Страница 18 из 21
– А я с тобой не соглашусь, – прервал его Черников. – Все равно ты бы написал и о вшах, и о воровстве командиров, их бездарности, если бы не боялся…
– Мы не на войне, – уклончиво отозвался Сергеев. – В военное время, когда живешь среди себе подобных, что-то прощаешь людям, за что они прощают тебе… А в мирное время вдруг стать врагом всем окружающим?.. Во имя чего?
– Сергеич, ты не прав… Главное в этом мире – истина. Джордано Бруно пошел на костер ради истины. Галилей произнес: «А все-таки она вертится…». Гумилева расстреляли, потому что он не предал свою истину. А Маяковский сам застрелился, оттого, что не мог служить двум господам… Творец должен служить исключительно истине и не бояться осуждения общества или государства. Тем более, нашего, – Черников привстал, вскинул, словно указку, вилку с насаженной на нее картофелиной. – Что такое наше общество? Трясущиеся, кухонные мещане, не способные на борьбу интеллигенты… Я вот сейчас трусь о рабочий класс, вижу – правильно, что он в нашем обществе гегемон. Он работает и пьет, пьет и пашет до кровавых мозолей. Он чувствует ложь, несправедливость, собственное бессилие, оттого и пьет… А мы – витийствуем…
– Боря? – негромко произнесла Юля и, прижавшись к Черникову, что-то ему прошептала.
– Вот видишь, – качнулся Черников в сторону Сергеева, – наши слабости – это наши оковы. Это груз, который гнетет… Но мы не находим в себе сил от него избавиться…
Юля забрала у него вилку, и он замолчал, словно потерял нить рассуждений…
– Ну да, я не лучше тебя, даже хуже, но мне дано познать истину, с тебя же другой спрос… – с вызовом произнес Олег, завуалированно возражая и Черникову, и Сергееву.
Сашка подумал, что Черникову уже достаточно пить, и ему стало обидно за хозяина. Но тот нисколько не обиделся, спокойно произнес:
– Наверное, ты, Боря, в чем-то прав. Мне хотелось просто рассказать о том, как мы жили, какими были в их возрасте, – он обвел рукой стол. – Может, это поможет им ответить самим себе на вопросы, которых в любой молодости так много… И я не претендую на истину, скорее даже, я субъективен…
– Успокаиваем себя… Я и говорю – кухонные революционеры, – с ударением на «о» в слове «кухонные», ни к кому не обращаясь, пробубнил Черников. – Оттого муторно и тесно, оттого таланты спиваются или умирают в нищете от непонимания…
– Выходит, Вампилов – талант, а Валентин Распутин – не талант, – неожиданно вмешался Олег.
Черников вскинул голову, удивленно уставился на него и раздраженно произнес:
– Саня Вампилов – гений… Он классик русской драматургии, а Валя Распутин – талант, и он страдает, оттого пишет… И Гена Машкин – талант, но не раскрывшийся… Потому что в нем тоже живет цензор…
И замолчал.
Было очевидно, что все, кроме, пожалуй, мягко улыбающегося и словно отстранившегося от происходящего хозяина, пытались постичь логическую связь в высказанных тезисах.
– А Машкин политехнический ведь заканчивал, – вспомнила вдруг Аня. – Мне понравилось «Синее море, белый пароход».
– И рассказы у него есть неплохие, – поддержал ее Володя. – «Вечная мерзлота», к примеру, классика жанра.
– Не будем больше моим друзьям косточки перемывать, – недовольно произнес вдруг Черников.
Зависла пауза.
– Однако, пора нам всем по домам, – наконец прервала молчание Аня и поднялась. – Дмитрий Сергеевич, мы с Юлей сейчас все быстренько приберем… – и стала собирать посуду.
– А мы пока покурим… – поддержал ее Володя.
Все шумно задвигали стулья, некурящие Черников и Сергеев ушли в другую комнату, кабинет хозяина. Аня и Юля деловито засновали между комнатой и кухней, откуда донеслось журчание воды и звон тарелок.
Ребята вышли на улицу.
Поеживаясь от ощутимой ночной прохлады, закурили.
– Интересно, чей это рассказ Борис нам читал? – произнес вдруг Олег.
Сашка многозначительно посмотрел на Баяра, но его лицо как всегда не выражало никаких эмоций. За все время, которое он знал Согжитова, Сашка так и не смог понять, было ли это отражением азиатской мудрости или присущей Баяру флегматичности.
– А зачем тебе это знать, – отозвался Володя. – Рассказ, похоже, так себе… Язык – обычный, типаж тоже усредненный, если судить по этому отрывку.
– По отрывку не стоит, конечно…
– Это точно, – перебил Олега Сашка.
– …но ты же знаешь Черникова. Он выносит на обсуждение то, что хочет или похвалить, или размазать… – продолжил Олег, обращаясь к Володе.
– На этот раз он гения точно не открыл…
– А насчет формулировки понятия «гений» он вообще загнул, – выдохнул после глубокой затяжки Олег. – Вампилов – талант, да. Но не гений…
И, явно заинтересованно, спросил у Сашки:
– Кстати, а кто Юлю знает? Она у вас учится?
– Она – жена Бориса Ивановича, – подал голос Баяр.
– Правда, что ли? – не поверил тот. – Он же старик для нее…
– Правда, – подтвердил Сашка. – Во всяком случае, они живут вместе, и он так говорит.
– Ну, Иваныч… – то ли с осуждением, то ли с одобрением протянул Олег.
– А ты было и губу раскатал, – поддел Володя. – На чужой каравай…
– А что, не скрою, понравилась она мне, – не стал отказываться тот. – Симпатичная девушка, не глупенькая…
– Так уведи, – посоветовал Володя.
– Захочу – уведу…
– От Черникова не уведешь, – веско произнес Баяр.
– Отчего же, – возразил Сашка, вдруг поймав себя на мысли, что был бы рад такому развитию событий, и вспомнив, каким взглядом окидывала Маша Черникова и у того дома, и перед общежитием. – Мне кажется, ты ей понравился.
– Мне тоже так показалось, – не скромничая, согласился Олег. – Надо будет договориться о свидании. Одним словом, вы, мужики, ничего мне о ней и Черникове не говорили, и для меня она – свободная девушка.
И первым заторопился обратно…
Стол был уже чист, только в центре стояли недопитые бутылки и чистые рюмки. Хозяин и Черников вышли из кабинета. Они были неожиданно серьезны, и Черников не казался таким пьяным.
– Не будем всуе о вечном… – Черников разлил остатки водки в две рюмки, подал одну Сергееву и, не ожидая, пока остальные разольют вино, сказал «на посошок» и выпил. Морщась, закончил:
– Но согласись, Сергеич, Твардовский останется в истории не столько поэтом, сколько редактором мятежного и свободолюбивого «Нового мира»…
– Не стану спорить, это дело неблагодарное. Время рассудит…
Но, в свою очередь, думаю, Теркин все равно останется, хотя в нем тоже нет той правды, о которой ты говоришь…
– Нет правды, совершенно верно, – согласился Черников. – Может быть, и останется, но читаться будет иначе…
– Каждое поколение все прочитывает по-своему… Уверен, что современники Булгакова прочли его «Мастера» не так, как мы…
Юля, отпив немного, поставила свою рюмку и ушла одеваться. За ней, бросив взгляд в сторону явно не торопившегося Черникова, выскочил Олег.
– Эти самые современники о нем просто не слышали. В основной массе они его не читали… Да если бы и читали, современникам не дано понять истинную масштабность того, кто рядом… К тому же те, кто мог бы сказать веское слово, подсказать остальным, на кого смотреть, кого слушать, читать, как правило, сами озабочены дележом прижизненной известности и лавров… За что я уважаю Твардовского? За то, что он умел радоваться не только своей славе… – возразил Черников. И неожиданно спросил Сашку: – А вот ты, Жовнер, почти интеллигентный человек двадцатого века, читал «Новый мир» эпохи Твардовского?
Тот растерянно мотнул головой.
– Вот, пожалуйста… – сделал красноречивый жест Черников. – Будущий инженер, претендент на звание интеллигента, не читал самого главного журнала страны… Что он может создать нужного и важного, если он не прочел Анатолия Кузнецова, Виктора Некрасова, Вадимова, Солженицына? Если он живет в своем маленьком мещанском мирке и лелеет свои мелкие похотливые желания?
Хлопнула входная дверь, в коридоре стало совсем тихо.
– Он тупо будет служить этому обществу, этому государству и продолжать укреплять традиции соцреализма, в котором места истине нет, – Черников назидательно воздел указательный палец. –Нет, места ей не было и не будет, потому что он, несмотря на свой талант, как и все, будет стремиться только к большому корыту…