Страница 3 из 10
Закончив со снастями, мы с Виктором ещё раз рассмотрели звезду, и Слава сделал несколько снимков на цветную фотоплёнку. Потом подошли к борту, где стоял капитан и матрос, которого тоже звали Виктор. Олег покуривал «Беломор» и переговаривался с Борисом.
– Шеф устал, – сказал он, указывая на пузыри, поднимавшиеся почти непрерывно, – дышит часто.
– Ещё бы не устать, – согласился Борис, – он так тянул лодку, что я едва поспевал за ним.
После того, как Борис и Олег втянули Шефа в лодку и, отстегнув акваланг и пояс, сняли, наконец, «балду», мы увидели усталое лицо и слегка пьяные от переутомления глаза.
– Очень богатый участок. Звезду видели? – первым делом спросил он.
– Видали. Весь аппарат съел, – проворчал в ответ Олег, проверяя давление в акваланге. – Разве так можно! Почему на сигналы не отвечал? Я, было, собрался тащить.
– Я бы тебе вытащил! Дай лучше закурить, – Шеф с удовольствием затянулся папиросой.
– Не забудь, Александр Николаевич, – пробурчал Олег, гася спичку, – на берегу отдашь две.
Ни Олега и уж, конечно, Шефа никто и никогда не мог бы упрекнуть в жадности. Впервые столкнувшись с этим странным законом, зная, что и тот, и другой в обычных условиях одалживали друг у друга курево и раздавали папиросы каждому, кто хотел закурить, разумеется, я очень удивился и попросил Олега объяснить, почему так заведено. Но Шеф, находившийся рядом, опередил:
– Мы с ним давно договорились, что в море тот, кто стреляет, отдаёт за одну папиросу две. Только этот злодей постоянно наживается на мне, ведь у меня папиросы скорее кончаются.
Борис, облачившись в легководолазный костюм, с нашей помощью надел шлем и с предосторожностями был препровождён в лодку. Мы передали туда же акваланг. Олега сменил сын Шефа – Алексей, а место на вёслах занял «Наш Ильич». Он был молод, ещё студент, мы звали его так в шутку, и обладал удивительно лёгким характером. Его улыбку по утрам можно было принимать вместо лекарства от дурного самочувствия.
Пока мы помогали Шефу разоблачиться, лодка подошла к месту отбора и Борис, откинувшись назад, бултыхнулся в воду.
Пока Борис выполнял работу, мы рассматривали диковины, которые достал со дна Шеф. Не менее, чем пойманная звезда, нас удивили две крупные розовые актинии, с трудом поместившиеся в десятилитровом ведре. Каждая достигала более 15 см в поперечнике, а в высоту – около 10 см. Постепенно актинии раскрылись и выставили щупальца, очень похожие на пальцы новорождённого. Полупрозрачные тела морских анемонов были в действительности более прочными, чем казались и, трогая их поверхность, можно было убедиться в упругости и надёжности поверхностного покрова. В Арктике актинии – не редкость. Здесь встречается довольно много видов, достигающих самых различных размеров – от малюсеньких и невзрачных до внушающих уважение, вроде тех, какие попали к нам на палубу. Вначале мы отнесли их к роду Tealia, но в дальнейшем они были определены, как Actinostola callosa.
Тем временем в лодке произошло оживление – «Наш Ильич» вытащил раму и отвязал питонзы, бросив их на фанерное дно лодки. Далее Алексей помог поднявшемуся на поверхность Борису переключится на атмосферный воздух. Затем лодка, довольно медленно передвигаясь вдоль верёвки, подошла к месту последней на сегодня станции…
После того, как с водолазными сборами было закончено и все непосредственные участники этих работ были благополучно приняты на борт, мы отошли подальше от берега, чтобы протралить дно на глубинах от 15 до 20 метров и взять там же дночерпательные пробы. За время, пока мы стояли на якоре, ветер не потерял своей мощи, а может быть, даже несколько усилился. Из-за дрейфа катера и сильной волны нам долго не удавалось зацепить должное количество грунта лёгким пробоотборником. Но наше упорство в конце концов было вознаграждено и мы получили то, что хотели.
