Страница 15 из 21
– Будем чай пить с бубликами, – неожиданно радостно объявил он и воткнул в розетку электроплитку, на которой уже стоял невероятно блестящий чайник. – Могу еще кашей пшенной накормить, – предложил, окинув внимательным взглядом оглаживающую юбку Машу. – Хотя навряд ли станете есть без масла… Нынешний студент не голодный и упитанный…
– Спасибо, – сказал Сашка, подталкивая Машу к старенькому, вытертому до белизны венскому стулу, стоящему возле круглого стола, и присел рядом с ней на другой точно такой же. – Кашу не будем, а вот от чая не откажемся. С мороза-то… – и, оглядывая комнату, в которой, кроме стола и кровати, вдоль стен на самодельных белеющих деревом полках стояли вереницы книг, добавил: – А у вас уютно…
– Юленька старается, чистоту любит.
Черников расчистил часть стола от раскрытых, сложенных в перевернутом виде одна на другую книг. – А что ж ты, Александр, свою девушку не представляешь?..
– Извините, Борис Иванович… Это Маша…
– Маша – это хорошо, – с тайной интонацией какого-то неведомого остальным знания произнес тот. – Маша, чай и бублики – это истинно русское…
Он поставил беленькие с золотистой полоской по верху чашки, наклонив одновременно такой же белый с полоской заварник и блестящий чайник, стал наливать в Машину. Вопросительно произнес:
– Погуще?
– Нет, достаточно, – заторопилась она, вытягивая вперед узкую белую ладонь.
– На пианино играете? – вдруг произнес Черников.
– На скрипке, – подсказал Сашка.
– По-настоящему? – прищурил глаза тот.
Маша вопросительно взглянула на него и усмехнулась, отбрасывая застенчивость, почувствовав, что нравится этому желчному, немолодому и тем не менее чем-то манящему мужчине. И тот первый отвел взгляд, водрузил чайник на прежнее место, выложил на середину стола связку бубликов.
– В школе я был влюблен в девочку, которая играла на скрипке, – произнес, словно читал чей-то текст. – Она была некрасивая, угловатая, очкастая, но когда шла с блестящим футляром по нашей грязной улице, мне так хотелось, чтобы она меня любила…
– А она? – поинтересовалась Маша, накладывая в чашку сахар.
– Она просуществовала в нашем городке всего одну осень и потом исчезла. А я так и не осмелился к ней подойти. Может, поэтому и остался в памяти божественный образ, внешность, на которую я водрузил свой идеал возвышенной и утонченной женщины. Как сама музыка… Из романтического прошлого… – Черников сжал бублик, и тот с хрустом разломился. – А вам, Маша, разве удобно жить в этом веке?
– А вы уверены, что нет, – утвердительно произнесла она.
Ей становилось все интереснее и интереснее, и Сашка это видел. И не удивлялся. При непривлекательной внешности Черников почемуто после нескольких первых фраз умудрялся нравиться женщинам.
– Петрарка писал великолепные стихи, посвященные Лауре, которую он выдумал, я всю жизнь буду творить образ той девочки со скрипкой, и она всегда будет самая лучшая, самая желанная…
– А ваша сегодняшняя любовь?.. Ей, наверное, очень обидно знать об этом.
– Она не знает… А впрочем, я ей рассказывал, но она считает, что с мечтой изменять нельзя… Вы так не считаете, – полуутвердительно-полувопросительно произнес он.
И тут же, словно забыл о Маше, стал расспрашивать Сашку, какие новости в институте, как поживает его большой друг Цыбин, справляется ли Лапшаков. Но, не дослушав, откинулся на стуле, стал громко швыркать чай, прервал рассказывающего Жовнера:
– Впрочем, мне это совсем неинтересно.
И уставился на него, явно демонстрируя свое знание истинной причины их визита.
Сашка взглянул на Машу, решил, что от нее не стоит ничего скрывать и, стараясь быть лаконичнее, передал разговор с Барышниковым.
Слушая, Черников все более и более улыбался, словно находил рассказ забавным и даже был очень рад всему происшедшему, а Маша отставила в сторону чашку с недопитым чаем и широко распахнутыми глазами уставилась на Сашку.
