Страница 13 из 32
Воспитанников из белорусского пионерского лагеря «Ратомка» разместили в зданиях бывшего детского дома № 1. Директором нового детского дома был назначен Василий Мишаткин, местный педагог, замечательный воспитатель и человек. Весь прибывший «минский» персонал закрепили за «своими» детьми, вожатым отрядов – бывшим школьникам дали возможность окончить среднюю школу.
Кругер Галина Зиновьевна:
– Не поверите, школу мы все закончили на отлично! Жили, работали, заботились о детях. Они очень нас любили. Помню, что топили печки шелухой от семечек. А перед сном в той комнате, где у учеников не было «троек», рассказывали сказки. Сколько мы их рассказали за те дни, не пересчитать!
Робейчиков Марлен Яковлевич:
– На пароходе я первый раз снял тапочки. За полмесяца в дороге мы ни разу не раздевались. Когда я тапочки снял – они воняли, и я их стал мыть. Мыл-мыл – и выбросил за борт. Приехал в Хвалынск босиком.
Нас было так много, что разместили по нескольким детским домам. Почему я это знаю? Потому что помню, как сильно плакали те, кому предстояло разлучаться с братом или сестричкой. Когда мы были в пионерском лагере без родителей, чувствовали себя вольно, а тут все испугались. Мы же домашние дети, привыкшие к ласке, и тем самым отличались от других детдомовцев. Меня мама всегда целовала на ночь, а по утрам будила. А теперь мне надо было привыкать жить без родителей.
Еда для нас, подростков, была скудной. Постоянно ощущали голод. Однажды посмотрели кинокартину, в которой наши разведчики варили кашу из березовой коры. Наши девочки тоже научились варить такую кашу.
А разве можно забыть и такое: мы бегали из детдома в воинскую часть, там нам иногда перепадал черпак супа. Нас было очень много, поэтому не могли накормить всех. Успеешь первым – получишь, опоздал – уйдешь ни с чем.
У меня был друг Мишка Черкасов. Как-то сидим, он и говорит: «За двадцать километров пошел бы, если бы знал, что там дадут миску каши». На дворе – минус тридцать, он оделся и побежал в воинскую часть. Просит у солдат что-нибудь поесть, они говорят: «Беги за котелком». Он вышел на улицу, покумекал и решил: «Пока буду бегать за посудой – ничего не достанется». Возвращается назад и говорит солдатам: «Лейте!», и подставляет шапку-ушанку. Солдат взял и вылил ему в шапку весь черпак.
Пока Мишка добежал до детдома, отморозил уши, но – суп донес, и немудрено – шапка была полна льда. Вывернули лед в тарелку (тарелки были металлические), разбили его на кусочки, и каждый из обступивших Мишку сосал льдинки супа, а девочки оттирали кормильцу уши. Сейчас и представить трудно, сколько было радости, что Мишка принес еду для всех нас.
…Осенью заготавливали дрова в лесу, находившемся на горе. Деревья валили, обтесывали, потом распиливали, кололи на поленья и складывали в штабеля… Дома мы никогда не делали подобного, потому что – городские, а здесь такие толстые бревна нужно было пилить и колоть. Доставалось!
…Не удивлюсь, если «магистры» именитого телевизионного Клуба знатоков не ответят на вопрос: «Что такое “макуха”»? А, между прочим, для нас, мальчишек военной поры, «макуха» была величайшим лакомством.
Представьте, тихонько пробираешься в кладовую и запускаешь руку в бачок, где вымачивался харч для лошади, а там, глубже, находишь великолепный жмых, он же – «колоб», он же – «макуха». И потом хоть целый день жуй и соси ее…
…У нас в классе учился сын директора маслозавода. Дети есть дети, сидим на уроке, в «морской бой» играем. А он за нашими спинами ест хлеб с подсолнечным маслом. Запах – на весь класс.
Кое-кому из нас стало не по себе, но – смотрим – нет учительницы, смотрим – она на полу лежит. Она тоже голодная, услышала этот запах и упала в обморок. Наши девочки отвели ее домой.
…Однажды собралось нас несколько мальчишек, самых отчаянных, решили убежать на фронт. На наше счастье, приехал в детдом капельмейстер: его и поныне помню – капитан Гордеев. Он отобрал четверых мальчиков с музыкальными способностями, в том числе и меня.
