Страница 2 из 5
Торжественное заседание для лучших людей района и города проходило в Доме культуры «Кипряны», что на центральной площади. Президиум огромный, полукругом, в два ряда. По бокам слабо гоняли воздух худосочные китайские вентиляторы. Отцы города, как на подбор гладкие, упитанные, с тугими животами, с лицами, похожими на клубни буряка в урожайный год, сидели важно, недвижимо. Зал же был заполнен публикой попроще – представителями предприятий, колхозов, АО, частного бизнеса, образования и медицины. Народ здесь разный, но все одинаково изнывали от жары, обмахивались праздничными номерами «Купянской правды» на четырех страницах. Речи в президиуме длинные, хотя у всех выступающих мокрые подмышки, грудь, а если поворачиваются спиной, то видно, что и зады. Рапортам, здравицам и докладам, кажется, не будет конца… Но вот переходят к заключительной части – вручению грамот, дипломов, премий. Зал оживляется. Передовиков выкликают по фамилиям, и они, под запись поздравительного марша, поднимаются на сцену. Труженикам вручают награды, а длинноногие старшеклассницы, одетые под фотомоделей, преподносят цветы – гвоздики или розы. Красавицы, сильно накрашенные, в полупрозрачных платьях, в мини или, напротив, в макси со шлейфом, смотрятся очень нелепо рядом с приземистыми, дородными доярками, высохшими, как стручки, комбайнёрами, изможденными учительницами или сутулыми шоферами.
После камерной части действие выплёскивается на улицу. В чахлых сквериках, среди городских пыльных кустарников и деревьев, раскинулись «крестьянские подворья» – из бутафорских домиков выглядывают хозяйки в лентах и кокошниках, хозяева в картузах; столы ломятся от яств, сдобы, калачей, мёда, закусок, овощей, варёной кукурузы, тут же синеют огромные бутыли с бражкой, самогонкой – но мало кто по такой жаре тянется к стопке; а вот белый, самодельный квас из молочных бидонов идёт «на ура». Над каждым «подворьем» вьются полотнища с пропащими теперь деревнями – «Копытово», «Хутор Грушевый» и даже «Парижская Коммуна». Кое-где ребята мучают гармошки, пытаясь выстроить из сумбура музыку, девчата толкаются на лавках, застеленных прабабушкиными домоткаными половиками. Однако довольно сельских увеселений – громкоговоритель зовет гостей на площадь.
Милиция, в праздничных белых рубашках, выстраивает зрителей в каре. Руководители города уже поднялись на трибуну у свежевыкрашенного серебрянкой памятника Ленину. Начальству нелегко в жару – тень от Ильича на них не падает, но ещё больше зрители сочувствуют ветеранам, которые сбитой, дисциплинированной кучкой выстроены напротив трибуны. Ветераны, несмотря на зной, парятся в костюмах с орденами и медалями. Почти у всех костюмы темные, притягивающие солнце, и только у номенклатуры – председателя ветеранов – светлая пара.
По новой, но теперь уже с уличной трибуны, пошли речи о достижениях, итогах, о том, что несмотря на …; зачитывались телеграммы, поздравления из соседних городов и районов, дошли и до выражения благодарности тем, кто воевал – выскочили шустрые детишки, вручили ветеранам по букетику и открытке; и плотная прежде кучка стала расползаться, растворяться в окружающих, снимать пиджаки, и вскоре совсем исчезла. Зрители, от души сочувствующие старикам, облегчённо вздохнули.
Между тем подошло время театрализованного представления из истории Кипрян. Солнце по-прежнему висело в зените, пекло ровно. На площадь рысью выехали несколько всадников, переодетых в казаков – в папахах, шароварах, гимнастёрках, с синим знаменем. Под мелодию «Распрягайте, хлопцы, коней, та й лягайте спочивать» они сделали пару кругов перед зрителями, залихватски махая саблями, и уехали долой. Но лошади успели сделать своё чёрное дело и впоследствии результаты их непосредственности вносили существенные коррективы в движения и перестроения артистов. Начальство, впрочем, сделало вид, что ничего такого не произошло.
