Страница 18 из 33
Вечерело. Возвращались назад. Проезжая Детчино, увидели во дворах красноармейцев. Иные были ранены, но большинство выглядели здоровыми, хотя и порядком изможденными.
– Спроси у них, что за часть, – приказал Жуков лейтенанту из собственной охраны.
Тот выбрался из машины, подошел к небольшой группе, толпящейся возле колодца.
– Товарищи бойцы! Вы из какой части? – спросил лейтенант.
– Из разных, – неохотно ответил один из них.
Другой, постарше, с сержантскими треугольничками в петлицах, пояснил:
– Из окружения мы, велели идти на сборный пункт. Вот и идем. – И вдруг озлобленно: – Вот и идем, как скоты! Ни тебе пожрать, ни тебе чего! Начальство укатило, шкуру спасает, а мы, значит, сами по себе! Это что, армия? Говно это, а не армия! Фриц нас лупит в хвост и гриву, а нам и стрелять нечем. Докомандовались, мать вашу в портянку! Так и скажи своему начальнику. А то, вишь ты, сидит себе кум королю, вылезть и с народом поговорить – ему не с руки. А тоже: советская власть! Куда там! Тьфу!
– Вы эти паникерские разговоры бросьте, товарищ сержант! – вспыхнул лейтенант. – Там, под Калугой, ваши товарищи насмерть бьются…
– Ты-то не шибко бьешься. Ты-то пристроился начальству сапоги чистить, а еще указываешь нам, что и куда. Пошел к …ой матери!
– Да я вас… – побледнел лейтенант и хватанул рукой за кобуру.
Но сзади прозвучал резкий голос Жукова:
– Лейтенант, отставить!
Лейтенант оборотился.
Жуков стоял возле машины, фуражка на глаза, тяжелый раздвоенный подбородок устремлен вперед. Он стоял, широко расставив ноги, руки за спину, во всей его плотной фигуре чувствовалась властная сила – и красноармейцы невольно подтянулись и молча уставились на незнакомого генерала.
– Как твоя фамилия? – спросил Жуков, не отрывая взгляда от пожилого сержанта.
– Чебрецов, товарищ генерал. Командир отделения тысяча двести сорокового полка триста пятьдесят восьмой стрелковой дивизии. Идем аж с-под Вязьмы. Прошлой ночью проскочили мимо немца, вышли к своим. Теперича нам велено идти в Наро-Фоминск, там, сказывали, сборный пункт, энкавэдэ проверит, кто есть кто, и отправит по частям.
– А где ваше оружие?
– А забрали. Сказали, что в частях нехватка, а нам новое дадут.
– Сколько вас? Командиры есть?
– Человек сто пятьдесят. Из командиров никого нету, товарищ генерал. Был капитан, так он раненый, уехал вперед. Сами по себе идем. – И, зло усмехнувшись: – Христарадничаем.
– Где фронт переходили?
– У Климова Завода,
– Немцев видели?
– У Климова Завода, считай, никаких немцев нету. Одни заградотряды на мотоциклах и бронетранспортерах. А по шоссе много танков в эту сторону двигалось – это видели.
– А наши части там есть?
– Рота какая-то в окопах сидит, старший лейтенант командует. И тот не знает, что ему делать: дальше сидеть или отходить. Им винтовки и немецкие автоматы и отдали. Потому как у них одна винтовка на три человека. А больше никого не видели.
– Хорошо, сержант Чебрецов. Будете за старшего. Ведите людей в Малоярославец. А насчет того, что Красная армия говно, так в этом ты не прав. Ты и есть Красная армия, а себя уважать надо, иначе любая шавка укусить сможет. Вместе будем возрождать нашу армию, товарищ Чебрецов. Одни генералы ничего сделать не смогут, если у солдата нет ни воли к борьбе, ни любви к своему отечеству. Веди, Чебрецов, людей. Но не толпой, а чтобы видно было, что армия идет, а не говно плывет по дороге: народ на вас смотрит. Скажешь, что получил такой приказ от генерала армии Жукова. Бог даст, свидимся.
Повернулся, сел в машину, закрыл за собой дверь, нахохлился.
Лейтенант, все еще не отошедший от нанесенной обиды, произнес, чуть оборотившись назад:
– Этот Чебрецов, товарищ генерал армии, может, немецкий шпион…
– Никакой он не шпион, а просто озлобившийся человек, – возразил Жуков. – Тебя вот послали к такой матери, ты и то злобишься, а его, может, от самой границы гонят и бьют, и никакого просвета, и непонятно, почему так происходит. Тут кто угодно озлобится. А он и его товарищи шли, через немцев шли, с оружием. И дошли до своих, а своим до них никакого дела. Нет, не шпион этот Чебрецов: шпион, если он среди них и затесался, молчит, ему не с руки привлекать к себе внимание. А у этого вся душа нараспашку. Ему объясни по-человечески, что надо делать, и он костьми ляжет, а дело сделает. И я его не сужу, хотя он оскорбил командира и поносил армию и командование. За это под трибунал надо, а то и расстрелять на месте. Но не в данном случае.
И Жуков вспомнил Ленинград, какие разговоры ходили там в сентябре, когда немец, казалось, вот-вот ворвется в город, и не только среди рядовых красноармейцев и краснофлотцев, но и среди командного состава. Особенно в связи с тем, что имелся приказ минировать корабли Балтфлота. Среди флотских офицеров шли разговоры, что лучше пулю в лоб, чем своими руками уничтожать корабли, а еще лучше – выйти в море и погибнуть в сражении с вражескими кораблями. Иные обвиняли во всем бездарное командование…
Приказ на минирование кораблей подписывал Сталин, нарком военно-морского флота адмирал Кузнецов и сам Жуков, будучи еще начальником Генштаба, потому что, из Москвы глядючи, не было уверенности, что Ленинград выстоит. Но, оказавшись в Ленинграде, Жуков понял, что приказ вреден, ведет к поражению, поэтому сразу же приказал корабли разминировать, списать на берег экипажи, сформировать из них морскую пехоту, а корабельную артиллерию использовать для уничтожения наземных целей.
Вот и под Москвой, судя по всему, сложилась такая же обстановка – обстановка неуверенности, безответственности и паники. Все это придется ломать через колено и поворачивать на все сто восемьдесят градусов.
Машина катила по дороге, объезжая воронки от бомб, а Жуков вдруг подумал, как это плохо, когда у красноармейца, у солдата, нет никаких документов. Все равно ведь немец узнает, кто он, из какой части: не все выдержат допроса, а человека унижает, когда он ничего предъявить не может. Действительно, среди окруженцев могут быть и завербованные шпионы. И кто угодно. Хорошая легенда – и ни одно НКВД не подкопается. Надо будет при случае сказать Сталину, чтобы ввести красноармейские книжки, удостоверения или что-то похожее. У комсомольца – комсомольский билет, у партийца – партийный, у командира – удостоверение, а у беспартийного ничего. Унизительно, как ни крути.
Глава 17
– Перекусите, Георгий Константинович, – взмолился адъютант. – Второй день нормально не ели. Хотя бы вот чаю с бутербродами.
– Ладно, давай твои бутерброды.
Машины остановились на изъезженной дороге среди леса. Со стороны Калуги слышалась канонада, прерываемая тяжелыми ударами бомб: небо разъяснилось, и самолеты противника снова принялись за работу.
Жуков откусывал от бутерброда, жевал, запивал крепким чаем, таращился в карту. Если погода наладится, жди новых и более сильных ударов противника. Скудные сведения говорят, что основные танковые силы немецкое командование сосредоточило на флангах и будет пытаться, скорее всего, следуя своей излюбленной тактике, охватить Москву с юга и севера, замкнув кольцо на востоке. Но и в центре у него довольно сильная группировка войск и танковая группа генерала Гепнера, снятая из-под Ленинграда. Здесь тоже будут давить, стараясь сковать наши резервы и не позволить нам маневрировать ими по фронту. Если противник, захватит Вязьму и Ржев, то в его руках окажется железная дорога, по которой легче всего перебрасывать части и концентрировать их в нужных направлениях, снабжать их оружием и припасами. А у нас и перебрасывать пока нечего.
Со стороны Калуги несся мотоцикл с коляской, виляя на разбитой дороге, разбрызгивая воду многочисленных луж. Адъютант вперился в бинокль, охрана заклацала затворами автоматов.
Через минуту мотоцикл, весь залепленный грязью, остановился перед цепью охраны, с него соскочил человек в коже и мотоциклетных очках, приблизился к Жукову, кинул руку к шлему и произнес требовательно, как это делает большинство офицеров связи Генерального штаба: