Страница 435 из 436
– Да, конечно, выбирайся из своей ледяной коробки и проведи недельку в солнечном Нью-Йорке. Я буду очень рад тебя видеть, – я сделал паузу, но Том ничего не говорил, и я почувствовал дрожь нетерпения. – Волнения ведь уже улеглись, не так ли?
– Определенно, – сказал Том. – Если не считать карьеры Изабель Арчер – через пару недель она переезжает работать в Нью-Йорк.
– Но ведь это не те новости, которые ты хотел мне сообщить?
– Нет. Новости касаются Джона Рэнсома.
Я ждал.
– Я услышал об этом по радио сегодня утром, – сказал Том. – Я обычно слушаю новости, прежде чем лечь в постель. Вчера около двух часов ночи Джон погиб в автомобильной катастрофе. Как раз был сильный снегопад, а он ехал один по шоссе восток-запад и врезался в заграждение. Сначала думали, что несчастный случай, но в его крови обнаружили дозу алкоголя, в три раза превышающую норму.
– Это все равно мог быть несчастный случай, – сказал я, ясно видя перед собой Джона, сжимающего в руках руль и зажавшего между ног бутылку трехсотдолларовой гиацинтовой водки. Это был образ бесконечной ночи, почти демонический в своем отчаянии.
– Ты действительно так думаешь? – переспросил Том.
– Нет, – сказал я. – Я думаю, что он убил себя.
– Вот и я тоже, – сказал Том. – Несчастный мерзавец.
Это было бы последним упоминанием о Джоне Рэнсоме, если бы не письмо, которое я нашел в своем почтовом ящике, по иронии судьбы, запрещенной на страницах художественных произведений, хотя ею и полон этот грешный мир, – вечером того же дня.
Чтобы забрать почту, мне приходится спускаться на улицу и идти к рядам почтовых ящиков у соседнего дома. Почту обычно приносят в четыре часа, и иногда я оказываюсь у ящиков раньше почтальона. Как и все писатели, я трепетно отношусь к почте, которая приносит деньги, контракты, обзоры моего творчества, письма от поклонников, «Паблишерз уикли», где я могу прочесть о своих перспективах и перспективах своих коллег. В тот день, когда звонил Том, я спустился вниз довольно поздно, потому что хотел закончить редактировать книгу, и когда наконец оказался у ящика, увидел, что он буквально забит корреспонденцией. Я тут же выбросил в огромный мусорный бак, который мы специально установили под почтовым ящиком, все конверты, на которых адрес был напечатан на машинке, все просьбы о денежной помощи, предложения подписаться на эхотерические журналы. Осталось два письма – одно от моего зарубежного агента, а другое из какой-то далекой страны с кучей экзотических марок на конверте. Мое имя было написано на конверте аккуратными печатными буквами.
Я поднялся наверх, сел за стол и стал разглядывать марки на конверте. Тигр, огромный красочный цветок, человек в белой робе, стоящий на коленях посреди коричневой реки. Я испытал состояние легкого шока, когда понял, что письмо пришло из Индии. Открыв конверт, я достал оттуда небольшой листок тонкой розоватой бумаги.
Дорогой Тимоти Андерхилл.
Отвечаю Вам с опозданием, так как ваше письмо не сразу дошло до нас – вы указали слишком приблизительный адрес. Но, как видите, оно все-таки дошло. Вы спрашиваете о вашем друге Джоне Рэнсоме. Даже не знаю, что вам написать. Вы поймете, что я не могу вдаваться в детали, но могу сказать, то все мы были тронуты состоянием вашего друга, когда он впервые появился среди нас. Этот человек страдал. Ему требовалась помощь. Но в конце концов мы все же вынуждены были просить его оставить нас – произошло очень неприятное событие, коснувшееся всех нас. Джон Рэнсом оказывал на всех разлагающее влияние. Он не мог раскрыться, не мог найти своей истинной сущности, он блуждал, как слепой, среди вечной жестокости. Не могло быть и речи о том, чтобы ему когда-нибудь разрешили вернуться. Мне неприятно писать такие вещи о вашем друге, но я от души надеюсь, что после стольких лет, нравственные искания привели его наконец-то к душевному покою.
