Страница 12 из 21
Итак, я требую, чтобы вы, отвлекшись от всего, обычно причисляемого к религии, обратили взор лишь на внутренние душевные движения и настроения, о которых свидетельствуют все речи и дела боговдохновенных людей. Лишь если вы и тогда не найдете здесь ничего истинного и существенного и не приобретете иного взгляда на дело – я надеюсь, лучшего взгляда, несмотря на ваши знания, ваше образование и ваши предрассудки; если вы и тогда не расширите и не измените вашего мелочного представления, которое было ведь создано лишь внешним наблюдением; если вы и тогда еще сможете презирать это устремление души к вечному, и вам будет казаться смешным рассматривать и с этой точки зрения все, что важно для человека – тогда действительно я признаю свое дело проигранным и поверю, наконец, что ваше презрение к религии соответствует вашей природе; и тогда мне будет не о чем более говорить с вами.
Не опасайтесь, что я в конце прибегну еще к обычному средству и укажу вам, как необходима религия, чтобы поддерживать в мире право и порядок и мыслью о всевидящем оке и о бесконечном могуществе приходить на помощь близорукости человеческого предвидения и узким пределам человеческой силы; или что она есть верный друг и спасительная опора нравственности, так как своими святыми чувствами и блестящими горизонтами она значительно облегчает слабому человеку борьбу с самим собой и осуществление добра. Так, правда, говорят те, кто выдает себя за лучших друзей и самых ревностных защитников религии; я же не хочу решать, что больше презирается в таком сочетании мыслей, – право ли и нравственность, которые представляются нуждающимися в поддержке, или же религия, которая должна их поддерживать, или, наконец, вы сами, к которым обращаются с такой речью. Ибо если этот мудрый совет должен быть дан вам самим, то как нагло было бы с моей стороны требовать от вас, чтобы вы легкомысленно играли вашими внутренними чувствами и через посредство чего-либо, что вы не имеете иных оснований почитать и любить, определялись бы к тому, что вы и без того уже почитаете и осуществляете? Или если этими речами вам хотят лишь шепнуть на ухо, что вы должны делать в угоду народу, – то как можете вы, призванные воспитывать других и уподоблять их себе, начать с того, что будете обманывать их и выдавать им за священное и существенно необходимое то, к чему вы сами глубоко равнодушны и что, по вашему убеждению, они тоже могут отбросить, как только они поднимутся на ту ступень, на которой вы стоите? Я, по крайней мере, не могу призывать вас к такому образу действий, в котором я усматриваю гибельнейшее лицемерие в отношении мира и в отношении вас самих; и кто хочет так рекомендовать религию, тот неизбежно лишь умножает презрение, которым она уже окружена. Ибо, допуская даже, что наши гражданские учреждения еще в высокой степени страдают несовершенством и обнаружили еще мало силы в предупреждении или истреблении произвола, – какой недопустимый отказ от насущного дела, какое трусливое недоверие к улучшению заключалось бы в намерении призвать на помощь нежелательную самое по себе религию! Ответьте мне лишь на одно: имели ли бы вы правовое состояние, если бы его существование основывалось на благочестии? и не ускользает ли от вас, как только вы исходите отсюда, само понятие права, которое вы считаете столь священным? Так примитесь же непосредственно за само дело, если вам кажется, что оно находится в таком плохом положении; улучшайте законы, изменяйте учреждения, дайте государству железные руки, дайте ему сотни глаз, если оно их еще не имеет, но не усыпляйте тех, которые оно имеет, обманчивыми песнями. Не смешивайте этого дела с иным, – не то вы его совсем не устроите; и не объявляйте, к позору человечества, его самое возвышенное создание паразитным растением, которое может питаться лишь чужими соками.
Даже в нравственности – я говорю это в согласии с вашими собственными воззрениями – даже в нравственности, которая гораздо ближе к нему, не нуждается право, чтобы обеспечить себе неограниченное господство в своей области; оно должно быть совершенно самостоятельно. Государственные люди должны всюду уметь осуществлять его, и тот, кто утверждает, что это возможно лишь через распространение религии – если вообще можно произвольно распространять то, что существует, лишь проистекая из души, – тот вместе с тем утверждает, что государственными деятелями должны быть лишь люди, способные вселить в человеческое сознание дух религии; но к какому темному варварству несчастных времен это вернуло бы нас! Но точно так же и нравственность не может в такой форме нуждаться в религии. Ибо что они разумеют под этим, как не то, что слабое, искушаемое сознание должно искать себе помощи в мысли о будущем мире? Но кто делает различие между тем и этим миром, обманывает сам себя; по крайней мере все, у кого есть религия, знают лишь один мир. Поэтому если нравственности чуждо искание благополучия, то будущая жизнь не имеет большего значения, чем настоящая; и если она должна быть совершенно независимой от одобрения, то авторитет вечного Существа может означать для нее не более, чем авторитет мудрого человека. Если нравственность теряет свой блеск и свою прочность от каждой посторонней примеси, то еще более – от соединения с тем, что всюду выдает свою высокую и чуждую окраску. Но об этом вы достаточно слышали от тех, кто защищает независимость и всемогущество нравственных законов; я же добавлю, что и в отношении религии свидетельствует о величайшем презрении желание пересадить ее на чуждую почву, на которой она должна иметь служебное назначение. Даже и господствовать она не хотела бы в чужой области, ибо она не склонна к завоеваниям и не стремится расширять свои владения. Ее удовлетворяет сила, принадлежащая ей по праву и в каждое мгновение снова заслуживаемая ею; и ей, которая все освящает, тем более свято то, что утверждает равное с ней место в человеческой природе. Но непременно хотят, чтобы она настоящим образом служила; она должна иметь цель и доказать свою полезность. Какое унижение! Неужели ее защитники должны жадно стремиться доставить ей это унижение? Пусть лучше те, кто всюду ищут пользы и в глазах которых даже право и нравственность в конечном счете существуют в интересах чего-то иного, сами потонут в этом вечном круговороте всеобщей полезности, в котором они топят все блага и в котором ничего не понимает человек, желающий сам для себя быть чем-либо, – пусть лучше они погибнут, чем выдают себя за защитников религии, дело которой они поддерживают так неумело! Какая слава для нее, небесной, что она так удачно устраивает земные дела людей! Какая честь для нее, свободной и беспечной, что она умеет до некоторой степени обострять и утончать совесть людей! Ради этого она не снизойдет для вас с неба! Что любится и ценится в интересах чего-либо иного, вне его лежащего, то может быть полезным, но не бывает необходимо само по себе; и разумный человек оценивает его лишь в соответствии с целью, которой оно служит. И эта цена оказалась бы для религии довольно ничтожной; я, по крайней мере, не дал бы многого за нее; ибо я должен сознаться, я не могу придавать особого значения тем несправедливым поступкам, которые она будто бы предупреждает, и тем нравственным действиям, которые она должна порождать. И если это есть единственное, что могло бы доставить ей почитание, то я не хочу принимать в ней участие. Это слишком незначительно, даже чтобы только мимоходом рекомендовать ее. Воображаемая слава, исчезающая при ближайшем рассмотрении, не может помочь религии, выступающей с более высокими притязаниями. Что религиозность сама по себе с необходимостью проистекает из глубины всякой лучшей души, что ей принадлежит самостоятельная сфера сознания, в которой она неограниченно властвует, что она достойна того, чтобы своей внутренней силой оживлять благороднейших и лучших людей и быть воспринятой и познанной ими в своем глубочайшем существе, – вот что я утверждаю и что я хотел бы обеспечить за ней; вам же теперь надлежит решить, стоит ли выслушать меня, прежде чем еще более укрепиться в своем презрении.