В армию нас провожали всем детдомом…[29]
Ковалёв Семён – воспитанник пионерского лагеря «Ратомка, в 1941 г. ему было 9 лет, воспитывался в детском доме № 1, а с августа 1944 г. – в дет ском доме № 7:
– Из пережитого во время эвакуации мне почему-то запомнилось не самое страшное и ужасное, а вот такой случай: сели на пароход и едем в Хвалынск. Изголодались чертовски, и вдруг нам сказали, что будут кормить кашей. Уже и тарелки расставили на столах палубы вдоль одного борта. Мы, не сговариваясь, ринулись к столам – пароход накренился, и каша вместе с тарелками полетела за борт.
Помнится, в детдоме мне приходилось учиться столярному делу. Учился этому ремеслу охотно – и доволен, в жизни пригодилось.
Пока еще не забылось, как вместе с другими детьми довелось работать на прополке в подшефном колхозе. Бывало, тянешь осот, и не под силу – зовешь кого-нибудь на помощь.
Запомнилась и сдача крови для раненых солдат и офицеров. Кровь сдавали охотно, понимали, чем быстрее поправятся бойцы нашей Красной Армии, тем скорее окончится война. Но дело в том, что сами-то мы были слишком слабыми, и случалось, что после сдачи крови кружилась голова…
Позняк Ольга – воспитанница пионерского лагеря «Ратомка», в 1941 г. ей было 10 лет:
– В июле сорок первого в Хвалынске было тихо и красиво, а нам, эвакуированным подросткам, было неспокойно и не до игр. Уж слишком одолевала тоска по родным и близким, оставшимся в родной Беларуси. Где они? Живы ли? Долго ли длиться этой ужасной войне.
По приезду в Хвалынск я с группой минчан оказалась в Третьем Черемшане («Черемшаны-3» – один из домов отдыха в Хвалынске. – В. П.). Помню, мы, девочки, скучились в кружок и плачем. Были почему-то убеждены, что больше никогда не вернемся в Минск. А зачем тогда жить? Но пришла воспитательница, погладила нас по головкам и долго-долго уговаривала не поддаваться унынию. Говорила: «Подождать надо, вот прогонят фашистов, и все вернемся в родные края. Но чтобы это произошло, надо помогать Красной Армии, фронту и, главное, хорошо учиться».
Через месяц нас из Черемшан перевели в детский дом. Почти до самого начала нового учебного года остро стоял вопрос: пойдем ли в школу, так как не было ни учебников, ни письменных принадлежностей, да и с одеждой – проблемы. Но 1 сентября 1941 г. свершилось чудо!.. В школу отправились строем, с сумками и полевыми цветами в руках…
Несмотря на лишения, мы старались во всем: в учебе, в труде на колхозных полях и в детдоме – особенно в изготовлении посылок для фронтовиков.
Я была в то время неработоспособной. Донимал позвоночник. И я старалась, чтобы никому не быть обузой. Училась только на отлично: расшивала для фронтовиков кисеты, вязала носки и рукавицы. Вышивкой я занималась и дома, а вот вязать научилась в детдоме.
На работы в колхоз меня не брали. А так хотелось!.. Возвращаясь с полей, ребята рассказывали много интересного: как видели живых зверят – лисицу, зайца, как заливали норку водой, выманивали наружу суслика. Но, главное, работая на колхозных полях, по-настоящему помогали фронту. Однажды, провожая ребят в колхоз, стояла и плакала. Тут меня обняла Клава Полякович и говорит: «Оля, не плачь, я за тебя и за себя поработаю».
Спустя неделю, вернувшись в детдом, Клава вновь обняла меня и сказала с какой-то особой улыбкой: «Поработала и за тебя, Олечка», показала ладони, а ладони – с множеством кровоподтеков и ссадин…
Проведенные в Хвалынске годы незабываемы. Во многом это связано с болезнью. Я и в Минске была больной, но эвакуация усугубила мое положение. Немалую часть времени, особенно в 1941 г., я провела то в детдомовском изоляторе, то в городской больнице. Донимал позвоночник. Отнялись ноги. Лечили меня не только врачи. Горожане приносили готовые для лечебных процедур настои лекарственных трав, которые я пила, а также делала примочки и натирания. Однажды почувствовала, что сильно болят пятки, – начали оживать ноги…
29
Там же. – С. 124–127.