Искренне ваша, Мина.
3
Через два дня после того, как я получил письмо от Мины и отправил копию Тому Пасмору, а потом отнес редактуру книги Энн Фолджер, я снова прошел мимо видеосалона, того самого видеосалона, мимо которого проходил почти каждый день с момента своего возвращения. И на этот раз мне было нечего делать в самом буквальном смысле. Я вспомнил, что в период бессонницы что-то однажды привлекло мое внимание в витрине салона, и вернулся, чтобы посмотреть немного на плакаты с фотографиями кинозвезд. Однако кинозвезды показались мне не очень интересными. И тут я увидел снова объявление о видеокассетах со старыми фильмами ужасов и вспомнил, что привлекло тогда мое внимание.
Я зашел в салон и взял напрокат кассету с фильмом «Из опасных глубин», фильмом, который мы с Фи Бандольером видели в кинотеатре «Белдам ориентал», фильмом, который видел нас в моменты нашей наибольшей уязвимости.
Вернувшись домой, я засунул кассету в видеомагнитофон и включил телевизор. Потом уселся на диван, расстегнул пиджак и стал смотреть рекламу других фильмов. Потом прошли титры, и начался фильм. Через полчаса, потрясенный и зачарованный, я забыл о том, что собирался снять пиджак.
Фильм напоминал хичкоковскую версию "М" Фрица Лэнга, приспособленную для американской аудитории. Я совсем не помнил содержания. Но Фи Бандольер запомнил этот фильм на всю жизнь, он носил эту историю в себе везде, куда забрасывала его жизнь – во Вьетнаме, во Флориде, в Огайо и Миллхейвене.
Банкир в исполнении Уильяма Бендикса изнасиловал ребенка с детской площадки, отнес его в подвал и перерезал ему горло, выкрикивая над трупом имя мальчика. А на следующее утро отправился в свой банк, очаровал всех подчиненных, председательствуя на собрании по поводу кредитов и займов, а в шесть часов вернулся домой к своей жене Грейс, которую играла Ида Люпино. В тот вечер к ним пришел на обед старый школьный приятель банкира, детектив, которого играл Роберт Райан. Он стал рассказывать об ужасном происшествии, которое ему поручили расследовать. Дело связано с исчезновением нескольких детей. За десертом Райан поделился своими худшими опасениями – он почти уверен, что дети убиты. Не знают ли они кого-нибудь из несчастных родителей? Уильям Бендикс и Ида Люпино смотрят через стол на своего друга с напряженными от ожидания лицами. Да, они действительно знают одну такую семью. Их сын, по словам Райана, исчез последним.
– Нет! – восклицает Ида Люпино. – Их единственный сын?
Обед подходит к концу. Через сорок пять минут в реальной жизни и через три дня в кино Уильям Бендикс предлагает подвезти на машине еще одного мальчика и привозит его в тот же самый подвал. Убив мальчика, он снова любовно распевает над трупом его имя. На следующий день Роберт Райан навещает родителей мальчика, которые со слезами показывают ему фотографии. Фильм кончается на том, как Ида Люпино окликает Роберта Райана, только что выстрелившего в сердце ее мужу.
Дрожа всем телом, я смотрел, как появляются на экране так хорошо знакомые мне имена:
Ленни Валентайн – Роберт Райан
Франклин Бачелор – Уильям Бендикс
Грейс Бачелор – Ида Люпино
И потом, после множества имен полицейских, банковских служащих, городских жителей – имена двух убитых мальчиков:
Феликс Харт – Бобби Дрисколл
Майк Хоган – Дин Стоквелл.
4
Я вынул пленку из видеомагнитофона и положил обратно в коробку. Потом прошелся три раза по квартире, не в силах выбрать между смехом и слезами. Я думал о Фи Бандольере, мальчике, глядящем на экран из кресла в «Белдам ориентал». Наверное, Майкл Хоган всегда напоминал мне именно Роберта Райана, а вовсе не Кларка Гейбла. Наконец я сел за письменный стол и набрал номер телефона Тома Пасмора. После двух гудков подключился автоответчик. Наверное, Том уже лег в постель, как всегда, проработав около двадцати четырех часов. Дождавшись конца сообщения, я сказал: