Розовый снег

– Ты куда собралась, пускай мама поспит.

– Я хочу первой её поздравить с Днём рождения!

– Подожди, мы же вчера договорились, что сделаем ей утром сюрприз, но только когда она проснётся.

– Так нечестно. Я девочка, и я – маленькая. Мне нужно первой.

Дальше послышалась опять какая-то возня. По всей видимости, брат пытался удержать сестру, но, учитывая её генетическую настырность, она явно не хотела уступать.

Людмила улыбнулась, поставила тихо чашку на стол и на цыпочках подошла к двери.

– И что здесь за мышиная возня?! – улыбаясь, спросила она, подглядывая в слегка приоткрытую дверную щель.

Дети, услышав голос матери, перестали спорить и обернулись в сторону двери, но никого не увидели, и в глазах промелькнуло легкое недоумение.

Людмила открыла дверь и, улыбаясь, вошла в комнату. Дети сорвались с места и бросились к ней.

– С Днём рождения, с Днём рождения! Я первая, я, я, я! – кричала на ходу Снежана, с разбега обнимая мать за талию и подпрыгивая, чтобы поцеловать её.

Людмила взяла её на руки и сама поцеловала.

– Спасибо, моя маленькая.

Влад подошел более степенно, к чему обязывал его возраст.

– С Днем рождения мам! Я тебя люблю.

– Спасибо, мои хорошие, – Людмила обняла их сразу обоих, от чего Снежана тут же закопошилась у неё в руках, пытаясь выкарабкаться.

– Мам, ты что, я же раздавлюсь!

Маленькой, с огненными рыжими волосами девчушке было всего три года, но, учитывая, что она была похожа на отца не только внешне, но и всем своим крошечным внутренним мирком, с ней было порой очень тяжело сладить. Несмотря на своё миленькое личико, которое, по идее, должно было указывать на кротость души и нрава, характер у неё был как маленькая льдинка. Она могла больно уколоть, но таяла от любой ласки. В своих детских убеждениях она стояла на своём до последнего, даже если при этом знала, что за свою своенравность может поплатиться очередной покупкой игрушки. Хотя Люда была слишком мягкой в этом ракурсе, и не купленная в срок игрушка потом всё равно попадала к потенциальной владелице в её маленькие загребущие ручонки. Но, надо отдать должное – Снежана была в душе всё же очень добрым человечком и, как бы «исподтишка» пыталась в чём-то угодить матери, например, нарисовать её портрет, что, по сути, являлось её любимым занятием. Портреты мамы, брата и самой Снежаны были развешаны, разложены и спрятаны где только можно в необъятном количестве. Правда, на первый взгляд, сложно было сразу определить, где какие части тела находятся, и кому принадлежит шедевр. Но всё равно, Людмиле было очень приятно, когда дочь бежала со всех ног, сотрясая воздух очередным творением. Затем она мостилась на коленях у матери и в ярких образах, переворачивая порой слова до неузнаваемости, начинала рассказывать, кто был запечатлен на измятом альбомном листе. Неизменным в её картинках оставалось одно: если к руке Снежаны было пририсовано большое цветное пятно, это означало только одно: её за руку держал папа. Она так и не успела его увидеть, но он представлялся её яркой звёздочкой, потому что жил на небе, но иногда спускался на ночь, совсем ненадолго, чтобы поцеловать её перед сном. Каждый раз, когда Снежана доставала альбом с фотографиями, Люда уходила в другую комнату, чтобы дочь не видела её слез. Оттуда она слышала, как дочь лепетала:

– Папа…ещё один папа… и вот… тоже папа…

При этом был слышен легкий шелест альбомных листов, и Людмила знала, что в этот момент Снежана тычем маленьким пальчиком в лицо на фотографии и улыбается.

Со дня его смерти прошло уже три года, но Людмиле казалось, что это было так давно и, одновременно, так недавно.

Влад не был ему родным сыном, но эту потерю он переживал безумно болезненно. Особенно первое время после похорон, когда Люда оставалась вдалеке от посторонних глаз, она обнимала фотографию мужа и долго мысленно с ним разговаривала, просила прощения за то, что сделала не так, а главное за то, что так и не успела для него сделать. Слёзы сами собой лились из покрасневших опухших глаз, а мысли были далеко от этого бренного мира. Как раз в такие моменты её и мог застать сын, который украдкой подходил сзади, обнимал её за шею, и она чувствовала, как его слезы капают ей на кожу. И только это заставляло её собраться с последними силами, спрятать свои слезы и, обнимая Владика тихо шептать ему, как дяде сейчас там хорошо, а главное, не больно.

Влад по своей натуре абсолютно отличался от Снежаны в силу того, что его сестра была очень доброй в душе, но старалась это не показывать, как бы стыдясь этого и считая слабостью. Хотя, наверное, нельзя говорить о таких глобальных мыслях у трехлетней девочки. Влад же, напротив, был очень мягким и достаточно ранимым ребенком, поэтому мать его всегда учила идти чуть ли не по головам чужих людей, чтобы постоять за себя. При этом Люда всегда делала акцент на том, что единственной святыней в жизни человека должна быть семья и только там можно умерить свой пыл и гнев. Но, несмотря на это, Влад был очень добрым и, порой даже безвольным человечком почти со всеми, безропотно доверяя всем и каждому.

Одним словом, дети были разными во всем кроме одного: они были безумно любимы своей матерью.

… Да, День рождения. Люда никогда не любила этот «праздник», так же, как и Новый год. Наверное, потому, что в глубине души еще с детства лелеешь надежду, что должно произойти что-то волшебное. Но в реальности сталкиваешься с обыденной «праздничной рутиной»: приготовлением всяческих салатов, тортов и головной болью на следующее утро от недосыпания и звона очередной разбившейся надежды на чудо.

Но, тем не менее, сейчас было особенно приятно, что в этом мире есть два маленьких человечка – твои дети – которые совершенно искренне, поздравляют тебя с этим днем. И вовсе не потому, что так принято, а потому, что они любят тебя просто за то, что ты есть.

Снежана водрузила на шею матери длинную цепочку бумажных бус, склеенных из коряво вырезанных картонных шариков.

– Это тебе. Ты у меня самая, самая красивая, как прицевишна.

(«Прицевишна» – это было одно из слов – перевёртышей, которыми пестрил словарь Снежанки. Оно было бережно взращено и взлелеяно ею из двух слов: «принцесса» и «королевишна»).

Влад протянул маленький сверток, запакованный в яркую салатовую подарочную бумагу с большим жёлтым бантом.

– А это тебе от меня,– сказал он, целуя мать. При этом он не спешил уходить и, как будто, чего-то ждал, несколько сконфуженно топчась на месте. Людмила прекрасно понимала, чего он ждет в ответ.

– Спасибо, мой родной, – она обняла сына и прижала его к себе.

Несмотря на старания матери сделать сына более брутальным, Влад в свои 12 лет оставался нежным и ранимым ребенком, и главным поощрением для него была нежность со стороны матери.

Увидев подарок брата, глаза у Снежанки жадно загорелись.

– Ой, какой цветочек! Мама, дай!

– Подожди. Сейчас мама аккуратно развернёт, и мы тебе подарим цветочек, да, Влад?

Он несколько виновато улыбнулся и утвердительно кивнул. Мать знала о его некоторой ревности к сестре, которая, впрочем, не была негативной.

Под яркой упаковкой оказался кулон «ин – ян» – расколотый на две части черно-белый круг, каждая половинка которого висела на разных цепочках. Как правило, эти половинки предназначались разным людям и символизировали их душевное родство и единение.

– Какую ты хочешь себе? – спросил Влад мать, беря из её ладоней обе цепочки.

– Ты у нас мужчина, значит тебе – темную, согласен?

– Давай я тебе одену.

Он застегнул на шее у Людмилы тонкую цепочку с белоснежной половинкой кулона.

– Теперь мы всегда вместе.

– Мы и были вместе. Даже когда ты вырастешь и уедешь далеко от меня, всё равно ты и Снежана будете для меня самыми дорогими людьми на свете.

Она снова обняла своих детей и прижала к себе.

– Ну, мама, цветочек поломаешь…Смотри, ты пчёлка, – Снежанка ткнула праздничным бантом в нос Людмиле, – вз-вз-вз… вкусный цветочек?