Страница 21 из 32
В «Просвещенце» дети прожили до осени. С наступлением холодов, поскольку дома отдыха были рассчитаны только на летнее время и не отапливались, детский дом № 7 переехал в г. Хвалынск, где его разместили по специально выделенным для этих целей учреждениям. Бывший сад № 65 разместился по ул. Советской, остальные сады (№ 7, 15, 20, 38) – по ул. Красноармейской, у самого берега Волги. Там же находилась и дирекция детского дома.
Детский дом жил и работал, как и подобает детскому учреждению с учетом военного времени. Воспитатели делали все, чтобы дети росли здоровыми и, по возможности, счастливыми.
Королёва Наталия Алексеевна:
– Новый 1942 год для детей сотрудники детдома сделали праздничным. Настоящие ели в той местности не растут, поэтому довелось наряжать сосну. Игрушки делали воспитатели. Сосна получилась шикарной, принесла много радости детям. На свои средства приобрели для детей скромные подарки. Помещение, где установили сосну, было красочно, со вкусом оформлено. Очень много сделала Янина Гавриловна Чучко, которая отличалась хорошим художественным вкусом. Под ее руководством воспитатели до поздней ночи рисовали, вырезали, красили, склеивали, развешивали. Было приятно слышать восхищение директора и других гостей, что такой красавицы-сосны они не видели никогда. Дети были хорошо подготовлены к празднику, выступали в костюмах, пели, читали стихотворения, играли в интересные игры.
Сотрудники детского дома жили одной жизнью со страной, помогали, чем могли, фронту. Райком партии доверил коллективу детского дома вязать фронтовикам перчатки, носки, шить кисеты. Воспитатели принимали активное участие в субботниках по задержанию на полях снега.
Гуль (Соскина) Лилия Борисовна – воспитывалась в минском детском саду № 7, в Хвалынске была определена в детский дом под таким же номером – семь. В 1941 г. ей было 8 лет:
– Из детдомовской жизни мне особо запомнились два случая: со сдачей кала на анализ и… встреча с мамой.
…Однажды для выявления «глистоперов» в интернате провели «мероприятие»: сдачу кала на анализ. Суть «мероприятия» состояла в том, что в одночасье всем было велено испражняться, но не в туалете, а на землю во дворе интерната.
Выдали: кому – пустые спичечные коробочки, кому – пузырьки, а кому – по клочку газеты.
Многие мальчишки и девчонки, не ощущая нужды в освобождении кишечника, воспользовавшись отсутствием во дворе взрослых, взяли кал у своих товарищей.
Результаты анализов оказались удручающими. В интернате объявили карантин. Только проведенная под строгим контролем воспитателей и нянечек повторная сдача кала выявила настоящих больных – их оказалось всего трое.
…Когда мне сказали, что приехала моя мама и ждет меня (в то время я была на берегу Волги), я сразу же бросилась к своему детскому дому. Открыла дверь комнаты интерната и увидела женщину, а рядом с ней – младшего братишку Леву. Не сразу, но узнала в этой женщине маму. «Мама! Мамочка! Наконец-то!» – я бросилась к родненькой, к братишке… С мамой мы плакали от радости встречи. Потом – всю ночь не смыкали глаз, смотрели друг на друга. Казалось, что все это сон, что стоит лишь закрыть глаза – мама исчезнет…
В Минск снова довелось возвращаться в товарном вагоне, и опять в эшелоне с солдатами. Но на сей раз обстановка была совершенно иной. Солдаты наперебой кормили нас хлебом, консервами и сгущенным молоком.
Когда мы оказались в Минске, то стало жутко: Минска-то и не было – кругом одни руины[38].
Соломянская Софья – воспитанница минского детского сада № 20, в Хвалынске была определена в детский дом № 1. В 1941 г. ей было 6 лет:
– Я помню наше нелегкое военное детство. Наш детский сад был где-то под Ратомкой. Помню бомбежки, как нас сажали по три человека под дерево в лесу и объясняли, что это военная игра, как ночью мы спали одетыми, готовые вскочить в любую минуту. Очень ясно передо мной стоят девять дней поездки в товарном вагоне. Духота, а нас из-за боязни потерять даже на стоянках не выводили на воздух. Исключение было лишь во время бомбежек.