Шеф, несмотря на только что выполненную тяжёлую работу, принимал живейшее участие в палубных делах.
Участники экспедиции Виктор Владимирович Петряшев и Алексей Александрович Голиков. Фото В. В. Потина.
Он с такой силой тянул верёвку трала, что рядом с ним я ощущал себя слабосильным ребенком. При этом он во весь голос распевал шэнти с не совсем приличным текстом, чем привёл всех стоящих рядом в безудержное состояние веселья. Вскоре и Борис, переодевшись, поднялся на палубу, чтобы присоединиться к нам.
Когда мы с Виктором принялись за промывку последней пробы, катер лёг на обратный курс. Хотя судёнышко «валяло» основательно, это как будто не мешало всем нам делать своё дело, да и окружающий мир приобрёл какие-то особые весёло-розовые оттенки. Даже вкус дыма из трубы катера почему-то стал отдавать «капитанским» табаком. Город, освещённый, казалось, медным и надраенным до блеска солнцем, выглядел прозрачным и чистым. Он жил одной жизнью с нами и морем.
У причала нас встретили моряки со стоявших тесным рядом катеров и буксиров.
– Слава Богу! – вместо приветствия сказал один из них. – Вернулись, наконец. А то один из ваших раза три прибегал – боялся, что потонули.
В машинном отделении, напоследок возвысив голос, замолчал двигатель. Капитан поблагодарил всех за работу, и мы, распрощавшись с командой и захватив фляги и вёдра с собранным материалом, побрели в лабораторию. Нам предстояла обработка проб, которая будет длиться не один день. У нас было всё, что делает людей счастливыми.
Беснуется Южак, его истерика отлично слышна в лаборатории. Повадки ветра (если, конечно, правомочно говорить о ветре таким образом) за прошедшие годы не поменялись. Не изменилось и население залива. Я смотрю, как в аквариуме распускается розовая актиния Stomphia coccinea, близкая родственница той, какую достал со дна тогда Шеф, только поменьше размером. Взяв кусочек мороженой ряпушки, подношу его к анемону на кончике «копья». Едва касаюсь щупалец, и наживка схвачена – на глазах «цветок» превращается в «плод» – бледно-розовый «помидор»: миллионами лет заучено и закреплено это движение. Рушатся империи, умирают города, вылетают в трубу банки, меняется лик планеты, но вопреки всему растения синтезируют сахар и выделяют кислород, а животные поедают растения и себе подобных. Ещё кусочек достаётся более скромной, сизого цвета хищнице.
Почему-то Южак теперь не веселит, как прежде. Он лишь швыряет снег в окна домов и отдаётся болью в голове. В стекле аквариума отражается уличный пейзаж. На берегу в гаражах ржавеет брошенная техника, дома зияют провалами выбитых окон; на рейде, когда-то оживлённом, нет ни одного судна. Ветер бешено хороводит с мусором. Не видно прохожих. Город, некогда полный жизни и желания трудиться, будто бы погружён в тяжёлый длительный сон. Он не один такой в Арктике. Его плоть – набережную, нервно, как мать потерявшегося и вдруг найденного щенка, лижет море. Как хотелось бы проснуться…
Уха из гольца
Моряк, это не только тот, кто ходит по морю. Практически все, кто изучает жизнь моря, считают себя моряками. Распространено мнение, что моряки к тому же народ суеверный. Уверяю вас, что это не совсем верно. Во всяком случае, я суеверием не страдаю. Что привести в доказательство? Ну, например, я спокойно продолжаю идти по своим делам, если дорогу мне перешла чёрная кошка или навстречу попалась женщина с пустым ведром. Какие предрассудки! Ведь известно, что достаточно скрестить пальцы в кармане или трижды плюнуть через левое плечо, и всё тебе нипочём. Можно ли выходить в море в понедельник, да ещё тринадцатого числа, свистеть, находясь на судне или плевать за борт? Ну, уж это слишком! Конечно, ни в коем случае! Это никакое не суеверие, а доказанный неоднократно факт. Если нарушаешь правило, будь готов к неприятностям.