Страница 5 из 8
В землянке мы долго искали свидетельство того, что здесь служили Литургию. Я усердствовал, но моя настойчивость не была вознаграждена. Ни-че-го!.. ни свечки, ни огарочка!.. Ты, Марина, вышла из землянки, а я, продолжая осматривать её внутренность, выходил задом-наперёд. Взглядом прощупал каждый сантиметр укреплённого брёвнышками входа. Во мху, кроме опавших листьев, ничего не было.
– Ты мне не веришь? – спросил я, не глядя на тебя. – Ну, должны же они хоть что-нибудь забыть! – добавил я унывающим и потерявшим надежду голосом.
– Верю, – сказала ты и таким тоном, будто тебе и верить не надо, будто ты своими глазами всё видела. Я обернулся и глянул туда, куда смотрела ты. От камня, который миллионы лет назад притащил сюда ледник, отделились… как бы живые камни. Не знаю, как ты, Марина, а я растерялся, будто рядом со мной творилось нечто непонятное, несообразное с действительностью. Камни превратились в людей. Двое мужчин, один пожилой (озёрный старец) – другой помоложе (воображение сразу облачило их в подрясники) и женщина, которую я видел у аналоя с книгами. Одеты, как грибники, только с большущими заплечными мешками. Одеты опрятно, но чувствовалось, что они из благополучия ниспали в бедность, к которой ещё не привыкли.
– … если гипотетически предположить невозможное… Ни одного «красного», ни одного «белого» в Гражданскую войну не убили, – говорил тот, что помоложе, соблюдая в словах осторожность. Нечто обидное показалось мне в его взгляде, будто он спрашивал самого себя: «Неужели бесы избрали для мести этих несмышлёнышей?» – Не было голодух двадцатых-тридцатых годов, не уничтожали трудовое православное крестьянство… (при этих словах мне вспомнилась «Поднятая целина» Шолохова: «… жжёный плут (фамилию забыл), ставший после раскулачивания Христа ради юродивым…)… – … а Красная Армия, взяв Берлин, не потеряла ни одного бойца, а вслед за Гагариным на Луну полетели бы Титов с Терешковой и Николаевым, а потом Леонов с кем-нибудь полетел на Марс… всё равно не было времени хуже для…
Они отошли на такое расстояние, что слышно их стало плохо. Долетели только слова старца:
– … война… понятно, наказание Божие, но люди душу свою за други своя…
Мы с тобой, Марина, дошли до железнодорожного моста через речку Илес и сели на бревно, греться на скудном солнышке у стены безглавого английского ДОТа времён Гражданской войны.
– Не было для него времени хуже… если бы Леонов на Марс слетал!.. – усмехнулся я на слова священника. – Тут… ядерное оружие!.. космические корабли!.. луноходы!.. Моя бабаня почти так же, как он, говорит!.. Опустили, говорит, всё!.. а что опустили? Ну, делали в Питере субмарины и крейсера, а вся Россия деревянной сохой!.. Что опускать-то?!. Трактора, комбайны сейчас!.. Ладно бабаня, у неё два класса образования, а этот-то… слова культурные знает!.. «гипотетически…» – Ощущение лесной паутины в глазах, в носу, в ушах. И тут что-то внутри меня случилось, внезапно открылась какая-то бездна, и начал говорить то, о чём раньше говорить стеснялся: – Даже если предположить, что больше не будет ни одной войны (что маловероятно), мы всё равно умрём… и те, кто с багажом знаний (те, кто водородные бомбы придумывает), и Кольки Мячины, которые по два года в каждом классе сидят… Даже герои Ивана Ефремова умирают в далёком будущем. Но все как бы договорились о смерти (по сути о самом главном!) не говорить. Понятно, если всё время о смерти думать, не захочется в институт поступать. Десять лет школы, пять лет института, поработал тридцать лет, – и без особого сожаления глину охранять на кладбище? Нам уже по семнадцать. В человеческой жизни раз пять по семнадцать лет будет. Вот ещё четыре раза по так, – и что, долго мы жили? Пролетели дни незаметно, и другие дни также незаметно пролетят. В институт можно ещё и не поступить – придётся зарабатывать на жизнь разными скучными способами… – Наверное, Марина, я тогда уже чувствовал, что не способен ни к Богу подняться, ни земную жизнь наладить, но мне никто и не обещал, что у меня всё будет хорошо. – Моя жизнь может сложиться печально, как у Раскольникова, а то и как у Мармеладова… Если допустить, что эти катакомбники откажутся от своего полулегального положения и, придя к власти, начнут своему обучать, вряд ли Колька Мячин выбьется в отличники. Конечно, катакомбники и алгебру оставят в школьной программе, без математики никак. Родину всё равно защищать надо, без алгебры современное оружие не спроектируешь. Пока ракета с ядерными боеголовками дома живёт, она очень даже вписывается в христианское учение. Каким бы наглым враг ни был, он не хочет, чтобы она к нему прилетела, а прилетит – какое уж там христианство? – осторожно высказывал я тебе свои соображения, пока не запутался в придуманных закоулках. Самому мне мои слова казались злыми, хотя я только говорил о невидимых потоках зла и всё убирал и убирал несуществующую паутину с лица, наверное, подспудно убрать хотел от себя повреждённость духа, но не получалось. – Человек создан для чего-то другого!.. – Но не мог объяснить тебе, для чего. Не было во мне ни символов, ни слов. Для меня самого было отнюдь не ясным, для чего создан человек. Сказал только: – Колька Мячин!.. а я?.. алгебру знаю чуть получше Кольки, а про Духа Святаго вообще ничего не знаю!.. Что-то не так, Марина, что-то по очень крупному не так… дело не в алгебре…
Мы ещё даже не просили ни о чём, а Господь уже слышал нас.
У нас, Марина, был радиоприёмник «Восток» шестьдесят или даже пятьдесят какого-то года выпуска. Стоял у окна в нашей с братом комнате. Громоздкий, в тяжёлом деревянном футляре. Продавался вместе с тумбочкой, в которой были отделения для пластинок (отец хранил там вырезанные из газет статьи на международные темы). Сверху в приёмник был вмонтирован проигрыватель под виниловые пластинки. Фанерная передняя панель, за которой прятались динамики, обтянута золотой материей, внизу – чёрная стеклянная фальшь-панель с названиями городов мира. Частенько по вечерам в тёмной комнате (освещалась только изумрудным глазком радиоприёмника) крутил удобную (с мой кулачок) ручку настройки. Путешествие по волнам эфира доставляло редкое и несказанное удовольствие. Слушая передачи или музыку, поглядывал через окно в темноту озера, над которым время от времени, помигивая габаритными огнями, пролетали ракетоносцы.
Мы учились в четвёртом классе. В тот вечер должны были транслировать репортаж с матча на Кубок СССР по хоккею с шайбой… из Пензы… должны были транслировать матч «Дизелист» – «Динамо» (Москва). «Дизелист» в Высшей лиге никогда не играл и играть не будет, потому что стоит только в Пензе появится талантливому игроку, его тут же забирают в Москву. Но в розыгрыше кубка страны принимают участие команды низших дивизионов, и любая (в двух-то играх!) может победить не только «Динамо», но даже «Спартак» или ЦСКА. И вот должны были транслировать матч из Пензы. Очень не хотелось, чтобы в тот вечер там пошёл снег. Дело в том (стыдно сказать), что в Пензе нет крытого катка, и будет очень неудобно, если шайба начнёт застревать в снегу. Конечно, «Дизелист» проиграет и дальше одной восьмой финала не поднимется, – а вдруг? Бывает же чудо!.. За окном – белым-бело, батареи тёплые. Рубашка на мне тёплая, штаны с начёсом, толстопятые шерстяные носки на ногах. К радиоприёмнику подсел пораньше, чтобы ни дай Бог… На соседней волне шла какая-то радиопостановка… механический пёс… пожарники какие-то книги жгут… Я заинтересовался, прислушался и остался на волне, прильнув благопокорным ухом к динамику. Стул подо мной ни разу не скрипнул, пока голос диктора не объявил: «Вы слушали радиоспектакль по повести американского писателя Рэя Брэдбери «451* по Фаренгейту». Душещипательной радиопостановкой я был поражён! Не то!.. я будто из тела вышел, когда слушал… я… я… я преданно ловил каждую интонацию актёрского голоса. Мир Рэя Брэдбери вошёл в меня, завладел всем моим существом. Не только мой разум, но и жилы и кости мои пропитались этой чудной повестью. «Бежин луг» Тургенева, «Ванька Жуков» Чехова – классные рассказы, а «451* по Фаренгейту»… Ы!.. Дело не в том, что автор не русский человек… другое!.. между ними была разность, определить которую я не мог, сравнение не давалось мне… Фаренгейт какой-то загадочный!.. Все термометры по Цельсию разлинованы!.. Кто такой Фаренгейт, ни отец, ни мать не знали, даже Саня Гуленков не знал, кто такой Фаренгейт. Том Большой Советской Энциклопедии на букву «Ф» ещё не выпустили. Послушать бы ещё раз эту радиопостановку, но!.. когда ещё будут повторять?..