Я была очень впечатлительным ребенком и ночами не спала: широко открытыми глазами смотрела вверх. А полки в вагонах, на которых мы спали, были из свежеоструганных досок. Однажды мне насыпались опилки в глаза. Я ослепла. На каждой остановке меня выводили в медпункт, где промывали глаза. А из-за того, что я была на воздухе, дети мне завидовали.
И вот мы на земле саратовской.
Волга, тучи мошкары. Впервые в жизни я увидела пароход и впервые – плыла на нем. Помню, на пароходе нам устроили завтрак: дали манную кашу. Какой же она была вкусной!..
Потом – Хвалынск, дом отдыха «Просвещенец», затем – детский дом № 1, хотя почти все детсадовцы, которые находились в «Просвещенце», были переведены в новый дошкольный детский дом № 7. Ведь и мне было тогда лишь шесть лет.
В основе детдомовской жизни был физический труд. И это, с учетом военной обстановки, правильно. Но труд детдомовцев был подчас не по возрасту тяжелым: мы сами запасали хворост, рубили его, делали кизяки (топливо из навоза), летом работали на огороде около детдома. Самое трудное – носить воду из колонки (ведер несчитано много). Помню и такое: ходили за семь километров (!) в поле, чтобы полоть горох и чечевицу или собирать колоски.
А разве забыть досаждающие нам болезни, особенно малярию и дизентерию. От дизентерии были и летальные исходы.
А побеги из детдома…
А можно ли забыть обувь: сверху – брезент, а подошва деревянная. Это – кошмар!..
А вечное желание чего-нибудь жевать?.. У нас даже свои поговорки были: «Лапшинка за лапшинкой бегают с дубинкой» – это по поводу супа; «Из-за хлеба Москву видать» – на стол подавали тоненькие-тоненькие ломтики.
И все-таки насущнее всего были передаваемые по радио сводки Совинформбюро. Едва раздавался знаменитый голос Левитана, как все группировались и застывали у радиоприемника.
Помнится и такое: дороги в Хвалынске были вымощены камнем. Летом – нестерпимая жара, камни – раскалены, а мы – босиком, приходилось не ходить, а прыгать.
Помню и необыкновенный патриотизм детей. В восемь-девять лет мы прекрасно разбирались в международном положении, следили за событиями на фронте. Особенно хорошо помню все события Сталинградской битвы. Будто политики, мы обсуждали проблемы открытия Второго фронта. Выступали с концертами в госпиталях. Для отправки на фронт вязали носки и варежки с двумя пальцами.
А как мы учились? Писали между строк на старых книгах, в чистых местах старых тетрадей. Один учебник был на двадцать детей. И ведь учились-то хорошо: «Каждая пятерка – удар по врагу» – таков был наш девиз.
А разве забыть принципы нашего самовоспитания (неписанные!): а) обещал – сделай; б) решили все – выполняй; в) взаимовыручка, взаимопонимание, поддержка. На этих принципах рождалась дружба, цену которой ощущали при наших встречах в Хвалынске и Минске, – слезы, объятия, долгие, непрерывные беседы, в последующем – письма, звонки, поездки друг к другу[39].
С. А. Соломянская с детским домом простилась после семи классов. В Хвалынске окончила педагогическое училище. Возвратилась в родной Минск, там училась в педагогическом институте, много лет до ухода на пенсию работала директором Дома пионеров.
В 1942 г. коллектив детдома № 7 оказывал помощь своим сослуживцам, эвакуированным из Ленинграда. Их разместили в школе № 3, где ди ректорам была белоруска, также эвакуированная Анна Семёновна Бельская.
Самое активное участие коллектив детского дома принимал в оказании помощи раненым бойцам и командирам Красной Армии. Сотрудники встречали пароходы с ранеными на пристани, помогали им сойти на берег, некоторых выносили на носилках и отправляли в госпиталь Черемшан. А дети постоянно выезжали в госпиталь, давали концерты для раненых. Это было очень волнующе: бойцы всегда с нетерпением ждали своих маленьких шефов. Дети рассказывали стихотворения, пели, танцевали, дарили фронтовикам рисунки, напоминая бойцам родные семьи.
38
Там же. – С. 121–122.
39
Там же. – С. 138–140.