– Это все? – уточнил Черников, когда он закончил, и хихикнул, словно поставил точку. Повернулся к Маше. – А вы не знали об этом, бедная девочка… Еще чаю?
– Нет, – помотала головой та и, продолжая смотреть на Сашку, произнесла: – Он мне ничего не говорил.
– Напрасно сейчас сказал, – отрубил Черников и тоже уставился на Сашку немигающим, пронзительным взглядом, словно вытаскивая из него то, что он недосказал. – Женщины не должны знать мужских дел и тем более вмешиваться в них. От этого в государстве возникает нестабильность.
И после паузы сказал Сашке:
– Оставь рассказ, я постараюсь прочесть.
– Я не взял с собой, – почему-то краснея, ответил тот. – Как-нибудь занесу.
– Вот и замечательно… А я тебе в письменном виде отвечу на интересующие товарища Барышникова вопросы… И пусть твоя девушка так не пугается, ничего необычного не произошло.
Он крутанулся на стуле и теперь уже уставился на смутившуюся Машу.
– Он ваш друг?.. А может быть, жених?..
Подождал, пока они оба потупленно молчали.
– Впрочем, это пока не важно. А он давал вам читать свой рассказ?..
Она покачала головой.
– Правильно, любимым нельзя демонстрировать слабые стороны…
Не поясняя, что имел в виду, продолжил:
– Александр не столь зауряден, чтобы его не заметили наши досточтимые органы контроля за мыслями. Вы читали Оруэлла?.. Ну да, откуда… Постарайтесь найти, прочесть… – и, повернувшись к Сашке, уже другим, серьезным тоном произнес: – Хорошо, что ты все мне рассказал. Это свидетельствует о твоем выборе: лучше жить с открытым лицом и чистой совестью, чем стать сексотом, служить сомнительным идеям и не очень хорошим людям… Что же касается дальнейших отношений с ретивым куратором-чекистом, – он помедлил, раздумывая, – принесешь рассказ, тогда и поговорим…
И, улыбаясь Маше, весело произнес:
– Заглядывайте с милой Машей, я всегда буду рад… Жаль, моя Юля где-то задержалась… Но в следующий раз вы обязательно с ней познакомитесь…
Он проводил их через грязный двор, махнул рукой на прощанье и напомнил Сашке:
– С удовольствием прочту рассказ, вдруг из тебя писатель получится, на старости погреюсь в лучах чужой славы…
Неприятно хихикнул, словно посмеялся над всем сразу – над ними, собой, над будущим…
…Маша уговорила его поехать в центр. Они долго еще в тот вечер бродили по вечерним улицам, и Сашка с удивлением узнал новую Машу – обворожительно нежную, ласковую, доверчивую и… беззащитную. Он догадывался, что причина такого ее поведения не только в нем, но старался в эти мысли не углубляться…
…Он долго бы собирался к Черникову, но через неделю тот сам зашел в редакцию. Саркастически улыбаясь, оглядел разложенные на столе макеты очередного номера, дежурно похвалил растерявшегося и враз утратившего редакторское выражение лица Лапшакова и порадовался, что Сашка оказался тут же, не пришлось разыскивать или ожидать, когда закончатся лекции.
Они вместе вышли из кабинета, сделав вид, что каждый сразу от двери побежит по своим неотложным делам (интуитивно Сашка понял, что именно так надо себя вести, может быть, сказался теоретический курс истории народовольцев), порознь вышли из института и только на трамвайной остановке заговорили.
Сашка сказал, что рассказа с собой у него нет, но он может сбегать в общежитие.
– Зачем же бегать, пойдем прогуляемся, замечательная погода, весна… По дороге и поговорим.
Черников с интересом оглядел яркую группку девушек, оживленно обсуждавших, куда поехать после занятий, неторопливо пошел в сторону студенческого городка по противоположной от студенческих общежитий менее многолюдной стороне.
– Газетка-то совсем беззубая стала. Не критикует никого, – произнес Черников, когда Сашка его нагнал. – Дима, конечно, мальчик хороший и на зависть послушный. Отличный боец идеологического фронта… У него большое будущее. Но вот газету он загубит… Или это ты решил жить дружно со всеми.
– Я ему предлагал написать критическую статью по строительным отрядам, говорит, не надо, не время.