Танго с Бабочкой

Лейтенантом О’Мэлли.

Его телефон звонил не переставая, помимо этого ему еще нужно было прочитать кучу телефонных сообщений, которые поступили во время его отсутствия. Еще больше было сообщений свидетелей сенсационного прошлого Дэнни Маккея, возмущенных жалоб от приличных граждан, желавших, чтобы что-то было сделано. О’Мэлли пошел в относительно тихое помещение мужской уборной и тщательно вычистил ногти.

Как же они могли арестовать Маккея? У них не было никакого реального доказательства какого-либо преступления в этом городе. Несомненно, всего, что было теперь о нем известно, оказалось бы достаточно, чтобы задержать кого-либо другого, по крайней мере для допроса, но не Дэнни Маккея. «Мой Бог, — думал О’Мэлли в то время, как намыливал, мыл и ополаскивал свои чистые руки, — это был преподобный Дэнни Маккей, о котором все говорили, один из самых богатых людей в Америке, лидер движения за нравственность, человек с мощными связями — человек, одной ногой стоящий в Белом доме!»

О’Мэлли вытер руки, бросил бумажное полотенце в мусорное ведро и остановился, чтобы посмотреть на себя в зеркале.

Человек, который наденет наручники на Дэнни Маккея, будь он проклят.

Когда О’Мэлли шел назад, ему сказали, что Беверли Хайленд спрашивает его по телефону.

Он застонал. Беверли Хайленд была одной из самых преданных сторонников Дэнни Маккея. Разве не она сделала вчера заявление в печати о том, что продолжает верить в этого человека? Она была одной из тех, кто заставлял биться сердце этого города. Одно слово этой женщины, — был уверен О’Мэлли, — и его значок окажется у нее.

Его рука зависла над телефоном. О чем же, черт побери, она хотела поговорить с ним?

Очевидно, это будет приказ о прекращении дела Маккея.

С подступившим чувством, что это не его день, детектив О’Мэлли взял себя в руки и поднес к уху телефонную трубку.

Все в многокомнатном номере Дэнни Маккея в отеле «Сенчури Плаза» выглядело унылым. Какой-то безумный хаос обрушился на большой штат Дэнни: люди кричали в телефоны, получали и отправляли сообщения по телексу, говорили с журналистами и пытались предотвратить окончательную гибель, которая, казалось, нависла над ними. Завтра открывается республиканский съезд. Политические сторонники отказывались от Дэнни с тревожной скоростью, а его финансовая империя начинала рушиться. Инвесторы перестали участвовать в его предприятиях, акции его различных холдингов на нью-йоркской фондовой бирже резко падали в цене, христиане по всей стране требовали, чтобы вернули их пожертвования. И Дэнни посреди этого кошмарного водоворота понятия не имел, почему все это происходит с ним.

Та женщина с техасской фермы, например. Он похолодел, увидев ту фотографию в газете. Да, он помнил женщину и день, когда она сфотографировала их с Боннером в этой старой оловянной бочке на заднем дворе. Проклятье, но ведь она участвовала в этом вместе с ними! Дэнни помнил те несколько хороших дней, когда они ели ее жгучий техасский чили и кувыркались в ее кровати, все трое. Но к чему весь этот бред о гомосексуализме? С какой стати она вдруг появилась и сообщила такую возмутительную ложь?

— Кто-то, должно быть, подговорил ее на это, — сказал изумленный Боннер.

Но кто?

А затем внезапно, подобно лавине или гигантской океанской волне, объявились все другие с их невероятными историями, которые клялись, что знали Дэнни и что он сделал им то и это. Пара фактов действительно были истинными — он допускал, что оставил несколько ублюдков на юге. Но остальное, сатанинские ритуалы, оргии — откуда взялось?

Он мерил шагами ковер и часто смотрел на часы. Когда Беверли Хайленд позвонила ему этим утром и сказала, что хочет лично встретиться с ним, Дэнни почувствовал себя так, будто морские пехотинцы прибыли, чтобы спасти его. Она уверила его по телефону, что будет продолжать поддерживать его и что вместе они справятся с этим. Она была богата и влиятельна, и люди верили ей. Еще оставалось время для спасения Дэнни. И Беверли Хайленд собиралась сделать это.

