Страница 13 из 85
— Всё, что ты рассказываешь, Польдерль, для меня большая новость.
— Понимаешь, я и сам до получения этого письма от графа относился к приглашениям как к чему-то несбыточному, а теперь смотрю по-другому. Надо ковать железо, пока оно горячо. Барон фон Вальдштеттен прав, когда говорит, что с возрастом дети начнут терять свою привлекательность как новинка и сюрприз.
— Ах, мои дорогие детки! У меня прямо сердце сжимается, стоит мне представить, что они день за днём будут играть где-то на чужбине, вдали от родного дома, в чужой стране с чужим языком. А я опять буду сидеть дома одна.
— Ты, конечно, поедешь с нами. Без тебя нам и радость не в радость, Аннерль. И радость и беду будем, как всегда, делить пополам.
— Ну, если так, Польдерль, я — всей душой! Ур-ра!
Радостный возглас, вырвавшийся из груди матери, заставил Бимперля насторожить уши и привлёк внимание детей. Они вопросительно смотрят на родителей. И отец открывает им все карты:
— Порадуйтесь вместе с нами, дети! Этим летом мы опять отправляемся в путь. И путь неблизкий — в Париж!
— А где это, папа? — спрашивает Вольферль. — На Дунае или на Инне?
Наннерль от души смеётся.
— Почему ты смеёшься, дочка? — урезонивает её отец. — В возрасте твоего братика ты тоже этого не знала. — И, обращаясь к сыну, объяснил: — Нет, Вольферль, ни на Дунае и не на Инне, а в чужой стране, где говорят на другом, не нашем языке. И стоит Париж на реке Сене.
— А музыку нашу там поймут? — продолжает допытываться мальчик.
— Будем надеяться, — серьёзно говорит отец. — Язык музыки понятен повсюду.
— Тогда я поеду с удовольствием, — соглашается тот. — Но только чтобы мама поехала с нами!
— Да, ваша мама никогда больше с вами не расстанется, — говорит она, поднимает своего сына и горячо его целует.
XIV
Весна плавно перетекает в лето. И прежде чем в полях наливается колос, а в садах поспевают вишни, семья Моцартов оставляет Зальцбург и отправляется в далёкий Париж. Архиепископ Сигизмунд великодушно подписывает своему вице-капельмейстеру отпуск на год — без денежного содержания, впрочем. Квартира на Гетрайдегассе, 9 остаётся пустой, потому что и Трезель получает отпуск. Вместе с Бимперлем она перебирается к дальней родственнице в деревню, пообещав время от времени наведываться в город, чтобы присмотреть за жилищем. При прощании «колобок» проливает немало слёз. Нелегко даётся расставание и домохозяину Хагенауэру, а тем более весельчаку и добряку Шахтнеру. Леопольд Моцарт как может утешает друзей: он-де будет писать по возможности часто и сообщать обо всём, достойном внимания. А более обязательного корреспондента, чем он, и представить трудно.
В январе следующего года случай пожелал того, чтобы граф Херберштайн по дороге из Пассау, а барон Вальдштеттен проездом через Линц случайно встретились за обеденным столом у своего общего знакомого графа Шлика. После трапезы они переходят побеседовать в музыкальный салон. Естественно, что пребывание в этом небольшом зале, в котором маленький Моцарт столь подробно — можно даже сказать, со всепроникающими глазами — рассматривал выставленные в нём инструменты, наводит на разговор о нём. Первым заговорил о Вольфганге граф Херберштайн, напомнивший о той незабываемой сцене, когда по просьбе Вольферля графиня Аврора играла на арфе, а мальчик её самозабвенно слушал, а потом приник к её руке в почтительном поцелуе.
Конечно, в продолжение беседы речь заходит о зарубежном турне Моцартов, о котором появляются короткие заметки в газетах, однако графине Авроре хочется услышать побольше подробностей. Фон Вальдштеттен совсем недавно получил письмо от придворного трубача Шахтнера, и он готов удовлетворить любопытство графини. Правда, письмо у него не при себе, но о многом он может рассказать по памяти. А графине Авроре ничего другого и не надо.
— В общем и целом, — начинает свой рассказ фон Вальдштеттен, — концертная поездка проходит с успехом, хотя началась она с происшествия, которое многие суеверные люди сочли бы дурным предзнаменованием. Дело в том, что неподалёку от Вассербурга у коляски отвалилось колесо, и последнюю часть пути семейству Моцартов пришлось проделать, что называется, на своих двоих. Однако вынужденная задержка имела и свою положительную сторону. Пока кучер строгал и постукивал молотком, а кузнец раскалял железо на наковальне, Леопольд Моцарт воспользовался возможностью и показал сыну, как управлять педалями органа. И что же? За несколько часов Вольферль настолько ими овладел, как будто эту науку он изучал годами. В церкви Святого Духа в Гейдельберге он день спустя вызвал такое одобрение, что городской декан велел прибить к органу табличку с именем юного Моцарта.
Ну, в Мюнхене, где они дважды выступили перед курфюрстом, приём был горячим, как и в Аугсбурге, родном городе Леопольда Моцарта, так что в данном случае старая истина, что нет-де пророка в своём отечестве, не подтвердилась.
Но в Людвигсбурге наши музыканты никакого впечатления не произвели. Потому, наверное, что герцог Карл Евгений всегда больше интересовался солдатами, чем музыкой. Зато в Шветцингене они взяли реванш. Чудо-дети как бы растормошили жителей маленькой летней резиденции, их сразу полюбили.
Все прежние успехи затмил концерт во Франкфурте, вызвавший бурю восторга, — его программу пришлось дважды повторить. У меня с собой вырезка из тамошней газеты, хочу вам зачитать несколько строк. Вот они: «...мальчик исполнит концерт на скрипке, проаккомпанирует на клавире во время исполнения симфонии, сыграет на закрытой платком клавиатуре так же хорошо, как если бы она была у него перед глазами; потом из отдаления назовёт все звуки, которые поодиночке или в аккордах будут взяты на клавире или же любом другом инструменте или изданы любыми другими предметами — колокольчиком, стаканами, часами...»
В этом месте графиня Аврора прерывает фон Вальдштеттена, она несколько возмущена:
— Не стану скрывать: мне, честно говоря, не по душе эта манера ярмарочных зазывал расхваливать качества, не имеющие никакого отношения к подлинному искусству. На кого это рассчитано? Только на падкую до сенсаций публику. Наш гениальный мальчик совсем не подходит для такого рода махинаций, они унижают его достоинство, и я не понимаю его отца, которого высоко ценю как разумного человека, тонко разбирающегося в искусстве. Как он допускает подобные вещи?
Граф Херберштайн разделяет её мнение. А фон Вальдштеттен пытается оправдать поведение Леопольда Моцарта его деловыми качествами, в чём находит поддержку хозяина дома. Каждый, как говорится, остался при своём мнении, и фон Вальдштеттен продолжает:
— Из Франкфурта их путь пролегает через Кобленц, Бонн, Кёльн и Аахен. И везде, где бы ни состоялись их академии, их встречали с восторгом, долго аплодировали и заваливали дорогими подарками. Сам Моцарт пишет: у него столько табакерок, коробочек для драгоценностей и тому подобных вещиц, что он скоро может открыть лавку... В Аахене им патронировала принцесса Амалия, сестра короля Пруссии, о котором мы столько говорим. Она искренне привязалась к музыкантам и сделала много заманчивых авансов. Однако Моцарт считает, что у неё самой нет денег и весь её придворный штат как две капли воды напоминает свиту врача. Вот если бы поцелуи, которыми она осыпала его детей, особенно маэстро Вольфганга, превратились в новенькие луидоры — вот тогда бы они обогатились и были вполне счастливы.
Граф Шлик смеётся от всей души, остальные тоже улыбаются.
— Вот ярчайший пример деловой хватки нашего вице-капельмейстера! — замечает каноник. — Но должен признаться: на сей раз она мне нравится.
— Последние новости, — продолжает Вальдштеттен, — пришли к нам из Парижа, куда наши путешественники прибыли девятнадцатого ноября. Их гостеприимно встретили в доме баварского посланника графа ван Эйка, жена которого — дочь главного казначея Аугсбурга графа Арко. Понятное дело, о концертах пока речи нет. Сначала надо хорошенько подготовить почву, а уж потом сеять. Леопольд Моцарт успел осмотреться в Париже и даже виделся со всесильной маркизой де Помпадур[13]. Как он пишет, она по-прежнему хороша собой, хотя и несколько располнела и своим телосложением и копной светлых волос напомнила ему Трезель, а глаза у неё точь-в-точь как у нашей императрицы. Она очень высокомерна, и практически всё во французской столице в её власти.
13
Помпадур Жанна Антуанетта, урожд. Пуассон, с 1745 г. — маркиза де, с 1752 г. — герцогиня де, (1721—1764) — фаворитка Людовика XV (1745).