Маурайская федерация (сборник)

– Я очень рад, что тебе тут нравится. – По всему было видно, что он очень удивлен тем, что этот франк не охаивает все греческое. Впрочем, Хаук Томассон не был франком или кем-либо из союзников англичан. Он приехал сюда из какого-то северного королевства.

– Это я должен благодарить тебя, кириос Манассис, за то, что ты показал мне все это, – ответил Хэйвиг.

Они обменялись поклонами. Византийцы никогда не были скованы строгими правилами поведения. Это был пылкий народ, во все эры отличающийся врожденным вкусом и чувствам прекрасного. Однако отношения между людьми высших классов характеризовались утонченной церемонной вежливостью.

– Ты проявил интерес, – ответил Дунае. Это был седобородый человек с красивым лицом, на котором выделялись близорукие глаза. Его щуплое тело, казалось, терялось в свободном хитоне.

– Ты очень добр ко мне, – пробормотал ювелир. – Однако я чувствую, что все хорошее и прекрасное от Бога, и мы, подданные Рима, должны больше думать о нем, чем об удобствах своей жизни.

– Таких как это? – Хэйвиг показал на раскидистое плодовое дерева перед домом.

Дукас улыбнулся.

– Это для моей дочери. Она очень любят цветы, но мы не можем слишком часто вывозить ее за город.

Женщины в Византии имели довольно почетный статус и пользовались многими правами и привилегиями. Однако Дукас решил, что его собеседник нуждается в дальнейших пояснениях, и продолжал:

– Возможно, мы, я и Айва, слишком балуем ее. Но она у нас одна. Я уже был женат раньше, но мои сыновья от Евдоксии уже выросли. Ксения – первый ребенок Анны и моя первая дочь. – Повинуясь импульсу, он добавил: – Кириос Хаук, не считай меня слишком гордым, но я действительно рад встретить дружески настроенного иностранца. Мне очень приятно говорить с тобой. Не согласишься ли ты принять приглашение на ужин?

– Почему нет? Благодарю тебя. – Хэйвиг решил, что это хороший способ разузнать все о Византии. Все местные торговцы и ремесленники были объединены в гильдии, управляемые префектами. А этот ювелир, весьма искусный в своем деле, наверняка много знал о своих коллегах, да и, наверное, много другого полезного можно было узнать от него.

– Ты не будешь возражать, почтенный гость, если моя жена и дочь разделят с нами трапезу? – спросил Дукас. – Они не будут мешать нам. Им очень хочется послушать тебя. Ксения, прости мою гордость, еще ребенок, ей пять лет, но она уже умеет читать.

Она действительно оказалась прелестным ребенком. Хаук Томассон вернулся на следующий год и рассказал, какое он занял положение в одной из афинских фирм. Греция входила в состав империи, но большая часть ее торговли находилась под контролем иностранцев. Деятельность Томассона часто заставляла его бывать в Константинополе, и он был рад возобновить знакомство с мудрым Манассисом и надеялся, что его дочь примет небольшой презент…

– Афины… – благоговейно прошептал старый ювелир. – Теперь ты живешь в самом сердце Эллады! – Он положил руки на плечи посетителя. Слезы стояли в его глазах. – О, это так чудесно! Так чудесно! Ты воочию видишь то, что снится мне всю жизнь! Это даже лучше, чем посетить Святые Места.

Ксения с благодарностью приняла игрушку. Как зачарованная, она за обедом и после него слушала рассказы иностранца, пока старшие не отправили ее спать. «Славная девочка, – думал Хэйвиг. – И совсем не избалована, хотя в семье она единственный ребенок и Анна не собирается больше иметь детей».

Он наслаждался и сам. Встреча с человеком умным, наблюдательным, чувствительным – это удовольствие в любую эпоху. И он в будущем поможет Манассису избежать кошмаров.

Хэйвиг знал это, поскольку тщательно исследовал будущее. Однако подчас он задавал себе вопрос: не слишком ли он внимателен к семье Манассиса? Нужно ли так часто наносить ему визиты, проводить с ними праздники, приглашать на обеды? Пришлось немного превысить расходы по сравнению с тем, что ему было позволено. Наплевать Он мог и сам финансировать себя при помощи ставок на ипподроме. Беспроигрышных ставок. У агента, работающего в одиночку, большие возможности.

Ему было противно лгать своим друзьям. Одно лишь утешало его: он делает это ради их спасения.

Голос Ксении был так тонок и звонок, что, слыша или вспоминая его, Хэйвиг думал о птичьих трелях. Она всегда радовалась его появлению и болтала с ним до тех пор, пока родители не заставляли ее уйти в свою комнату.

Она была тоненькой, как тростинка. Хэйвиг не знал ни одного живого существа, которое бы двигалось с такой грацией. Когда позволяли приличия, ноги ее танцевали, а не ступали по полу. Волосы у нее были цвета середины ночи и полностью закрывали ее нежную точеную шею. Кожа у нее была светлой и чистой, овал лица правильный, губы всегда чуть-чуть приоткрыты. И на лице выделялись глаза – огромные, бездонно-черные, под большими пушистыми ресницами. Такие глаза можно было увидеть только на мозаиках Равенны, на лице императрицы Теодоры Великой. Эти глаза было невозможно забыть.

Странно было видеть этого ребенка с интервалом времени в несколько месяцев, которые для Хэйвига были часами или днями. На его глазах девочка с поразительной быстротой превращалась в девушку. Он и сам понимал, что в то время, как он свободно плывет по бескрайней реке времени, ей приходится барахтаться практически на одном месте.

Их дом стоял в саду, где было много цветов, апельсиновых деревьев и играл фонтан. Дукас с гордостью показывал Хэйвигу свое последнее приобретение: бюст Константина на пьедестале, того самого, который поддерживал христианскую церковь и чьим именем был назван Новый Рим.

– Хотя мастерство древних ваятелей давно утрачено, – говорил он, – посмотри все же, посмотри, как величественно его лицо с твердо сжатыми губами…

Девятилетняя Ксения хихикнула.

– В чем дело, дорогая? – спросил отец.

– Ни в чем, – ответила она, но хихикать не перестала.

– Нет, скажи нам. Я не буду сердиться.

– Он… ему нужно произнести важную речь, но ему очень хочется пукнуть…

– Клянусь Вакхом! – воскликнул Хэйвиг. – Она права!

Дукас долго крепился, но затем не выдержал и присоединился к общему веселью.

– О, неужели ты не пойдешь с нами в церковь? – взмолилась девочка. – Ты не знаешь, как там красиво поют, как таинственно подмаргивает пламя свечей, как упоительно пахнет ладаном… – Ей было уже одиннадцать лет, и она была переполнена Богом.

– Мне очень жаль, – ответил Хэйвиг. – Я ведь католик.

– Святым все равно. Я спрашивала папу и маму. Они тоже не против. Мы ведь можем сказать, что ты русский. Я покажу тебе, что нужно делать. – Она схватила его за руку. – Идем!

Он пошел за нею, не понимая, желает ли она обратить его в свою веру или действительно просто хочет показать своему обожаемому дядюшке что-то интересное и красивое.

– Это так чудесно! – Слезы выступили на глазах Ксении, когда она прижала к груди драгоценный подарок к своему тринадцатому дню рождения. – Папа, мама, посмотрите! Хаук подарил мне книгу! Все пьесы Еврипида! И все это мне!

Когда она выбежала, чтобы переодеться к праздничному обеду, Дукас сказал:

– Это поистине королевский подарок. И не только из-за высокой стоимости, это подарок для души.

– Я знал, что она так же любит древних классиков, как и ты.

– Простите меня, – вмешалась Анна, – но, может, в ее возрасте Еврипид слишком сложен…

– Сейчас сложные времена, – ответил Хэйвиг. – Трагические судьбы древних могут укрепить ее сердце, и она мужественно встретит свою судьбу. – Он повернулся к ювелиру: – Дукас, я еще раз говорю тебе. Клянусь, я знаю, что венецианцы в данное время ведут переговоры с другими франками…

– Ты говорил это. – Ювелир кивнул. Его волосы и борода были почти белыми.

– Еще не поздно тебе с семьей выехать куда-нибудь в безопасное место. Я помогу.

– Где может быть более безопасно, чем здесь, за этими стенами, куда не сможет ворваться ни один враг? А если я брошу свою лавку, мы все будем страдать от бедности и голода. А что делать моим слугам и ученикам? Они же не смогут поехать со мною. Нет, мой Друг, нам следует остаться здесь и довериться Богу, – с печальной улыбкой произнес Дукас. – Послушай, дружище, ты совсем не меняешься. Ты такой же, каким я увидел тебя впервые.