Дэнни сделал ошибку, посмотрев на своего тестя. Сенатор сидел на стуле подобно какому-то старому паше, дымил своими вонючими сигарами и с каждым уходящим часом ужесточал приговор своему зятю. Он провел целый день за закрытыми дверями с организаторами партии, пытаясь спасти тонущую крысу, которую он женил на своей дочери. Ради самого себя он собирался попробовать спасти его, но, если бы это удалось, это было бы просто чудом.

То, что все эти недавно всплывшие истории были ложью и вымыслом, старик не сомневался. Но его приводило в бешенство то, что парень оказался настолько глуп, что позволил начаться всему этому. Девушки Дэнни оказались проститутками! Конечно, Маккей отрицал, что знал об этом. Насколько ему было известно, девушки, которых набирали на работу в его штат, все как одна были первоклассными американскими девственницами. Откуда взялись те восемь, он понятия не имел. И это дело с миссионером, Фредом Бэнксом, который был арестован в какой-то ближневосточной тюрьме. Он сам вышел и объявил, что это был обман, организованный преподобным! Дэнни настаивал на том, что миссионеру кто-то заплатил, чтобы он сообщил эту историю прессе. Но кто? Именно в этом заключалась проблема — Дэнни не имел ключа к тому, что происходило. Проклятье, какой человек из Белого дома устраивает все это?

Сенатор дал своему зятю последний шанс. Если Беверли Хайленд поможет ему выпутаться, значит, еще останется надежда на спасение его задницы. Если она не сделает этого, сенатор заберет свою дочь и увезет ее в Техас. И «Пасторства Благой вести» могут отправляться к чертовой матери.

— Она здесь, — сказал кто-то, и Дэнни помчался к окну. Даже с большой высоты ему было видно волнение на улице, где репортеры окружили «роллс-ройс», вспыхивали фотоаппараты, работали телекамеры, и все следовали за Беверли Хайленд в вестибюль гостиницы.

Она невозмутимо скользила сквозь толпу с Бобом Маннингом, который прокладывал ей дорожку, и вошла в лифт, не сказав ни слова. А Маннинг сообщил прессе, что мисс Хайленд сделает официальное заявление после своей встречи с Дэнни Маккеем.

Боб Маннинг постучал в дверь, и она открылась почти сразу же, как только его пальцы коснулись дверной ручки.

Беверли вошла в наполненную дымом комнату и сразу же почувствовала напряженность в воздухе, ощутила панику и отчаяние, почувствовала запах страха. На какое-то мгновение все это напомнило ей неприятный запах публичного дома Хейзел, куда приходили мужчины, чтобы покурить, выпить и избавиться от своих страхов. Люди Дэнни расступились, чтобы пропустить его, как послушное море, когда он шел, чтобы поприветствовать Беверли, подобно великодушному монарху. Он подошел к ней с распростертыми руками, но она держала в руках плоскую сумку из кожи угря и попросила, чтобы их оставили наедине.

Наедине для Дэнни означало, что в комнате останутся только восемь или девять человек из его окружения, — прошло много лет, с тех пор как он обходился без секретарей, телохранителей и советников. Но Беверли подразумевала один на один, и поэтому он отослал своих людей в другие номера и закрыл за ними дверь.

В комнате внезапно воцарилась тишина, казавшаяся странной. Беверли разрешила остаться «мистеру Первису», в то время как с ней был ее шофер, — она объяснила, что он также ее секретарь и телохранитель. Трое из присутствующих сели, в то время как Маннинг остался стоять у закрытой двери.

— Мисс Хайленд, — произнес Дэнни, наклоняясь вперед, локти лежали у него на коленях. — Вы не представляете, насколько я ценю то, что вы продолжаете меня поддерживать, верить в меня, когда происходит этот ужасный кошмар. Несомненно, Бог благословил меня, дав мне друга, подобного вам.

Слабая улыбка коснулась ее губ.

— Это, должно быть, ужасно для вас, мистер Маккей.

— Это было ужасно. Проклятия, которыми Моисей карал фараона, не могут сравниться с тем, что я пережил на прошлой неделе!