Страница 1 из 3
Инсар, Медок и Царевна
С самого утра у меня было нерабочее настроение: я скучал по Медку. Заставка на компе притягивала взгляд. На ней мы с Медком гуляем в парке. Она идет по бордюру, а я поддерживаю ее под руку. Она такая радостная, летящая, в коротком абрикосовом пальто. Черные волосы, почти такой же длины, как пальто, лежат блестящими волнами. Медок смуглая, яркая, в руке у нее букет мимоз. Я шагаю рядом, уверенный и довольный, любой поймет по моему взгляду, что я влюблен.
Мы не расставались с тех пор, как я пришел работать в "Изумрудный город": два с половиной года. Это она придумала мне прозвище, и, вслед за ней, все стали звать меня Инсаром, а настоящее имя, Виталий, никто уже не помнит.
Три месяца назад Медок уехала в Грецию. Для меня это было, как пожар на празднике. Я, конечно, знал, что по паспорту она Медея Ипсиланти, любил ее экзотическое имя и восточную страстность. И вдруг в Греции у нее обнаружился дядя Аргирис и еще куча родственников, троюродных братьев и тетушек – седьмая вода на киселе. Она сама хохотала, когда рассказывала о них, однако, полетела знакомиться. Медок планировала провести отпуск на Кикладах и вернуться.
Получив от нее первые фотографии заморских пляжей, роскошных вилл, яхт и застолий, весь офис заныл от тоски по привольной жизни в южном климате. Медее завидовали.
Я не сомневался, что она вернется, а если и останется, то обязательно позовет меня в Грецию. Иначе и быть не могло. Мы звонили друг другу и говорили часами, писали горячие письма и слали открытки с ангелами и сердцами. Интернет стал близким другом. Она рассказывала мне о своих приключениях, я проводил вечера, рассматривая ее фотографии, и всем своим существом стремился к ней.
Вот и сейчас рука потянулась к оранжевой флэшке с особенной папкой. В ней хранились фото, на которых Медея позировала ню. Я ни на минуту не забывал волнующие изгибы ее тела… Три месяца это очень много! Бумажные фотки, наверное, затерлись бы до дыр, но эти лишь блестели под моим вожделеющим взглядом.
Бегущая строка внизу монитора сообщила, что пришла почта – письмо от Медка. Я обрадовался, мечтая подкрепить виртуальное свидание свежими заверениями в любви. Залпом проглотил ее короткое сообщение:
"Милый Инсар. Я не смогла сохранить чувства к тебе. Я без ума от другого. Сердцу не прикажешь. Не жди меня. Отныне я принадлежу Греции. Прощай и не держи на меня зла".
Что это? Идиотская шутка? Как это, «без ума от другого?» Она не могла так поступить! Сообщение, конечно, в ее стиле – Медок всегда была излишне прямолинейна. Но мозг отказывался воспринимать доходчивость коротких рубленых фраз. Просто, она решила меня разыграть. Я быстро набрал ее номер. Нетерпеливо слушал длинные гудки. Забыла телефон? Не слышала? Не хотела отвечать?
Меня охватила паника. Я отбросил телефон и щелкнул мышкой, закрывая ужасное сообщение. Во весь экран развернулась передо мной картинка с обнаженной Медеей. Неужели какой-то Пизагорас хватает своими граблями ее бедра, владеет всем этим богатством!? Глаза застила малиновая пелена.
Весь день я названивал Медее, но безрезультатно. Ходил из угла в угол, невпопад отвечал на звонки, не слышал коллег, и не мог ни о чем думать. Только о ней и ее странном письме. Никто из сотрудников не выпытывал у меня, что произошло. Страшила заглянул в кабинет, покачал головой и вышел. Оказалось, Медок написала не только мне, но и боссу, и подругам. Со всеми распрощалась, обрубила концы.
Прошла неделя, я перестал звонить Медее. Не сразу заметил, что меня начала обхаживать Булька – ее подруга. На самом деле ее звали Ульяной, Улькой, это Медея придумала собачье прозвище. Она, действительно, напоминала маленькую комнатную бульдожку, коренастую, крепенькую.
Булька стала подкарауливать меня в перерывах или после работы и много-много говорила, поблескивая круглыми предупредительными глазами. Зазывала меня на йогу, то ли спиритическую, то ли феерическую. Девушка объясняла, что я подавлен и напряжен, и что трансцендентальная медитация мне обязательно поможет: развяжет узлы и разгладит сгустки, чтобы энергетический поток не тормозился. И тогда я освобожусь от негативных эмоций и мрачных мыслей.
Наконец, ее навязчивая заботливость стала меня напрягать, я отлично понимал по ее вздохам и взглядам желание непременно помочь мне выпустить застоявшийся поток, гнетущий мое существо. Она была готова стать медиумом для этого потока, проводником к доступному и близкому счастью, которое я, ослепленный обидой на Медею, не желал замечать.
Булька ничего не делала без позволения Медеи. Значит, моя бывшая подружка дала добро. Какое великодушие! Мне даже скулы свело от нового приступа боли.
Закончился промозглый ноябрь, потянулись ничем не примечательные бессолнечные декабрьские дни. Я работал на износ, приходил домой поздно, ужинал и ложился спать. Следил за тем, чтобы на мечты и мысли не оставалось сил.
Одна успешная сделка сменяла другую, и сотрудники "Изумрудного города" рассчитывали получить щедрые премии к Новому году. Народ обсуждал корпоративный праздник, намеченный на конец декабря. Я отказался принимать участие в подготовке конкурсов и на праздник не хотел идти до самого последнего дня. Но неловко было огорчать Страшилу, он собирался ставить меня в пример, как успешного риэлтора, и еще не хотелось, чтобы Булька настрочила Медку что-нибудь вроде: "А твой-то бывший так сохнет, даже Новый год не пришел праздновать". Не дождется.
К семи вечера коллеги и приглашенные собрались в Нефритовом зале гостиницы "Аркадия". Столы проседали от разносолов и напитков. Первую часть вечера звучали поздравления и бодрые речи об успехах "Изумрудного города". Страшила – мастер красного словца. Даже скептики прониклись его речью. Потом все вдохновенно спели наш гимн. Выступления сменились «раздачей слонов». Шеф никогда не вручал кубков, статуэток и прочих артефактов за хорошую работу, только конверты с чеками. В конце церемонии благодарные сотрудники, раззадоренные шампанским, окружили босса, и с гиканьем стали подбрасывать в воздух.
После торжественной части началось представление. Приглашенные девицы энергично сплясали канкан. Полуголый фокусник смело предложил дамам разрубить на его груди капусту. Выпущенные из его цилиндра голуби разлетелись по ресторану и деликатно присели на обнаженные плечи сотрудниц. Восторженные дамы тут же принялись их кормить. Потом в проходах между столами вдруг появились горящие кольца. Я подумал, что в них будут прыгать тигры, но туда ринулись юные акробатки в блестящих купальниках. Мужчины не выдержали и бросились вслед за девчонками доставать их из огня. Необъятная певица спела густым и сильным голосом: "Красивая и смелая дорогу перешла…" Но никто не поверил. Страшила пригласил ее на танец, и многие сотрудники тоже решили, что пора размять ноги.
Так бодро проходил вечер. Ко мне подсела Булька, нарядившаяся в красное платье, обтянувшее ее, как вторая кожа. Густо подведенные глаза казались еще круглее обычного.
– Потанцуем, Инсар! – протянула она томным голосом, решив, что сразила меня наповал своим появлением.
Я почувствовал раздражение. Как раз собирался танцевать, но только не с Булькой. Не знаю почему, но я относился к ней, как к сообщнице Медеи.
– Не хочется, Ульяна Мироновна, – отшутился я, хватаясь за вилку, – еще не всех победил на ближнем фронте.
Недовольная Булька ушла, а я направился к барной стойке, у которой обосновался мой приятель Петр. Благодаря Медку все называли его Педро.
– Коньяку? – оживился он. У него были уморительно подвижные брови.
– Давай, – кивнул я. Педро взял со стойки пузатую бутылку армянского, и налил в рюмку благородный напиток.
– Чтоб всегда так жили, – вздохнул он, очерчивая рукой с рюмкой широкий полукруг, как будто благословляя толпу пляшущих и жующих коллег.