Страница 175 из 200
У него сложилось впечатление, что третья мировая война, как и первая, – это конфликт, которого все ждут, однако никто не хочет задумываться о последствиях. Он считал, что более важны экологические последствия войны, чем политические и идеологические.
– Я уверен, что в пустыню обратятся огромные области планеты. И не только в пространственном смысле, но и во временном. Вы знаете, док, что океан снабжает атмосферу половиной кислорода? В 1970 году инсектициды будут обнаружены в планктоне. А в 1998 году океан превратится в зловонную клоаку, к которой даже подойти будет страшно.
– Но это все можно предсказать и предотвратить, пока не поздно, – заметил я.
Он поморщился:
– О да, сейчас много говорят о защите окружающей среды. А она буквально бьется о ветровые стекла огромных автомобилей, принадлежащих волосатым бесцеремонным молодым людям. И эти автомобили загаживают землю и воздух… Люди стали совершенно беззаботными. Таково логическое заключение из общей тенденции. Я понимаю, глупо всю вину возлагать на будущую войну и на тех, кто готовит ее. Тем более что я до сих пор не знаю, как она возникла. Но, док, я имею моральное право утверждать, что большая часть зла произрастает в этой стране, самой могущественной в мире, передовой как в хорошем, так и в плохом. Америка не хочет ощутить свою ответственность за ту мощь, которой она обладает.
Она сделает попытку наказать своих врагов в Азии, но эта попытка будет не очень уверенной, и Америка потеряет много своих сынов из-за ничтожной цели. Надеясь сложить нескладываемое, мы растеряем своих последних друзей. Люди, которые будут выбраны в правительство, станут бороться с инфляцией путем повышения цен и налогов – а это все равно, что заклеивать бумагой трещины в фундаменте. Экономический коллапс приведет к ослаблению международной политики. Белое большинство попытается переложить все экономические трудности на плечи цветного меньшинства, те начнут бунтовать, и в этом мятеже погибнут последние остатки прогресса. А наши глупые попытки сбалансировать то, что мы берем из окружающей среды, и то, что мы вкладываем в нее… Сначала американцев охватит чувство вины. Затем постепенно они станут апатичными. В Америке создадутся громадные запасы денег. Жизненные потребности людей будут полностью удовлетворены, но что касается духовной жизни…
В феврале 1964 года Хэйвиг вступил в наследство, которое создал сам для себя. После этого он постарался зачеркнуть все свое прошлое и всю оставшуюся жизнь называл себя не иначе как «дядюшка Джек». Я спросил его, что он намеревается делать дальше, и он ответил:
– Я хочу узнать как можно больше о том, что нас ждет.
Я задумался и высказал ему свое желание узнать о своем будущем. Только теперь я понимаю, сколько бы ему пришлось рассказывать о моем будущем до дня смерти Кэйт.
Я никогда не спрашивал Хэйвига, видел ли он раньше могилу Кэйт. Может, он и знал все, но молчал об этом. Как врач, я знаю, что такую информацию очень трудно хранить и улыбаться при этом.
Теперь Хэйвиг занимался в нашем университете и в перерывах между занятиями наносил визиты в прошлое. Больше он не хотел, попадая в чужое общество, оставаться немым. Более того, он хотел иметь базу, с помощью которой можно было бы экстраполировать изменения языка со временем, даже в далекое будущее.
Он сконцентрировался на латинском и греческом, причем на разговорном греческом, который был более распространен во времени и пространстве, чем классический. Кроме того, он занимался французским, немецким, итальянским, испанским, португальским, еврейским, арабским, арамейским и одним из языков полинезийской группы.
– Там была мощная цивилизация еще до наших темных веков,
– сказал он мне. – Я не мог попасть в те времена, попадал либо в начало, либо в конец ее. Очень трудно понять чужую эпоху. Предположим, что ты – путешественник во времени из Египта времен фараонов. Попадешь в сегодняшний мир и изучаешь его. Многие действия людей абсолютно непонятны для тебя, более того, ты даже не можешь определить, хорошо то, что они делают, или плохо. Потребуются многие годы, чтобы научиться хоть немножко понимать мир. Поэтому я хочу начать со старых эпох, откуда можно перекинуть мостик к будущим временам.
