Циклопы

-  Лев Константинович, - скрипя прокуренными связками, проскрежетал Завьялов, - еще раз обзовешь меня хоть как-нибудь...

«Что будет? - хмыкнул старикан. - Себе по тыкве настучишь?»

Борис завыл.

От безысходности, от жути, от чудовищного ощущения - я здесь застрял навеки, но лучше тыкву разобью, чем примирюсь!

Жюли испуганно затявкала, Иннокентий завопил громче воющего старческого тела.

«Кончай концерт, ребята!! - добавляя в какофонию волнения, забился внутри Завьялова носитель Константиныч. Заволновался: -  Заканчивай истерику!»

Завьялов прекратил выть так же резко, как и начал. Не обращая внимания на внутренние призывы, обратился к Кеше:

-  Кешастый, ты говорил, что путешественник не может управлять полноценным носителем. Это так?

-  Да.

-  Тогда почему я разговариваю за носителя? Почему чувствую, что я отдаю приказание губам шевелиться, а он лишь присутствует внутри и не может управлять речевыми центрами без моего содействия?

-  Вы очнулись в морге... так? - задумчиво заговорил Иннокентий. - В тот момент, предполагаю, ваш носитель почти отдал богу душу. Ему потребовалось время на восстановление. А еще уважаемый Лев Константинович прекрасно слышал, что вы, Борис Михайлович, способны прилично омолодить и восстановить его тело. К слову сказать, обычная практика интеллектуального омоложения в том и состоит: носитель в положении подчиненной личности, он бета, а не альфа. Такое правило, иначе нет эффекта.

«Это кто здесь не активен, а?!! Это кто здесь подчинен?!!»

-  Замолкни, Лева, - посоветовал Борис. - Кеш, я могу вообще его выключить? На время.

-  Полностью не сможете. Вы не телепат. Полноценный, против воли запертый носитель, сведет вас с ума, Борис Михайлович. Он будет в ярости, он будет пробиваться, вы оба потеряете контроль над телом, поскольку управлять рефлексами может лишь один интеллект. Два равнозначных интеллекта тело разбалансируют.

-  Я это чувствую, - пробормотал Борис. - Он меня уже почти разбалансировал, мозг напрочь вынес.

-  Вам надо договориться с Львом Константиновичем, Борис Михайлович.

«Да я вас всех порву, малолетки сраные!!»

-  Он обещает нас порвать, - вздохнув, сообщил Завьялов. Призрак белой березы с веревкой на суку маячил уже совсем поблизости. Если не удастся выбраться из этого тела, предпочтительно реально кони бросить, чем делить одни мозги с курящим «Беломор», охамевшим дедом.

А кстати.

Завершив дебаты, не приведшие к консенсусу, Борис завел «порше» в тихий переулок и остановился магазином.

Через три минуты пожилое тело благодушно дымило беломориной.

                                                                        * * *

«Порше», вероятно уже объявленный в розыск, пришлось оставить на пустынной стоянке перед каким-то административным зданием.

В том же здании, воспользовавшись круглосуточным банкоматом, Завьялов снял с кредитной карты все деньги. Забил наличностью карманы. Попутно дедушку спросил: «Константиныч, на твоей фазенде жрачки много? Или супермаркет навестим?»

«Холодильник и погреб под завязку, Боря, - самодовольно сообщил носитель Лев. -  Сегодня пропитаемся, назавтра, коли подметем до крошки, сходим в магазин. Там близко».

«Тогда порядок».

Как только Константиныч успокоил нервы никотином, общаться стал вполне культурно. И даже извинился за наезд: «Не прокатило по-нахалке молодняк подмять, прошу пардона».

Компания отошла на квартал от здания, где прикорнул «порше», и Борис остановил такси. Кеша с Жюли устроились на заднем сиденье, заворковали.  З а т я в к а л и. Завянь сидел рядом с водителем и внутренне общался.

«Лев Константинович, а как ты в больнице оказался? Без документов, типа бомж...»

«Да тут, знаешь ли, Бориска, такая гнусная история приключилась...»

9 отрывок

Рассказ, звучавший внутри самого себя, не только слушался, но и виделся. Всецело ощущая себя интеллектуальным путешественником, - точь-в-точь засланец будущего! - Завянь как будто лично участвовал в событиях. Воспоминания носителя отражались в нем, словно в объемном, инфернальном зеркале, погружали в переживания и эмоции до самой глубины. До дрожи, запахов и ощущения ветра на коже.

Борис увидел себя на даче... Знакомой каждой травинкой, пробившейся сквозь каменные плитки дорожек.

Завянь стоял за смородиновыми кустиками между грядок. Отличная погода с авансом на тепло. Вдоль забора золотятся березки, низенькие елочки листвой усыпали. Красота! Живот и спину прикрывает любимая вязаная душегрейка в оленях, лысину греет верная шапочка с помпоном. Вчера застиранные треники нигде не жмут...

В заскорузлых руках, не признающих всяческих дамских перчаток, умело и уверенно запорхала острая лопата. Недавняя морковная гряда готовится под зимний отдых.

«Клубни георгинов надо бы выкопать, перенести в подвал до холодов...»

Завянь идет по дорожке вокруг большого, знатно пожившего дома в два этажа с мансардой. Пробирается под окнами к пожухлой, тронутой недавним ночным заморозком клумбе. Окно кабинета, откуда так приятно видеть пышное летнее цветение георгинов, раскрыто. Дед утром в кабинете накурил - топор повиснет, две створки настежь распахнул, переоделся в рабоче-огородную одежонку и пошел проветриться на свежем воздухе, лопатой помахать.

Из кабинета доносятся голоса.

Непривычно низкорослый Завянь стоит под подоконником, напрягает слух...

Внук с женой приехал! Ромка с Нонкой.

Странно, что гудения автомобильного мотора не было слышно. На электричке, что ли, прикатили?

Наверное. Доехали на электричке, прошли на участок - дедушка в дальнем углу, в огороде ковырялся, вот и не увидели его ребята.

Дед уже собрался подтянуться к подоконнику, крикнуть: «Здорово, шельмецы! Чего ж не позвонили, я б чайку сварганил...» Услышал:

-  Ром, в верхнем ящике смотри, - командовала Нонна. - Он с ними каждое утро работает, далеко не убирает.

-  Да я искал уже! - рассерженно шепчет внук. - Погляди на полках. Две синие папки!

Слыша, как в комнате шуршат бумаги и позвякивают падающие карандаши, Лева-Завьялов обмер.

В нескольких метрах от него творится гадость! Обыск. Роман и Нонна обшаривают стол и полки шкафа, разыскивая мемуары.

Несколько лет назад, когда опомнился после смерти жены Любушки, Лев Константинович засел за мемуары. Каждое утро спускался из спальни на втором этаже в кабинет, разбирал старые тетрадки дневников, делал выписки и правки, собирал листочки по двум синим папкам - «Нужное», «Необязательное». Делал это для себя. К издателям не торопился. Пошутил, правда, на последнем слете ветеранов, что собирается прославиться...

-  Ром, да нет их негде! - Хриплый голос Нонны прошелся по нервам тупой пилой.

-  Ищи, Нонка, ищи! -  сипел внучок. - За рукопись вместе с дневниками заплатят больше!

-  Да пошла она к черту, эта рукопись! Запалим халабуду со всем барахлом! Знаешь, сколько Ничкин за участок предлагал?!

В груди у Левы-Бори помертвело. Сосед нувориш Захар Ничкин уже дорожку к дыре в заборе протоптал, уговаривая Константиныча участок уступить.

-  Нонна!

-  Я двадцать восемь лет Нонна! Вот зажигалка.

-  А если дед наверху спит?! - испуганно прошептал Роман.

-  И черт с ним! Хватит старому маразмату небо коптить! Сваливай бумаги на пол...

Константиныч медленно повернулся, скребя плечом о стену, пошел к крыльцу...

«Дождался благодарности от внука, - сверлила сердце мысль, - дождался... Спалить меня решили... Вместе с фотографиями Любушки... вместе с памятью».

Пошатываясь, он взошел на крыльцо, попробовал утихомирить громыхавшее о ребра сердце...

Старинный шелковый ковер кабинета засыпали бумаги, вытряхнутые из ящиков стола. Два молодых вандала громили ПАМЯТЬ, Нонна поджигала свернутую в рулон бумажку.

-  Что делаешь, шалава?