Страница 2 из 30
– Вон он! – раздался откуда-то сверху голос Лёхи. – Там, за поворотом!
Мы с Командором подняли головы. Лёха стоял на береговой терраске и пальцем указывал вниз по течению реки.
– Его прибило к галечной отмели!
Спотыкаясь о прибрежные камни, мы помчались за поворот. Там река расширялась и успокаивалась, а на каменистом перекате застрял наш несчастный перевернутый плот. Не веря такой поистине фантастической удаче, мы бежали к нему по мелководью, едва не сбиваемые с ног течением, и через пару минут все собрались у плота.
– А как мы достанем наши вещи? – Ленка, попыталась просунуть под бревна руку.
Не стоит объяснять, что перевернуть обратно трехтонную махину без помощи подъемного крана не представлялось возможным. Однако найти кран посреди тайги – все равно, что встретить медведя в центре Парижа.
– Плот надо разобрать, – вынес вердикт Командор. – Завтра свяжем заново. Потеряем день, а что делать?!
– Какое сегодня число? – спросил Леха, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Тринадцатое, – ответил я.
– А день?
– Пятница.
– Ну вот, этим все сказано, – произнес Леха тоном законченного пессимиста.
– Да бросьте вы! – Командор не разделял уныние Лехи. – Все нормально, все живы, могло быть и хуже. И вообще, это для американцев несчастливый день – пятница. У нас, ин Раша, всегда несчастливым днем считался понедельник. Помните песню? «Видно в понедельник их мама родила…»
Пока мы возились с разборкой плота и вытаскивали вещи, разыгралась непогода: Задул порывистый ветер, небо затянули хмурые облака, полил дождь. За час мы с работой справились – на берегу раздельно лежали бревна, жерди, жердочки и наше барахло. Резиновые мешки, надежно привязанные к настилу, оказались целы – ничего не промокло, не утонуло и не уплыло. Однако стропы, которыми были связаны между собой бревна, пришлось разрезать, поскольку узлы находились по другую сторону.
– Чем же мы завтра будем связывать плот? – спросил Лёха, скорее риторически.
– Подумаем, – ответил Командор. – Еще не вечер.
Тем не менее, вечер уже наступил. Мы насквозь промокли, продрогли, устали и проголодались. Необходимо срочно ставить лагерь, переодеваться и готовить ужин.
– Я тут зимовье поблизости заприметил, – сообщил Лёха.
Зимовье, если кто не знает, – это небольшая избушка, которую ставят охотники вдалеке от дома, чтобы в зимнее время было где переночевать или обогреться, ежели ночь или непогода застанут в пути и помешают вернуться домой. По неписаным таежным правилам воспользоваться такой избушкой может любой путник, двери у них никогда не запирают. Надо только оставить после себя порядок, запас дров, спички и какой-нибудь еды: крупу, банку тушенки или хотя бы соль – кому-нибудь пригодится.
Поэтому мы решили не возиться с разбивкой лагеря и переночевать в избе. Избушка была маленькая, без сеней и вместо фундамента стояла на толстых кряжистых пнях. Печка, занимавшая пол-избы оказалась русской, что довольно странно. Обычно в таких строениях для экономии места ставят небольшую «голландку» или «шведку».
Перетаскав мешки с нашей поклажей от разобранного плота в избу, мы сходили в лес за дровами, развели возле избы костер, чтобы приготовить на нем ужин. Так нам привычнее, чем готовить в русской печке. В избушке мы навели порядок, подмели, накрыли стол, затопили печь, чтобы просушить мокрые вещи, и зажгли свечи.
– А не провести ли нам экзотермическую реакцию? – предложил Лёха.
– Которая происходит, как известно, с выделением тепла, – поддержал я товарища.
Вы, конечно же, догадались, что речь идет о растворении этилового спирта в воде с целью приготовления привычного нам сорокаградусного напитка. Хотя, в походных условиях мы обычно градус делаем покрепче – фифти-фифти. Для придания напитку благородного вкуса используются ягоды черники, брусники или можжевельника, ветки багульника, а также любой другой подручный, точнее подножный продукт.
– Ладно, так уж и быть!
Серега развязал свой личный гермомешок и достал оттуда пузатую увесистую флягу. Запасы спирта находились под его личным командорским контролем. Спирт в тайге – это и валюта при расчете с местным населением за оказанные услуги, это и лекарственное средство, и средство снять стресс и напряжение после тяжелого дня.
– У кого есть пустая тара?
Тары ни у кого не оказалось. Зато в избе нашлась наполовину пустая глиняная баклажка подходящего объема. Мы вылили из нее какую-то подозрительную жидкость, что-то вроде дихлорэтана или табуреточного самогона, отмыли и использовали для приготовления бруснично-можжевелового горячительного напитка.
Грубо сколоченный свежевыструганный стол источал приятный запах древесины, в печке весело потрескивали дрова, две свечи в пустых консервных банках ярко освещали комнату. Гречневая каша с тушенкой – отменный ужин, сухари с луком и чесноком – мировой закусон. Мы выпили за прохождение Пасти Дракона. Пусть и с оверкилем в конце, но порог все-таки нами покорен и без единого, как говорится, трупа. Выпили за спасение плота, хоть и пришлось разобрать его по бревнышку. Ничего, завтра свяжем заново и поплывем дальше обивать пороги. Выпили за погоду, за тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте, за прекрасных дам, стоя, с локтя и не закусывая…
Лично меня слегка повело. Спирту, вроде, было немного, баклажка вмещала никак не более пол-литра, на пятерых – это всего-то по каких-нибудь сто грамм. Но никто не задавался вопросом, почему же содержимое баклажки никак не заканчивается. Девчонки тоже раскраснелись и повеселели, пытались устроить танцы под плеер.
– А что? Если двоим танцующим по одному наушнику в ухо, можно слушать музыку и танцевать.
– Ага, а остальные будут смотреть на них как на идиотов!
– И как делать вращения, поддержки и прочие тодосы? – попытался пошутить я.
Но идея с танцами уже не обсуждалась. Катька стояла с метлой в руках и внимательно ее разглядывала, вся компания что-то шумно обсуждала.
– Ты чего, пол собралась подметать? – удивился я, поднимая свою мор… э, то есть, как бы помягче выразиться, свое лицо от пустой миски.
В нашей избушке явно не хватало доброго тазика оливье.
– Дай мне попробовать! – Командор пытался ухватить черенок.
– Отвали! Вон там, за печкой, еще одна такая стоит!
– Тут же кнопки, они под сучки закамуфлированы! Это же джойстик!
Когда я в очередной раз сумел оторваться от миски, Катька сидела верхом на метле, вися в воздухе безо всякой опоры, и упиралась головой в потолок.
– Ты чего, на своей косе повесилась? – я снова попытался сострить, но на меня никто не обращал внимания.
Командор оседлал вторую метлу, делал какие-то манипуляции с черенком, но все равно был прикован к полу законом всемирного тяготения. Ленка старалась отнять у него метлу, аргументируя, что они, метлы, слушаются только женщин. Лёха дергал за прутики Катькину метлу, нетерпеливо намекая, что он – следующий.
– Ребята, пошли на улицу, – кричала Ленка, продолжая вырывать черенок из рук Командора. – Тут тесно и душно! А там и полетаем!
«Ну, вот и «белочка», – подумал я. – Вроде и не алкаш, да и вообще почти не пьющий, а поди ж ты!»
В избе стало тихо. Я тоже оторвал свое не очень послушное тело от лавки и вышел на свежий воздух, едва не рухнув с крыльца. Дождь кончился, светила луна. Воздух был тих и недвижим, пахло влажной хвоей. А над верхушками деревьев кружили на метлах Катька и Ленка. Командор, задрав голову вверх, носился по поляне, размахивал руками и заплетающимся языком долдонил:
– Я запрещаю полеты! Вы не прошли медкомиссию! Срочно сдайте кровь на реакцию Видмарка!
Это он, конечно, из зависти.
– Метлы реально только девчонок слушаются, – пояснил мне Лёха. – Под мужиками они не летают.
– Мы с тобой как две ведьмы, да, Ленк? – Катька сделала изящное пике к нашим головам.
Мы пригнулись, но Катька уже взмыла вверх.
– Слушай, Кать! – крикнул ей вслед Лёха. – У меня сегодня в пороге надувную подушку вырвало из спасжилета, слетай вниз по реке, может, где увидишь!