И он подробно изучал историю. Можно даже сказать, стал профессиональным историком. Побывав во многих жестоких эпохах, он уверял меня, что ни мрачное средневековье с его сожжением еретиков, ни массовая резня где-нибудь в Турции не сравнятся по жестокости и ужасу с тем, что ждет Землю в будущем.
– …тогда погибнут почти все люди. Надеюсь, что моих коллег, путешественников во времени, эта участь не постигнет и я смогу встретиться с ними когда-нибудь в более счастливых или, вернее, в менее несчастных эпохах.
И когда биологически ему исполнилось тридцать лет, ему улыбнулась удача. Это случилось в Иерусалиме в день распятия на кресте.
ГЛАВА 6
О своих планах он рассказывал мне в 1964 году. Его политика заключалась в следующем: разделить эти двадцать веков так, чтобы его личный и официальный календарь – не слишком расходились.
После этого я долго не виделся с ним. Он больше не жил в Сенлаке, а перебрался в Нью-Йорк, где устроил себе штаб-квартиру. Правда, иногда он наведывался и к нам. Кэйт находила это очень трогательным. Я – тоже, хотя знал, что он нуждается во мне – ведь я был его единственным доверенным лицом.
– Ну что ж, ты был прав, – сказал я, выслушав его. – Это именно тот момент, когда каждый путешественник во времени, если он христианин, захочет оказаться в Иерусалиме. Почему ты не сделал этого раньше?
– Это не так-то просто, док, – путешествие на абсолютно чуждую территорию. А точная дата? Или даже сам факт?
– Ты имеешь в виду, что сомневался в историчности личности Христа? Я знаю, ты атеист, но тайна вокруг его имени…
– Док, кем он был и был ли вообще, представляет для меня только академический интерес. Люди с тех пор прожили века в вера Моя жизнь, я уверен в этом, дана мне не для того, чтобы я занимался чистыми исследованиями, какими бы мне хотелось. Я видел слишком много человеческих несчастий. Путешествие во времени имеет свою реальную ценность: с его помощью можно попытаться спасти человечество. – Он улыбнулся. – Вы знаете, док, что я не святой. Но я хочу жить своей головой.
Он улетел из Нью-Йорка в Израиль в 1969 году. К этому времени евреи уже закрепились в Иерусалиме, и по нему можно было ходить более или менее спокойно. Из своего отеля он направился по Иерихонской дороге, неся с собой сумку, пока не добрался до апельсиновой рощи, где можно было укрыться. Здесь он дождался ночи и начал готовиться.
Арабский костюм он купил в лавке для туристов. Продавец заверил его, что именно так одевались арабы в библейские времена. Нож, в основном для еды, чем в качестве оружия, он прицепил к поясу. Огнестрельное оружие он почти никогда не брал с собой. В кожаном мешке был арабский разговорник (для американских студентов), пища, кое-какая посуда, желудочные таблетки, антибиотики, дезинфицирующее и деньги – несколько монет эпохи Римской империи. Кроме того, небольшой слиток золота, который можно было обменять.
Хэйвиг сложил современную одежду в мешок, затем достал последнее из своего снаряжения. Он называл этот прибор хронологом. Прибор был разработан им и изготовлен по его указаниям в 1980 году на основе последних достижений электроники.
Я видел этот аппарат. Это был ящик с ручкой для переноски размером 24 на 12 и на 6 дюймов. Открыв крышку, можно было увидеть ручки управления и индикаторы. В ящике размещался миниатюрный компьютер, питающийся от никель-кадмиевой батареи. Вес аппарата составлял пять фунтов – половину того веса, который Хэйвиг мог брать с собой. Этот прибор представлял для него большую ценность.
Представьте. Он планирует перенестись в прошлое или будущее в определенный момент. Как ему это сделать? На небольшом промежутке времени можно ориентироваться по смене дня и ночи, отсчитывать их. А если дальше? На тысячу лет? Здесь-то его и выручает хронолог, отсчитывая время с большой точностью.