…А по площади прошли в танце мальчишки-косари, школьницы, переодетые в крестьянок, с серпами, – все они символизировали крестьянскую эпоху. Советское время представляли дети с акробатическими упражнениями. Кроме того, взвод автоматчиков сделал три залпа холостыми патронами. После всех из дверей Дома культуры повалили артисты народных хоров, преимущественно женщины. Они были в богатых бархатных платьях багрового цвета и выстроились мощными рядами. Гармонисты рванули меха, хор грянул: «Хлеб всему голова» и другие песни. Репертуар был обширный, пропели, несмотря на жару, весь.
После концерта был перерыв и в сквере напротив магазина «Птица» открыли первый в истории Кипрян фонтан. Это небольшое, наспех сделанное сооружение из бетона и жести, должно было символизировать розу, но больше походило на гигантский кочан капусты. Фонтан, кроме того, был с брачком – подтекал, но всё равно у воды собралось много люда, особенно детей и молодежи. Все чинно сидели на лавочках, глядели на тонкие, журчащие струйки. Фонтан работал ещё один день и после этого засох навсегда.
Ближе к вечеру солнце все же ослабело, и на площадь вышел вокально-инструментальный ансамбль без названия, которым руководил лучший голос Кипрян, сильно пьющий Серёжа Агапов. (Ему уже было лет сорок пять, но все называли его Сережей. В будничной жизни он работал в похоронном бюро, делал гробы, где и спился.) Серёжа для начала спел произведение местных авторов, посвященное городу, а потом перешел на репертуар европейский и даже выдал что-то по-английски. Молодёжь безумствовала: орали, топотали и “отрывались” до позднего вечера, покуда Серёжа не охрип.
Завершился День города фейерверком. Зрелище невиданной красоты можно было наблюдать даже на окраинах. В небе цвели васильки, розы, тюльпаны, сыпали незабудки, фиалки, мимозы; народ зачарованно смотрел, задирая головы. И даже бабка Липчиха, одинокая, выползла из своей избушки на огородик, припала к полуповаленному штакетнику, прошамкала:
– Гошподи, красота какая! В жизни не видела, – и перекрестилась.
Володька-пьяница, её сосед, будучи, как и полагается в праздник навеселе, ехидно заметил:
– Ото ж гляди, бабка, в небо, гляди, там твоя пенсия летает!
Фейерверк кончился. Соседи разошлись по хатам.
Смерть пирожкам!
Мне не везло в личной жизни – раз и два была замужем – ничего не получалось!
Первый муж у меня был ученый. Математик. Бывало, приду из магазина, овощного, допустим, он начинает выспрашивать – а какие цены на морковку, свеклу? Не продешеваила ли я, взявши одномоментно и свежую капусту, и квашеную – не заплесневет ли при нашей малосемейной жизни продукт, взятый из одной системы координат? Потом стал чеками интересоваться, все списывал с них в общую черную тетрадку – якобы для диссертации, графики выстраивал на листочке в клеточку – расходы за октябрь, ноябрь… Не скупой был человек, а так – задумчивый, тщательный. А я молодая, мне поговорить охота – кроссворд разгадать и то не с кем: «Подожди, Верочка, так-с, что у нас в этом месяце…» Жизнь нас и разлучила. Купила я ему ящик венгерского лечо и упаковку китайской тушенки – как раз перебои начались с продуктами, все по многу хватали, приволокла домой, ладони горят, глаза круглые. И взгляд мой на графики упал не обычно, а как-то объемно. Я представила предстоящий в связи с покупками умственный подвиг моего мужа, и такая меня к себе жалость взяла! В общем, расстались!
Живу одна, а сердце между тем любви просит. До того дошла, что еду в автобусе, смотрю в окно на комбинации гаражей и заборов, а чую – рядом мужик сел. И не то чтобы очень он, но вот тянет меня к нему, откровенно говоря. Прижимаю лоб к холодному стеклу для образумления – надо же до чего одичала, а спиной ловлю неподдельный интерес невиданного мной мужика. Ну смех, конечно, разбирает. Тут остановка моя, «улица Скворцова-Сокольского». И нет чтобы сказать обычное: «Разрешите пройти», так проклятая моя натура говорит усатому грузному мужику жеманно, с придыханием: «Я выхожу сейчас». Бедняга очумел, топ-топ вслед, глаза кровью налились; мы вывалились вместе из автобуса, и тут у нас пошел эмоционально-деловой разговор: