Троя

«Ух ты! Я в колеснице богов!»

Стыдитесь, Томас Хокенберри. Впрочем, это объяснимо: утомление, прилив адреналина…

Разумеется, я и раньше видел, как бессмертные разъезжают у Олимпа или над долинами Илиона по своим небесным делам, однако смотреть снизу – это совсем, совсем не то. С земли кони и колесница кажутся более настоящими, весомыми, что ли. А вот когда вы легко и бесшумно проноситесь в тысяче футов над вершиной горы – точнее, вулкана, – который и сам имеет высоту восемьдесят тысяч футов…

По идее, макушка Олимпа должна находиться в безвоздушном пространстве и сиять вечными льдами. Но я спокойно дышу здесь, как и в казармах схолиастов семнадцатью милями ниже, у подножия вулканических скал, а вместо льда тут мягкая трава, деревья и громадные белые здания, рядом с которыми Акрополь показался бы надворной постройкой.

На сверхзвуковой скорости мы со свистом пролетаем над восьмеркой озера шестидесяти миль в поперечнике. Силовое поле, а может, божественная магия заглушает вой ветра и не дает ему оторвать наши дерзкие головы. По берегу кальдеры расположились сотни домов, окруженные акрами вылизанных лужаек, а синие воды рассекают гигантские самоходные триеры. Брастер Лин сказал как-то раз, что, по его прикидкам, гора богов достигает размеров Аризоны, а площадь вершины приблизительно совпадает с общей поверхностью Род-Айленда. Как странно сравнивать местные достопримечательности со штатами из иного мира, иного времени, иной жизни.

Не отрывая обеих рук от узеньких перил, вытягиваюсь и заглядываю за Олимп. Потрясающее зрелище захватывает дух.

Мы так высоко, что я вижу, как на северо-западе синий горизонт изгибается перевернутым полумесяцем. Поразительно: даже с этого расстояния мой глаз различает колоссальные каменные головы, обозначающие границу моря и суши на северо-востоке. К северу тянется безымянный архипелаг, едва заметный с побережья, что лежит в нескольких милях от наших казарм, а дальше – сплошная лазурь до самого полюса. На юго-востоке вырисовываются еще три горы; они явно пониже Олимпа, однако в отличие от вулкана с его управляемым климатом укрыты седым снегом. Вроде бы одна из них должна называться Геликон и там обитает Муза со своими сестрами, если они вправду существуют. Сотни миль к югу и юго-западу занимают возделанные поля, затем тянутся дикие леса, за ними расстилается красная пустыня, потом… наверное, снова лес, хоть я и не уверен: даль теряется в туманной дымке, сколько ни моргай и ни три кулаком слезящиеся глаза.

Колесница выписывает крутой вираж и снижается к западному побережью озера кальдеры. Белые точки, замеченные мною с немыслимой высоты, оказываются мраморными домами, каждый из которых украшают парадные лестницы, грандиозные фронтоны, изваяния и колонны. Спорю на что угодно: в этой части Олимпа не бывал ни один из схолиастов… А если и бывал, то не дожил до того, чтобы поделиться впечатлениями.

Мы приземляемся у огромнейшего из огромных зданий, и голографические лошади тотчас испаряются. Вокруг в беспорядке припаркованы сотни небесных колесниц.

Хозяйка достает из складок одеяния нечто вроде медальона.

– Хокенберри, я получила приказ доставить тебя туда, где ты не можешь находиться. Мне также велено вручить предметы, без которых тебя здесь прихлопнут словно муху, как только обнаружат. Надень это.

Она протягивает мне какой-то капюшон из тисненой кожи и медальон на цепочке – маленький, но увесистый, точно из золота. Муза наклоняется и поворачивает часть диска по часовой стрелке.

– Это персональный квант-телепортатор, такими пользуются все боги, – негромко произносит хозяйка. – Он переносит в любое место, которое ты сможешь отчетливо представить. Этот квит-диск помогает отслеживать квантовый след каждого бессмертного в пространстве Планка. Однако ни один из нас – кроме того, кто дал мне медальон – не сможет выследить тебя. Понятно?

– Да, – лепечу я в ответ.

Ну, все. Пришла моя погибель.

Следующий «дар» еще ужаснее.

– Это Шлем Смерти, изготовленный самим Аидом. – Муза напяливает на меня затейливый капюшон, свободно ниспадающий за спину, точно монашеский клобук. – Единственное во вселенной средство укрыться от глаз бессмертных.

Я моргаю с преглупым видом. Смутно припоминаю, что греческое «Аидес» (с умлаутом над «и» и кареткой над «е»), согласно чьему-то подстрочнику, могло означать «невидимый». Если не ошибаюсь, Шлем Смерти появляется всего лишь в одном эпизоде «Илиады» – Афина покрывается им, прячась от бога войны Ареса.

Какого, прошу прощения, артишока бессмертные передают подобную вещь в мои руки? При одной лишь попытке представить, что же они потребуют взамен, у меня подгибаются колени.

– Надень Шлем, – распоряжается Муза.

Неуклюже расправляю и запахиваю на лице складки толстой дубленой кожи со вшитыми в нее цепочками микросхем и наноаппаратами. В капюшон встроены гибкие окуляры четкого видения, а также тонкая сеточка на уровне рта. Воздух вокруг начинает странно колыхаться, но других изменений я не замечаю.

– Невероятно, – говорит хозяйка. И глядит сквозь меня.

Ну и дела. Понятия не имею, как работает эта штуковина, только, судя по всему, я осуществил мечту любого подростка – превратился в настоящего невидимку. Меня сжигает желание броситься отсюда очертя голову, забиться хоть в кроличью нору, лишь бы подальше от бессмертных. Однако я удерживаюсь от неразумного шага. Тут какой-то подвох. Ни бог, ни богиня, ни тем более моя Муза не стали бы наделять простого схолиаста столь изумительной силой, не приняв определенных предосторожностей.

– Устройство защищает от любого взгляда, – вполголоса молвит хозяйка, уставившись куда-то вправо от моей головы. – Но та, что поручила мне эту миссию, разыщет тебя где угодно, Хокенберри. Медальон заглушает звуки, запахи и даже биение сердца. И тем не менее запомни хорошенько: наше восприятие неизмеримо обостреннее вашего. Не вздумай отойти хотя бы на шаг в ближайшие минуты. Ступай как можно легче, дыши как можно слабее и молчи. Если тебя раскроют, от ярости Зевса не спасет и самое высокое покровительство.

Хм, интересно. Сначала запугает, а потом: «Ступай тише, дыши легче…»

Послушно киваю. Божественные глаза Музы продолжают напряженно всматриваться в пустоту. Ах да, она же не видит.

– Да, богиня, – сипло отзываюсь я.

– Возьми меня за руку, – отрывисто бросает хозяйка. – Держись рядом и не отрывайся. Ослушаешься – будешь уничтожен.

Я хватаю ее за локоть, словно робкая курсистка, впервые попавшая на вечеринку. Кожа у Музы холодная.

Однажды я посетил сборочный комплекс в космическом центре имени Джона Кеннеди, на мысе Канаверал. Экскурсовод упомянул, что временами под крышей здания, в сотне футов над бетонным полом, собираются настоящие тучи. Возьмите это сорокаэтажное строение, поставьте где-нибудь в углу того помещения, в котором я очутился, – и огромный комплекс вертикальной сборки затеряется здесь, как детская игрушка из конструктора «Лего», забытая в соборе Святого Петра.

Услышав слово «бог», вы, конечно, представляете себе самых популярных бессмертных – Зевса, Геру, Аполлона и пару-тройку других. Но тут их сотни, а комната полупуста. В милях над нами распростерся золотой купол, заметно контрастирующий с прочими классическими зданиями на Олимпе (ибо греки еще не открыли принцип сложения куполов), и звуки разговора гулко разносятся в каждом уголке этих изумительных просторов.

Полы кажутся выполненными из чеканного золота. Божества глядят вниз с округлых лож, опираясь на мраморные перила. Стены испещрены сотнями и сотнями арочных ниш, каждая из которых являет взору скульптуру какого-нибудь бога. Причем из тех, что присутствуют.

То тут, то там мерцают голографические изображения ахейцев и троянцев – в основном полноцветные, трехмерные, в нормальный рост; люди спорят, едят, занимаются любовью или спят.

Ближе к середине сияющий пол опускается и образует впадину, в которой преспокойно уместились бы все олимпийские бассейны мира, вместе взятые. Здесь плавают, вспыхивая, картины Илиона, более совпадающие с реальным временем: обширные виды с высоты птичьего полета, крупные планы, панорамная съемка, полиэкран. Все диалоги раздаются будто бы у вас над ухом. Вокруг видеопруда, сидя на тронах из самоцветов, развалясь на роскошных ложах, стоя в белоснежных тогах со складочками, словно скопированных из комиксов, разместились боги. На сей раз важные боги – те самые, разрекламированные, известные каждому младшему школьнику.