Циклопы

«Смотаемся, Бориска. Поглядим, как там путешественники и Зоя, и поедем. Костюм снимать?»

«Да фиг с ним, превосходительство. Пошикуй маленько. Тебя и по фотке, коли что, срисуют. Мы осторожно подберемся».

Отводя глаза от зеркала, Завянь поднялся с кровати и спустился на первый этаж в гостиную.

В комнате почти стемнело - солнце спряталось за домом. При появлении Бориса, Зоя и Иннокентий прекратили разговаривать. Лица у обоих были заговорщицкие, странные, но благо, не заплаканные.

Завьялову показалось, что говорили здесь о нем. Не как два грозных внутренних циклопа, а как шушукающаяся девушка с умелым сплетником: щеки Зои пылали, Иннокентий плутовато отводил глаза.

-  О чем толкуете? - устало поинтересовался Боря. Недавняя психологическая встряска вымотала его бесконечно.

-  Иннокентий рассказал мне, какие замечательные у нас... у меня и тебя... у него... - запуталась Зоя. - В общем, он рассказал мне об Иване и Марье!

-  И как? - усаживаясь на край дивана, спросил Завянь.

-  Потрясена, - развела руками в пустоту слепая девушка. - Не ожидала, что смогу родить  т а к и х  детей.

Завьялов усмехнулся. Подумал о реакции Жюли на эти разговоры. Как ни крути, пока что ее муж единственный носитель тела потенциального отца. Небось, мадам ревнует. Зубы скалит.

Но уютно свернувшаяся на коленях мужа мадам безмятежно посапывала.

«Ай да Кеша, ай да хлюст, - хмыкнул генерал Потапов. - Умасливает девушку, пока супруга дрыхнет! Планомерно подготавливает к койке как к необходимости. Про чудных деток начирикал».

«Ловкач, - хмуро констатировал Завьялов. - Но впрочем, мы здесь по другому поводу».

-  Зоя, ты спать хочешь?

-  Удивительно, но нет, - улыбнулась раскрасневшаяся девица. - Столько всего нового... так странно... - Взыгравший материнский инстинкт, умело привлеченный Иннокентием, поправил настроение. Мозг девице вынес.

«Ай да Кеша, - вновь завел Лев Константиныч. - Не только успокоил, но и разбередил нашу красотку».

-  Зоя, мне придется ненадолго уехать. Вы тут справитесь?

-  Конечно, Борис Михайлович! - верноподданнически подскочило тело Бориса Михайловича, забыв, что на коленях Жюли задремала. - Ой, милая, прости! - Оформитель успел подхватить хвостатую супругу за продырявленный обрезок свитера. - Я так неловок...

Мадам оскалилась и зевнула, смешно оттягивая волосатые уши на лысом черепе.

«Порядок, - буркнул генерал. - Жюли проспалась, отдохнула, приглядит за муженьком и Зоей».

13 отрывок

                                                                        * * *

Девятнадцать лет назад Михаил и Маша Завьяловы полетели в другой город на свадьбу бывшей сокурсницы. Сынулю Борю бабушке подкинули.

Бориска радовался, прыгал ненормальным щенком над собранной сумкой! Каникулы, каникулы! Свободная, только тебе, а не театру, принадлежавшая Леля!..

Самолет родителей Бориса разбился где-то под Саратовом.

В памяти Завьялова навсегда застряло каменное, помертвелое лицо Лели:

-  Боренька, садись, мне надо с тобой поговорить... Крепись, сынок.

Потом - тетрадка в клеточку, от начала до конца исписанная двойным, сплетенным вензелем «ММ».

Несколько дней, не разгибая головы, одиннадцатилетний подросток, как заклинание - творил. Писал. То, карябая бумагу до дыр, то каллиграфически выписывая. Как некая, смертельно больная, японская девочка журавликов-оригами, он так же, в слепой вере, уписывал тетрадку вензелями, словно это поможет все вернуть...

Вернуть дымящиеся паром, ароматные оладьи по выходным. Маму, маму, маму!!! Прогулки. Шашлыки. Поездки! Море!!

Сильные папины руки. Гантели - не зевай, Бориска, не отлынивай!

«Секретные» мужские разговоры. О том, что дарим маме на Восьмое марта... А у нас в классе новенькая девочка появилась - такая, пап, зануда! Но ножки - ничего...

Мудрая бабушка позволила внуку заполнить искапанную слезами тетрадь вензелями.

Потом выбрала один из них и заказала выбить на общем надгробном памятнике. Тетрадку возложила под надгробие.

Через несколько дней привела внука в другой класс. В другую школу. «Будь мужиком, Борис. Не позволяй себя жалеть, не плачься. Здесь никто  н е   з н а е т».

Узнали, конечно. Но гораздо позже, когда Борис уже оправился, не попадая под сочувственные, напоминающие взгляды. Не пережил, но выдержал. Поскольку пережить свою память невозможно никому.

И незачем.

Завьялов стал - Завянь. Сосредоточенным угрюмым подростком, постепенно отогретым бабушкой.

Сколько себя помнил Боря, Ольга Александровна всегда была чуть-чуть другой, кому-то могло показаться - отстраненной и  п р о х л а д н о й. Высокомерной.

В других театральных семьях Завьялов видел, как бабушки-артистки воспитывают внуков с закатыванием глаз и заламыванием рук. Из малейшего проступка устраивают водевиль с платочком у глаз.

Леля в экзальтации не впадала никогда. Уменьшительно-ласкательным именем Боренька воспользовалась только дважды. Как только внук начал отпочковываться и взрослеть, отпустила на вольные просторы.

Леля была современной бабушкой. Не лезла с наставлениями, не приезжала к внуку без звонка, не докапывалась, не подминала, не окучивала, как единственный росток семейной грядки. Не неслась укрыть крылом от грибного дождика.

Многочисленные «не» Завьялова устраивали. Леля вырастила самостоятельного, ответственного мужика.

Борис порой знакомил Ольгу Александровну со своими девушками. Глупенькие пассии - заигрывали-лебезили перед известной актрисой. Те, что поумней, не лезли с изъявлениями, скрывали робость за выплесками интеллекта.

Леля ценила в людях самодостаточность и независимость, незаимствованное из книг мышление - затейливые, заученные цитаты вычисляла моментально! Неожиданно для Бори, прониклась к амазонке. Пожалуй, только Маринка - свободолюбивая дикая кошка, смогла, по мнению бабушки, выступить достойной парой для Бориса.

«Интересно, как бы Зоя Леле показалась? - выходя из гостиной, где оставил ослепшую девушку и путешественников, подумал Боря. - Зоя из той же породы свободолюбивых гордячек. Только, в отличие от амазонки, ощущение от нее идет иное - женственное, гибкое...»

                                                                        * * *

Пожилая «Волга» бодро неслась к столице. Умело лавируя в потоке большегрузов и частников, Завянь объяснял генералу, в чем причина торопливости:

«Домой к Леле нам не подобраться, но я знаю, где она сегодня будет. У бабушки есть подруга - не особенно удачливая актриса Вера Дмитриевна, взявшая руководство над любительским театром. Каждую субботу, если нет спектакля с ее участием, Леля ходит на репетиции. Помогает Верочке работать с актерами».

«Ты думаешь, Ольга Александровна и  с е г о д н я  туда пойдет?» - недоверчиво поинтересовался генерал.

«Обязательно, - кивнул Борис. - Надо знать мою бабушку, Лев Константинович. Ее внука по всем телеканалам объявляют преступником, Леля непременно покажет всем, что не поддается мнению толпы. Не прячется от пересудов, непременно выйдет в люди. Только так она продемонстрирует, что верит в мою невиновность».

«Пожалуй, ты прав. Когда и где проходит репетиция?»

Старый Дом культуры стоял на обширной площади с фонтаном. Типичный образец монументального сталинского ампира с лепниной и колоннами (нынче ставший кинотеатром), он прятал тыл за густыми липами и афишными тумбами.

Над фасадом голуби летали. Спускались вниз за хлебными крошками, рассыпаемыми горожанами.

Ольга Александровна Завьялова - невысокая стройная  д а м а  в бежевом костюме и ловких белых туфлях - неторопливо шла через площадь к парадному крыльцу. Погода радовала последним теплом, очаг культуры в шаговой доступности от дома, Леля, по обыкновению, прогуливалась. Сегодня она не изменила привычек даже в малом. Демонстрировала несгибаемость.