Страница 1 из 4

Ловушка для лягушки

Филипенко Олег Васильевич

Олег Филипенко

ЛОВУШКА ДЛЯ ЛЯГУШКИ

РОМАН В СТИХАХ

ПРЕДИСЛОВИЕ

За полчаса до нашей встречи

я уж в кафе сидел и, плечи

согнув над столиком, горячий

пил кофе мелкими глотками.

Вокруг меня студенты ели,

работая так желваками,

словно сказать они хотели,

что институтская еда

скудна калориями. Да.

Но кормят ведь бесплатно – это

невероятно нынче. Ректор

так позаботился иль где-то

нашлись сегодня филантропы –

не знаю я… Я в институте

заочно обучаюсь, чтобы

не видеть при любой минуте

всю эту молодёжь и ум

не удручать печалью дум.

Я думал, как ЕГО я встречу

и что скажу. Что его речи

мне нравятся, ещё замечу,

что я земляк его, что много

у нас с ним общего, что надо

издать роман его и строго

пересмотреть кой-что, что радость

была большая для меня

прочесть его роман. Два дня

я наслаждался его вещью.

И хоть талант его не блещет

богатством слов, боюсь, что вещий

имеет взгляд он. Да, отмечу,

что я земляк его. Так странно,

что мы с ним раньше этой встречи

не виделись. Но может рано

тогда бы было. А теперь

после иллюзий и потерь

всех жизненных, не много надо

нам, чтоб понять друг друга. Ладно,

посмотрим, как пойдёт. Досада,

что я не взял свою книжонку

ему в подарок. Там поэмка,

которую довольно тонко

назвал я, автор, Филипенко

Олежек, «Повестью о Де-

моне», которую везде

сую, налево и направо,

своим, чужим и тем, кто, право,

и не читает вовсе. Славы

всё хочется, а не приходит,

проклятая. Но не об этом

сегодня речь. Мысль моя бродит

вокруг опального поэта,

чья рукопись через друзей

ко мне попала. Ей-же-ей,

так много общего меж нами,

что я был поражён. Словами

не передать, как я о драме

его догадывался. Это

понятно лишь поэтам. Впрочем,

не будем делать мы секрета

из опыта, что и рабочий

имеет в тридцать лет, но всё ж

поэт чуть-чуть другой. А то ж!..

Три ровно. Лишь от циферблата

глаза отвёл я, как, ребята,

вошёл АНДРЕЙ, спокойным взглядом

окинув зал. Я догадался,

что это он, по тем приметам,

которые он постарался

мне о себе сказать, но это

излишне было, - понял я,

что это он, взглянув скользя.

Он был одет настолько модно

и дорого, что я свободно

его бы за кого угодно

принять мог: коммерсанта или

банкира, но никак, простите,

не за поэта. Говорили,

что он таков, но всё ж увидеть

мечтал другого я: чуть-чуть

несчастней что ли… Но не будь

так романтичен, братец. Хватит.

Он подошёл ко мне, во взгляде

светился ум, который, кстати,

не главным был в нём. Было что-то

во взгляде твёрдое, что сразу

сказало мне о многом. Кто-то

меня не понял, но я разом

вам не готов то объяснить,

что эмпирическим постичь

путём возможно… Я поднялся

ему навстречу, догадался

сказать приветствие и мялся,

не зная, как начать. Мы сели.

Он предложил мне сигарету.

Я отказался. В самом деле,

как дать понять ему, поэту,

что он мне близкая душа?

Он зал окинул не спеша

с брезгливой и высокомерной

усмешкой. Думает наверно,

что я такой же. Впрочем, скверно,

что это так меня волнует.

Ведь он ничем меня не лучше.

Он помолчал и начал: «Ну и

с чего начнём? С кем меня случай

свёл нынче? Вы поэт?» «Поэт», -

ответил я с улыбкой. «Нет

стихов своих с собою?» «Нету».

«Неважно. Ладно». Сигарету

вторую прикурил, при этом

всё более скучая. «Что же

заставило вас позвонить мне?»

«Мне кажется, что мы похожи»,-

сказал я веско. Было видно

как он серьёзен стал. Потом

он наклонился через стол

ко мне и, чуть глаза прищурив,

в зрачки мои глядеть стал. Ну и

дела. Смутился я, на стуле

заёрзал задом. Наконец-то

он сел на место. С любопытством

меня рассматривать стал. «Где-то

я видел вас». Тут говорить стал

я про его стихи, про то,

что земляки мы. Он, в пальто

засунув руки, со вниманьем

меня выслушивал. Со знаньем

вопроса отвечал, с стараньем

слова подыскивая, что-то

о постмодерне. Здесь сошлись мы

во мнении. Но вот зевота

им овладела вновь, и жизни

не взвидел я: так он меня

стал раздражать. Но вот, тая

свою угрюмость, я любезно

ему сказал: «Для нас полезно

сотрудничать, коль век железный

настал в поэзии, иначе

сожрут другие нас». На это

он усмехнулся, озадачив

меня, и твёрдо рёк: «Поэтом

быть не желаю. Стыдно, брат.

Работать надо. Я богат

не так, чтоб очень, но хватает

на жизнь. Я, в общем, понимаю

тебя, но всё-таки другая

жизнь у меня уже. Быть может,

ты прав, а я всего лишь этот…

ну, конформист, но мною прожит

твой путь уже. Та песня спета.

Свобода, брат, она в деньгах.

Иль дЕньгах. Остальное прах.

Не знаю я твоих творений,

но будь ты дважды, братец, гений,

тем хуже для тебя, тем терний

ты встретишь больше на дороге.

Я не хочу. Не вижу смысла.

Вот я купил себе заводик

и выпекаю хлеб, и мысли

мои от музы далеки,

писать стихи мне не с руки.

Так что пойми… К тому ж не очень

мне нравится, что озабочен

ты славою. Иного хочет

моя душа от тех, кто выбрал

поэта путь. Не обижайся.

Я понимаю всё. Но ты бы

другим занялся. Попытайся.

Вопросы есть ещё?... Старик,

не обижайся…» «Я привык,

нет, ничего», - сказал печально

я и рукою машинально

стучал по стулу. «Но банальный

вопрос задать позволь?» «Конечно».

«Роман правдив твой?» «Да… Быть может, -

он засмеялся. – Можно встречный

вопрос задать тебе, - ты тоже

поэт ведь, - Гоголь прав иль нет,

когда заметил, что поэт