и проч. Старых плохих седел из всей дивизии и артиллерийской бригады удалось собрать около 30, а 50 новых кавалерийских седел с полным прибором было выписано экстренно из Москвы и, к счастью, своевременно получены. Командиром полусотни был назначен поручик 115-го пехотного Вяземского полка Гартман, вернувшийся из Академии Генштаба по случаю объявления мобилизации, а помощником ему подпоручик Старорусского полка Каменков. Оба оказались хорошими офицерами, особенно последний, который и оставался почти до конца, тогда как поручик Гартман оказался недостаточно деятельным и был отчислен в свой полк после первого отступления из Восточной Пруссии. Сразу оказалось некоторое количество неподходящих и людей, и лошадей, и их пришлось заменить, а отчасти и совсем отчислить, и, в общем, в полусотне ко времени выступления в поход было налицо, кажется, 64 всадника. Из них многие ездили очень плохо и не знали ухода за лошадью и только постепенно обучились этому уже на походе, особенно после того, когда к дивизии прикомандировали два эскадрона павлоградских гусар[25]. Конные разведчики применялись почти исключительно для службы связи и в этом отношении принесли ничем незаменимую пользу. Работа их была отменна и без отказа днем и в глухую ночь, на крайне пересеченной местности и даже под огнем. Благодаря конным разведчикам можно было от полков не брать конных ординарцев, что для них было весьма важно. Затем можно было дать каждому бригадному командиру по 5–6 надежных человек и, наконец, дивизионной конницей пользоваться исключительно для разведки, благодаря чему и сия последняя была поставлена в благоприятные условия для работы. Конечно, у многих были поползновения пользоваться дивизионными конными разведчиками, и мне лично приходилось следить очень часто за их расходом. Ко времени пленения штаба дивизии их оставалось налицо, кажется, 44 человека. В это время ими командовал поручик 29-й артиллерийской бригады Бабин. На всех ночлегах конные разведчики располагались обязательно вместе со штабом дивизии и днем и ночью выставляли посты для охранения и наблюдения. Кроме того, всегда были наготове очередные всадники с поседланными лошадьми. Части дивизии освобождались от нарядов специального конвоя для охраны штаба дивизии.
15
Куртенгофский лагерь – лагерь рядом с городом Куртенгоф (ныне Саласпилс), также именуемый Петровским, в котором проходила летние лагерные сборы 29-я пехотная дивизия.
16
Обязательное посещение продолжавшейся еще Олимпиады – имеется в виду Всероссийская олимпиада 1914 г. в Риге. Всероссийские олимпиады были учреждены великим князем Дмитрием Павловичем после провального выступления сборной России на Олимпиаде 1912 г. в Стокгольме для создания регулярной системы подготовки спортсменов. Первая Всероссийская олимпиада прошла в 1913 г. в Киеве, Вторая – в 1914 г. в Риге и так и не завершилась из-за начала Первой мировой войны.
17
Голубиные садки – стрельба по голубям.
18
Шавли – ныне город Шяуляй Шяуляйского уезда Литвы. В марте 1915 г. город был полностью разрушен немецкими войсками.
19
Австрийский фронт – Юго-Западный фронт, оперативно-стратегическое командование Русской Императорской армии для действий против армии Австро-Венгерской империи. На 1 августа 1914 г. в составе фронта были 3, 4, 5 и 8-я армии, главнокомандующий – генерал от артиллерии Н. И. Иванов.
20
Виндава – ныне город Вентспилс на западном побережье Латвии, основан в XIII веке Тевтонским орденом.
21
Река Лифляндская Аа – ныне река Гауя в Латвии, по которой частично проходит граница с Эстонией.
22
Брест-Литовск – ныне г. Брест Брестской области Белоруссии. 26 августа 1915 г. город был почти полностью разрушен в ходе боев между отступающими русскими войсками и немецкими подразделениями. Рядом с городом находилась Брест-Литовская крепость, ее переоборудование под современные стандарты началось в 1913 г., но к началу Первой мировой войны не было завершено. Крепость была подготовлена к обороне, но во время Великого отступления 1915 г. ее удержание было признано нецелесообразным. Перед оставлением русским гарнизоном 21 августа 1915 г. большая часть современных укреплений была взорвана
23
Либава – ныне Лиепая, Латвия. Город носил название Либава с 1795 по 1919 г. К началу Первой мировой войны – крупный порт, военно-морская крепость, верфь и курорт на побережье Рижского залива; военно-морской порт входил в передовую позицию Морской крепости императора Петра Великого.
24
Конская повинность, военно-конская повинность – обязанность населения Российской империи при мобилизации поставить в вооруженные силы определенное количество лошадей, введенная в 1876 г. В годы Первой мировой войны конская повинность регулировалась законом 1896 г., согласно которому запрещалось изымать у владельца более половины лошадей, а за каждую призванную на службу лошадь выплачивалась компенсация. Не подлежали призыву лишь необходимые для несения государственной службы лошади.
25
2-й лейб-гусарский Павлоградский императора Александра III полк – сформирован как Днепровский пикинерный полк 20 июня 1764 г. С 1801 г. – Павлоградский гусарский полк. В 1914 г. полк входил во 2-ю бригаду 2-й кавалерийской дивизии, командир полка – полковник Перевощиков, дислокация – Сувалки. Расформирован в начале 1918 г.